Мюриэль, Гертруда и Редж замерли, когда Тилли вкатила в магазин коляску. Они продолжали остолбенело стоять, пока Тилли изучала скудный ассортимент овощей и фруктов, а затем взяла с полки несколько пачек разной крупы и сгрузила покупки на колени матери. Когда посетительницы перешли в отдел тканей, Элвин Пратт выскочил из своего стеклянного кабинета к прилавку. На просьбу Тилли отмерить три метра зеленого креп-жоржета Элвин услужливо кивнул:
– Разумеется!
Мюриэль упаковала отрез в коричневую бумагу, Элвин прижал сверток к груди и растянул рот в улыбке. Зубы у него были темные.
– Очень необычный оттенок зеленого, – улыбаясь, сообщил он, – поэтому у нас на него скидка. Что ж, если постараться, из этого вполне можно что-нибудь пошить. Скатерть, например.
Тилли открыла кошелек.
– Сперва попрошу вас погасить долги вашей матушки. – Улыбка исчезла с лица Элвина, он протянул руку за деньгами.
Молли сосредоточенно изучала ногти на руках. Тилли расплатилась. На улице, указав большим пальцем назад, она фыркнула:
– Лживый торгаш.
Они направились в аптеку. Перл, которая поливала из шланга дорожку, обернулась им вслед, разинув рот. Фред был в подвале, и когда струя воды из шланга стала бить прямо в распахнутый люк, взревел от злости и высунул наружу голову. Он тоже заметил Чокнутую Молли с дочкой. Нэнси, вытаращившая глаза, уже и забыла про свою метелку.
Мистер Олменак стоял за кассой.
– Доброе утро, – сказала Тилли его круглой лысой макушке.
– Здравствуйте, – пробормотал он в пол.
– Дайте противоядие или слабительное. Меня травят! – крикнула Молли.
Лысая голова мистера Олменака зашевелилась, на ней появились морщины.
– Это я, Молли Даннедж, я еще не умерла. Как поживает ваша бедная жена?
– Ирма чувствует себя превосходно, – последовал ответ аптекаря. – Чем могу служить?
Вошла Нэнси Пикетт с метлой в руке. У нее было квадратное лицо, широкие плечи и мальчишеская походка. В школе она сидела за спиной Тилли, всячески дразнила и издевалась над ней, окунала косичку в чернильницу, а по дороге домой не отказывала себе в удовольствии вместе с другими детьми побить Тилли. Нэнси всегда хорошо дралась и легко размазала бы любого, кто попытался бы обидеть ее старшего брата Бобби.
– Что ты задумала? – спросила она, глядя на Тилли в упор.
– Моя еда отравлена, – громко прошептала Молли; Нэнси наклонилась к ней поближе. – Она подкладывает яд мне в пищу.
Нэнси понимающе кивнула:
– Ясно.
Тилли взяла с соседнего столика несколько порошков от изжоги и помахала ими перед лицом мистера Олменака. Аптекарь поднял худую, с разбухшими венами руку, постучал по кнопкам кассы и с силой нажал. Послышался шорох, мелодичное звяканье, потом глухой звук, и мистер Олменак привычно пробубнил:
– Шесть пенсов, пожалуйста.
Тилли рассчиталась. Проходя мимо Нэнси, она вполголоса произнесла:
– Если я и в самом деле соберусь ее прикончить, то скорее всего сверну ей шею.
Перл, Фред, Элвин, Мюриэль, Гертруда, Бьюла, Лоис, а также все утренние посетители магазинов и просто зеваки наблюдали, как по дороге в парк незаконнорожденная девица везет в инвалидной коляске свою безумную мамашу, ведьму и распутницу.
– Что-то мне спину жжет, – пожаловалась Молли.
– Пора бы и привыкнуть, – сказала Тилли.
На берегу реки они остановились посмотреть на утят. Птенцы изо всех сил старались успеть за мамой-уткой, борясь с течением и флотилией листиков и веточек. Молли и Тилли прошли мимо Ирмы Олменак. Пожилая женщина с ярким пледом на коленях и обезображенными суставами, похожими на корни имбиря, грела косточки, сидя у калитки среди роз. Миссис Олменак страдала ревматоидным артритом. Постоянная боль проложила на ее лице глубокие морщины. Случались дни, когда уже от одного дыхания иссохшие кости скрипели, а мышцы горели огнем. Она предсказывала дождь, порой за целую неделю, и служила живым барометром для фермеров, практически никогда не ошибаясь в своих прогнозах. Мистер Олменак не верил в силу фармацевтических препаратов. «Лекарства вызывают привыкание, – говорил он. – Все, что нужно для здоровья, – Божье прощение, чистая душа и правильная пища, мясо и хорошо приготовленные овощи».
Ирма мечтала скользить во времени, как скользит масло по поверхности воды, грезила о жизни без боли и скрюченного мужа-зануды, который то намертво застревал в каком-нибудь углу, то проедал жене мозги, вещая о грехе – причине всех недугов.
– У тебя всегда были чудесные розы, – заметила Молли. – Что с тобой сталось?
Брови Ирмы приподнялись, она втянула носом аромат нежных лепестков, но глаза не открыла.
– Молли Даннедж?
– Угу. – Молли вытянула руку и ткнула пальцем в лиловый, распухший кулак.
Лицо Ирмы исказилось от боли, она со свистом втянула воздух.
– Болит, да? – участливо спросила Молли.
– Немного. – Ирма наконец посмотрела на нее. – Как поживаешь, Молли?
– Кошмарно, хотя мне запрещено жаловаться. Что с твоими глазами?
– Артрит добрался и до них. – Ирма слабо улыбнулась. – Да и ты, вижу, в инвалидном кресле.
– Так удобно моей поработительнице.
Тилли заглянула в лицо аптекарши и сказала:
– Миссис Олменак, меня зовут…
– Я знаю, кто ты, Миртл. Хорошее решение – вернуться домой к матери. И очень смелое.
– Вы столько лет присылали ей еду…
– Не стоит об этом. – Ирма бросила предостерегающий взгляд на аптеку.
– Я бы тоже про это помолчала, твоя стряпня просто ужасна, – вставила Молли и с ехидцей добавила: – Муженек твой нынче еле ходит. Как ты справляешься?
Тилли в извиняющемся жесте положила легкую – легче перышка – ладонь на ледяное плечо миссис Олменак. Ирма улыбнулась.
– Персиваль говорит, на все воля Божья.
Прежде муж обвинял ее во многих прегрешениях, за которые она расплачивалась подбитым глазом или рассеченной губой. С годами, когда он усох и съежился в шаркающего калеку, побои прекратились.
Ирма перевела взор на другую сторону улицы, где покупатели магазинов и прохожие, выстроившись рядами, наблюдали за разговором трех женщин. Тилли попрощалась и покатила коляску вдоль берега в направлении к дому.
Надежно устроив Молли у камина, Тилли села на веранде и скрутила папироску. Внизу суетливо двигались люди, точно цыплята, роющиеся посреди огорода. Иногда они задирали головы, бросали взгляды на вершину холма и тут же поспешно отворачивались.
5
Мисс Пруденс Димм учила дангатарцев читать, писать, умножать и делить. Здание школы стояло через дорогу от почтамта, которым заведовала ее сестра Рут. По утрам в субботу и вечером по средам Пруденс исполняла обязанности библиотекаря. Белокожая, крупная, близорукая, она являла разительный контраст с сестрой – миниатюрной, худощавой и загорелой, с кожей цвета потрескавшегося ила на дне пересохшего пруда. Ночные смены на телефонной станции Рут делила с Бьюлой Харриден, но в одиночку отвечала за погрузку корреспонденции на ежедневный поезд, получение писем и посылок, равно как за их сортировку и доставку. Кроме того, по просьбе горожан Рут пополняла депозиты, обналичивала чеки, вносила платежи за коммунальные услуги и страховки.
Нэнси Пикетт лежала на широкой кожаной кушетке в зале почтамта. Ее голова покоилась в плавном изгибе бедра Рут. Позади беззвучно дремала коммутаторная установка – целая стенка из световых индикаторов, шнуровых пар, гнезд и наушников. Ветви бугенвиллеи настойчиво царапали стекло.
Нэнси проснулась, вскинула голову и заморгала. Она лежала голышом, молочная кожа покрылась мурашками, соски затвердели, точно световые выключатели. Рут потянулась и зевнула. На улице хрустнула ветка: Бьюла Харриден кралась вдоль стены почтамта.
– Бьюла! – прошипела Нэнси.
Схватив платье, она метнулась за коммутаторную станцию. Рут прыгнула на свое рабочее место, щелчком зажгла верхний свет и крикнула:
– С добрым утром, Бьюла!
Снаружи доносился хруст обрезанных терновых колючек и поломанных сучьев, по которым шла Бьюла. Нэнси быстро преодолела короткий отрезок улицы, пролезла между оторванными досками в заборе, через открытое окно забралась к себе и мягко спрыгнула на темно-красный линолеум.
Лоис, ее мать, лежала в постели и давила угри на носу, засунув вчерашние трусы под подушку.
Нэнси на цыпочках прошла в ванную, побрызгала на лицо водой, потом схватила сумочку и направилась на кухню, где Бобби готовил смесь для ягнят – разводил в теплой воде порошковый заменитель молока. На Рождество Нэнси подарила ему собаку, решив, что парнишка отвлечется и перестанет сосать палец. К несчастью, недавно пес, прилежно охранявший дом и имущество, умер от укуса бурой гадюки. В свободное время Бобби играл в футбол и спасал животных. Среди спасенных были многочисленные черепахи, один варан, синеязыкий сцинк и несколько тутовых шелкопрядов, от которых решили избавиться одноклассники.
– Доброе утро, сестренка.
– Привет, опаздываю. Мистер О. не любит ждать.
Бобби разлил теплую смесь в пивные бутылки, выставленные на раковине.
– Ты не позавтракала. Нужно что-нибудь съесть; вредно начинать день без завтрака.
Он натянул на горлышки резиновые соски.
– Ладно, выпью молока.
С полки на дверце холодильника Нэнси взяла бутылку, встряхнула, поднесла к губам и принялась пить, потом сунула бутылку на место и стала медленно пробираться сквозь ораву голодных животных на заднем крыльце: кормежки ожидали три ягненка, две кошки, теленок, детеныш кенгуру, голуби, сороки, куры и хромой вомбат.
Отпирая аптеку, Нэнси вновь увидела на улице Бьюлу Харриден. Голени у той были расцарапаны, к кофте прицепился лиловый лепесток. Нэнси вышла на тропинку, улыбнулась.
– Еще раз с добрым утром, миссис Харриден! – окликнула она.
Бьюла оглянулась.
– Одна из этих… – зашипела она, но вдруг охнула, прикрыла рот ладонью и умчалась.
Нэнси, одновременно довольная и озадаченная, открыла дверь аптеки, подошла к зеркалу, чтобы причесаться, и только тогда поняла, чем напугала Бьюлу: вокруг рта у нее красовались белые молочные «усы». Она хихикнула.
В понедельник в восемь пятьдесят утра сержант Фаррат уже привел себя в порядок и облачился в наглаженную до хруста темно-синюю униформу. Фуражка лихо сидела на макушке, юбка туго обтягивала бедра и крепкий зад, а задние швы на нейлоновых чулках тянулись ровно, как струны. Новая юбка из гинема, накрахмаленная и отглаженная, висела позади него на вешалке, зацепленной за дверцу платяного шкафа. Пылесос засасывал внутрь последние ниточки, красноречиво свидетельствовавшие о занятии сержанта.
Бьюла Харриден стояла на крыльце полицейского участка, прижав лицо к стеклу, вглядываясь в мутный сумрак помещения. Она барабанила в дверь, но никто не открывал.
Сержант выключил пылесос и аккуратно намотал шнур на держатель. Снял форменную юбку и вместе с юбкой из гинема убрал ее в шкаф, который предусмотрительно запер. Несколько секунд помедлил, с наслаждением оглаживая нейлоновые чулки и новые кружевные трусики, потом надел форменные брюки, носки и туфли и посмотрел в зеркало на свое отражение. Пора приступать к работе.
Продрогшая Бьюла переминалась с ноги на ногу. Сержант Фаррат бросил взгляд на часы, отпер парадную дверь. Бьюла влетела внутрь, как смерч.
– Из-за футбольных болельщиков всю ночь лаяли собаки, – захлебывалась она, – а поскольку вы их не утихомирили, сегодня утром я позвонила советнику Петтимену, и он сказал, что сам займется этим вопросом, а я опять написала вашему начальству, и уж на этот раз рассказала про все, про все. Зачем нам нужен полицейский, который не следит за соблюдением законности, а устанавливает свои порядки? Ваши часы врут, вы имеете привычку опаздывать, а по пятницам – я знаю! – уходите с работы раньше положенного.
У Бьюлы Харриден были светлые, навыкате глаза с вечно красными белками, бульдожья нижняя челюсть и крупные выступающие зубы, растущие вкривь и вкось. Из-за этого она постоянно прикусывала верхнюю губу, а в уголках ее неудачно скроенного рта собиралась и пересыхала слюна. Сержант заключил, что из-за проблем с прикусом Бьюла недоедает и по причине неполноценного питания вечно злится и бросается на людей, буквально как собака. Пока миссис Харриден продолжала свою трескотню, сержант Фаррат положил на стойку чистый бланк, заострил карандаш и вывел: «Понедельник, девятое октября. Время – 9.01»…
Бьюла в неистовстве затопала ногами.
– Ко всему прочему, в город вернулась дочка Чокнутой Молли, убийца! И молодой красавчик Уильям Бомонт – тоже, да-да! Вместо того чтобы взяться за дела или позаботиться о бедной матери, он шатается по улицам и пьянствует вместе с этим хулиганьем из футбольной команды. Уж поверьте, сержант, если ему в голову взбредет какая-нибудь блажь, нам всем не поздоровится. Знаю я, что бывает с мужчинами, которые уезжают в большие города. Некоторые вообще переодеваются в женщин и…
– Откуда вам это известно, Бьюла?
– Отец предупреждал меня, – криво улыбнулась она.
Сержант Фаррат в упор посмотрел на нее, вздернув светлые брови.
– А ему-то откуда знать?
Бьюла растерянно заморгала.
– Что у вас сегодня стряслось?
– На меня напали! Утром! Малолетние бандиты!
– И как они выглядели?
– Как, как – невысокие, чумазые…
– В школьной форме?
– Вот именно.
Сержант подробно записал показания Бьюлы. «Сержант Горацио Фаррат, начальник Дангатарского полицейского участка, принял заявление миссис Бьюлы Харриден. Миссис Харриден стала жертвой нападения мародерствующих школьников. Рано утром сего дня двое мальчиков и девочка школьного возраста незаконно проникли в частные владения миссис Харриден и были замечены ею при попытке бегства. Миссис Харриден обвиняет троих упомянутых школьников в том, что они ободрали жакарандовое дерево, растущее на участке миссис Харриден, и забросали плодами крышу ее дома».
– Это были оборванцы Максуини, я видела! – верещала Бьюла, распространяя вокруг себя острый запах пота. Капли слюны, вылетавшие изо рта, летели прямо на страницы регистрационного журнала.
Сержант забрал бланк, журнал и отступил назад. Бьюла, качнувшись, вцепилась в стойку; ее зубы опять оцарапали нижнюю губу.
– Ладно, поедем к Эдварду и Мэй, посмотрим на их выводок, – вздохнул сержант Фаррат.
Он привез Бьюлу к ее дому, где сразу же было установлено, что все круглые коробочки с семенами жакаранды, забившие водосточные желобы по периметру крыши, исчезли: должно быть, их сдуло ветром. Сержант на медленной скорости повел автомобиль дальше в поисках обвиняемых. Нэнси, опершись на метлу, болтала с Перл, которая поливала дорожку из садового шланга. Ирма Олменак сидела у ворот. Лоис и Бетти глазели на витрину универсама, на локте у каждой висела плетеная корзинка. Мисс Димм стояла посреди школьного двора в окружении детворы. На другой стороне улицы Рут Димм и Норма Пуллит, выгружавшие из красного фургончика мешки с почтой, взяли короткую передышку. Все видели Бьюлу в машине сержанта, видели, как она тявкала на беднягу Фаррата. Горожане улыбались и махали полицейскому автомобилю, который ехал по главной улице, время от времени сигналя, чтобы освободить путь.
В семье Максуини понедельник выдался славным. Ветер дул с востока, и, стало быть, их обветшалое жилье находилось с подветренной стороны от свалки. Эдвард Максуини восседал на старом автомобильном сиденье и чинил сетку на ловушках для птиц, заделывая рваные мелкие ячейки новой проволокой и оборачивая ее вокруг ржавых стальных колец. Трое ребятишек гонялись по двору за квохчущими цыплятами, а поймав, отнесли к колоде для рубки мяса, где Барни стоял в неуклюжей позе с топором в руках. Его рубаха была заляпана кровью, окровавленные перья налипли на лезвие. По щекам Барни текли слезы. Видя это, Принцесса Маргарита вручила ему кочергу и отправила поддерживать огонь под большим медным котлом, в который опускали убитую птицу, а сама взялась за топор. Мэй доставала цыплят из котла и ощипывала, после чего Элизабет укладывала розовые сморщенные тушки на пень и рывком извлекала внутренности.
Джек-рассел-терьеры принялись беспокойно лаять, бегая по кругу и заглядывая в глаза Мэй. Та на секунду задержала взгляд на автомобиле.
– Фараоны, – заключила она.
При слове «фараоны» Эдвард, по натуре тихий и спокойный, вскочил, как ужаленный, и рванул прочь вместе с сеткой. Охотники за цыплятами, две девчушки в штанах с нагрудниками и мальчуган лет трех в полосатой пижаме, помчались к воротам. Малыш держал ведерко, наполненное стеклянными шариками, каждая из девочек – палку. Та, что повыше ростом, начертила палкой на земле круг, мальчик высыпал в него шарики, и оба увлеченно бухнулись на коленки. Их сестренка подправила клетки старых «классиков», когда-то давно расчерченных на сырой красной глине перед воротами, и запрыгала по ним на одной ножке. К тому времени, когда черный полицейский «холден» остановился перед воротами, дети были заняты игрой. Сержант Фаррат посигналил, однако его проигнорировали. Он посигналил снова. Высокая девочка неохотно открыла ворота. Эдвард вернулся обратно и с невинным выражением лица уселся на скамеечку возле своего дома-фургона.
Бьюла выскочила из машины. Сержант Фаррат предложил гомонящей ребятне леденцы из пакетика. Зажав угощение в ладошках, они побежали к матери, которая спешила навстречу с окровавленным топором в руке. Маргарет и Элизабет шли по бокам от нее, взметая за собой шлейф из белых с алым перышек. Руки Элизабет были красными по локоть, Маргарет несла горящую, как факел, ветку.
– С добрым утром, – дружелюбно поздоровался полицейский и улыбнулся ребятне.
Дети улыбнулись в ответ, демонстрируя пухлые щечки и подбородки, перемазанные липкой слюной.