– С добрым утром, – дружелюбно поздоровался полицейский и улыбнулся ребятне.
Дети улыбнулись в ответ, демонстрируя пухлые щечки и подбородки, перемазанные липкой слюной.
– Скажите, миссис Харриден, эта троица – те самые дети, которых вы видели? – задал вопрос сержант Фаррат.
– Да! – взвизгнула Бьюла. – Они самые, мерзавцы!
Она замахнулась для удара. Сержант Фаррат, Эдвард, Мэй и старшие дочери одновременно сделали шаг вперед.
– Выходит, было две девочки и мальчик?
– Да, да, я прямо как посмотрела на них, так и вспомнила.
– А как же школьная форма?
– Скинули, поди.
– Я еще не хожу в школу, – заявил мальчуган, – и Мэри не ходит. А Виктория пойдет через год.
– Виктория, ты хочешь поскорее пойти в школу? – спросил сержант.
Все трое ребят в один голос отозвались:
– Не-ет, лучше уж на свалке рыться!
Сержант Фаррат оглядел выстроившихся перед ним грязных карапузов. Дети не сводили глаз с пакетика леденцов, который высовывался из его нагрудного кармана.
– Значит, сегодня утром вы все рылись на свалке?
На этот раз ответы прозвучали один за другим:
– Не-а, тут бездельничали. На свалку мы ходим по пятницам, когда привозят новый мусор…
– Сегодня мы ловили цыплят.
– Затря на речку дунем, рыбу ловить.
– А ну, не коверкай слова! – строго сказала сыну Мэй.
– Врут они, врут! – неистовствовала побагровевшая Бьюла. Она вся взмокла, от нее резко воняло по́том. – Они швыряли семена на мою крышу!
Дети переглянулись:
– Сегодня? Не-ет.
– Мы этого не делали.
– Хотите, покидаемся?
Бьюла, вне себя от злости, топала ногами и верещала, брызгая слюной:
– Это они! Они, говорю!
Дети озадаченно смотрели на нее, затем мальчуган изрек:
– Миссус, у тебя печенка от злости трещит. Видать, ты вчера злобственных порошков объелась.
Мэй наградила юного Джорджа подзатыльником. Его сестры усердно изучали собственные башмаки.
– Вы уж извините, – сказала Мэй, – это они от других всякой гадости набираются.
Сержант Фаррат кратко объяснил миссис Максуини необходимость искоренять дурные наклонности в зародыше и подавать хороший пример.
Мэй скрестила руки на груди.
– Да знаем мы, сержант, только тут уж ничего не поделаешь.
Сержант Фаррат обернулся к Бьюле:
– Миссис Харриден, достаточно ли вам будет слышать крики этих детей из-за фургона, где я преподам им надлежащий урок, или вы желаете, чтобы я выпорол их до полусмерти прямо здесь, у всех на глазах?
Максуини согнулись пополам от хохота. Сержант Фаррат вручил Виктории пакетик с леденцами, Бьюла нетвердой походкой вернулась к машине. В ярости она треснула кулаком по фаре и едва не разбила ее, а потом так сильно хлопнула дверцей, что в вагончиках Максуини задребезжали стекла. Наклонившись к месту водителя, Бьюла стала без перерыва давить на клаксон.
Сержант Фаррат вывез свою пассажирку за ворота и остановился. Он перегнулся через Бьюлу, чтобы открыть ей дверцу. Оказавшись вплотную к ней, сержант продолжал спокойно, ровно дышать. Бьюла вжалась в сиденье.
– Миссис Харриден, я не еду в вашу сторону – не имею права расходовать казенный бензин. Высажу вас здесь. – Он нажал на ручку.
На вершине холма Тилли Даннедж, опершись на лопату, наблюдала, как Бьюла Харриден вываливается из черного полицейского авто. Тилли улыбнулась себе под нос и вернулась к работе: она перекапывала мягкую почву под огородные грядки.
6
Уильям припарковал «триумф-глорию» перед универсамом Праттов и зашагал по залитой утренним солнцем тропинке. Улыбнулся Мюриэль, которая перекладывала магнитные подковы и стенные крюки, учтиво приподнял шляпу перед Лоис – та, почесываясь, искала на полках консервированный горошек, – махнул Реджу и Фейт в мясном отделе. Фейт ожидала, пока для нее нарежут два стейка из говяжьего филе, и негромко напевала: «Ты вскружил, вскружил мне голову…»
– Нравится эта песня, да? – проговорил красавчик мясник, сверкнув белозубой улыбкой.
Фейт покраснела и накрыла ладонью пышный бюст. Блеснули золотые перстни.
– У вас приятный голос, – сказал Редж и спрятал длинный острый нож в жесткий чехол на поясе. На его широкой груди под накрахмаленной белой сорочкой перекатывались мускулы, синий полосатый фартук облегал плоский живот. – Желаете еще чего-нибудь, Фейт?
От волнения у нее едва не отнялся язык. Указав на полку с мучными изделиями, она попросила:
– Булочку с повидлом, будьте добры.
В кабинете Гертруда, склонившись над стеклянной перегородкой, стирала пыль.
– Простите… – обратился к ней Уильям.
Она выпрямилась и одарила его широкой улыбкой.
– Здравствуй, Уильям.
– Здравствуйте, ми…
– Меня зовут Гертруда, Гертруда Пратт. – Она протянула пухлую ручку, но Уильям ее не заметил, так как озирался по сторонам.
– Не подскажете, где мне найти мистера Пратта?
– Конечно, – выдохнула Гертруда и указала на заднюю дверь. – Он… – хотела продолжить она, но Уильям уже ушел.
Мистер Пратт выгружал коробки из телеги Эдварда Максуини.
– Вы-то мне и нужны, – произнес Уильям.
Мистер Пратт сунул большие пальцы рук под завязки фартука и поклонился.
– А-а, вернулся наш эмигрант, – со смехом произнес он.
– Мистер Пратт, можно вас на пару слов?
– Разумеется.
Мистер Пратт открыл дверь кабинета и крикнул дочери:
– Гертруда, принеси счета «На семи ветрах»!
Он снова поклонился, пропуская Уильяма вперед.
Гертруда передала отцу толстую папку.
– Нам надо переговорить с глазу на глаз, – сказал он ей.
Выходя из кабинета, Гертруда слегка задела Уильяма рукой, однако все его внимание было сосредоточено на папке со счетами, которую мистер Пратт прижимал к груди.
– Я бы хотел купить несколько рулонов проволочной сетки и дюжину связок металлических колышков… – Уильям осекся, видя, что Элвин Пратт решительно качает головой.
Гертруда стояла у колбасного прилавка. Она видела, как молодой человек теребит шляпу и переминается с ноги на ногу, как вытягивается его смуглое худощавое лицо. Когда ее отец с ухмылкой произнес: «Триста сорок семь фунтов десять шиллингов и восемь центов», Уильям тяжело опустился на стул. Гертруде показалось, что твидовый пиджак вдруг стал велик ему в плечах. Она отправилась в туалет и накрасила губы красной помадой.
Мужчины стояли у парадной двери: Уильям хмуро смотрел в землю, мистер Пратт довольно улыбался солнечному зимнему дню. Гертруда бочком приблизилась к ним.
– Рада вашему возвращению домой, Уильям, – проворковала она.
Он посмотрел на нее пустыми глазами.
– Благодарю… И вам спасибо, мистер Пратт, я подумаю, что можно сделать. Всего доброго.
Уильям медленно побрел к машине, сел за руль и невидящим взглядом уставился на приборную доску. Мистер Пратт обратил внимание на дочь, которая смотрела на Уильяма влюбленными глазами.
– Иди работай, – велел он и степенно направился в дом, бормоча себе под нос: – Надо же, что вообразила себе… Толстая клуша, никому ее не сбагрить… и уж конечно, не Уильяму Бомонту.
Мюриэль подошла к дочери и встала у нее за спиной.
– Бал в честь футбольной команды состоится через две недели, в субботу, – сообщила она.
Табличка на двери библиотеки гласила: «Открыто по средам и субботам с 12.00 до 17.00. За справками обращаться в офис Совета графства». Тилли с прищуром посмотрела на главную улицу, по которой, точно муравьи, сновали люди, и решила прийти в среду. Она отвернулась. На глаза ей попалось здание школы, расположенное через дорогу. На площадке было полно детей: мальчишки играли в футбол, девочки прыгали через веревочку, малышня просто бегала и скакала. Мисс Димм подошла к столбу и подергала за шнурок. Звонко запел колокольчик, дети гурьбой хлынули в класс. Тилли не спеша пересекла улицу и вошла в парк. Под перечными деревьями все так же стояли низкие скамеечки, где она обычно съедала школьные завтраки… Заметив вытоптанный клочок земли перед верандой, Тилли улыбнулась: школьники, как и прежде, собираются здесь по утрам. У реки она села на берегу, скинула сандалии, опустила ноги в янтарную воду и стала рассматривать кончики пальцев. Мимо проплывали листочки эвкалипта, над головой вились насекомые. Небо роняло в воду мелкие дождевые капли.
Когда Тилли училась в школе, они заходили в класс неровным строем, высоко поднимая колени и размахивая руками в такт барабанному бою. В барабан старой колотушкой увлеченно стучал Стюарт Петтимен, крупный, плотный десятилетка. Маленькая девчушка рядом с ним в такт извлекала звуки из треугольника, а мисс Димм громко командовала: «Напраа-во! Шаа-гом ‘арш!»
Дети подходили к партам и маршировали на месте позади коричневых стульев, пока мисс Димм не отдавала приказ: «Стой, рраз-два! Садитесь и не скребите стульями по полу!» Какое-то время слышался скрип и лязганье, потом наступала тишина. Дети сидели за партами, сложив руки перед собой, и ожидали, что скажет учительница.
«Миртл Даннедж, за вчерашнюю драку, которую ты устроила после уроков, я опять назначаю тебя дежурной по чернильницам. Все остальные, откройте тетради и возьмите карандаши». – «Но я дежурила только вче…» – «Миртл Даннедж, ты будешь дежурить столько, сколько я скажу». В тот раз мисс Димм лупила ее по пальцам ржавой линейкой с криком: «Я не разрешала тебе распрямлять руки!» Белые следы от линейки еще оставались на пальцах Миртл, когда она готовила чернила. Стоя у умывальника, она смешала черный порошок с водой, а потом медленно, осторожно двинулась от парты к парте с кувшином. Наливать иссиня-черную жидкость в чернильницы было трудно. Требовалось сделать это, не пролив ни капли, но Миртл не видела, какая чернильница еще полная, а в какую нужно добавить чернил. Она подошла к Стюарту Петтимену. Чернила, налитые доверху, запузырились на белом ободке чернильницы, и тогда Стюарт толкнул парту. Чернила выплеснулись, потекли по столу, закапали прямо на его голые коленки. «Мисс Димм, она облила меня! Испачкала меня чернилами!» – заверещал Петтимен. Мисс Димм подошла к Миртл, ударила по голове, а потом за косу выволокла на улицу. Дети гроздьями повисли на окнах, громко хохоча. Целых полдня Миртл просидела на веранде, на всеобщем обозрении. Когда уроки закончились, она опрометью побежала домой, но ее настигли. Загнав жертву в угол, одноклассники сперва несколько раз сделали ей «крапивку». Потом Стюарт Петтимен велел держать Миртл за руки с обеих сторон, а сам, словно бешеный бык, с разбега ударил головой ей в живот. Она охнула от боли и, скрючившись, упала на землю. Мальчишки стащили с нее трусы и принялись тыкать пальцами, делая вид, что морщатся от запаха. Девочки припевали: «Дура Даннедж – дочка шлюхи! Шлюхино отродье! Миртл Даннедж – сучка! Миртл Даннедж – сучка!»
* * *Мэриголд Петтимен сидела возле мягко светящейся радиолы, уложив прямо поверх папильоток пузырь со льдом, и ждала своего мужа Эвана. Тихонько бормотало радио – заканчивались шестичасовые новости. «А теперь о погоде. Сегодня ожидается небольшой дождь».
– О господи, – вздохнула Мэриголд.
Она взяла с журнального столика маленький коричневый пузырек, вытряхнула на ладонь три таблетки, разом проглотила, откинулась на спинку кресла и потерла виски. Это была худая, нервная, похожая на гончую женщина. От постоянного возбуждения на ее щеках горели красные пятна. Услышав, как в замке двери-ширмы повернулся ключ, Мэриголд резко выпрямилась и с беспокойством крикнула:
– Эван, это ты?
– Да, дорогая, – донеслось в ответ.
– Сними туфли и стряхни пальто, прежде чем входить, хорошо?
Башмаки Эвана застучали по дощатому полу веранды, клацнули сдвинутые прищепки. Эван отпер дверь и шагнул на кухню, вымытую и продезинфицированную не хуже операционной.
Эван Петтимен, плотный светловолосый толстяк с желтоватым цветом лица и маленькими пронзительными глазками, любил потрогать женщин. В разговорах он имел привычку близко наклоняться к собеседнице, облизывал губы, а во время танцев крепко обнимал партнершу, прижимаясь к ней бедром. Женщины в Дангатаре были вежливы с советником Петтименом – как-никак, глава графства и супруг Мэриголд, – однако, завидя его, тут же отворачивались и начинали разглядывать витрины либо вспоминали, что забыли купить кое-что важное в магазине на другой стороне улицы. Мужчины тоже его избегали, хотя пожимали руку со всей сердечностью. Советник Петтимен потерял сына, да и вообще в жизни ему досталось – чего стоит хотя бы его жена, невротичка Мэриголд. Как чиновник, Эван Петтимен хорошо справлялся со своими обязанностями, решал многие вопросы, не понаслышке знал, что такое зарабатывать на хлеб собственным трудом.
Когда Эван появился в Дангатаре, Мэриголд была невинным созданием, хрупким, застенчивым цветком. Ее отец возглавлял Совет графства и оставил дочери в наследство кучу денег. Эван Петтимен женился на ней, легко вскружив девушке голову. У нее начали пошаливать нервы, с годами состояние ухудшалось, но окончательно надломила Мэриголд трагическая смерть их сына – Стюарта Петтимена убили.
Эван направился прямиком в ванную. Снял одежду, положил в корзину для белья, аккуратно закрыл крышку. После душа облачился в чистую накрахмаленную пижаму, которая лежала тут же на скамейке, свежевыстиранный халат и суконные тапки, почти новые.
– Добрый вечер, голубка моя, – поздоровался он и чмокнул жену в щеку.
– Ужин в холодильнике, – сообщила она.
Эван Петтимен поел за кухонным столом. Холодная говядина, томаты, очищенные от семечек, ровные кругляши свеклы без лишней жидкости, аккуратная горка тертой моркови, отварное яйцо, разрезанное надвое. Два ломтика белого хлеба, щедро намазанные маслом. Зная, что со стола посыплются крошки, Мэриголд подстелила под стул мужа газетку. Золотистый апельсин из собственного сада Эван почистил и съел над мойкой, не забыв выбросить корки в мусорное ведро. Мэриголд убрала со стола. Вымыла тарелку, вилку и нож в кипятке с мыльной пеной, залила мойку чистящим гелем, тщательно смыла, ополоснула и вытерла насухо, потом протерла все ручки и дверцы, на которых могли остаться следы от пальцев мужа. Эван вымыл лицо, причесал усы в ванной и вернулся на кухню.
– Завтра будет дождь, – сказала Мэриголд с истерическими нотками в голосе. – После него нужно будет мыть все стекла, да и дверные ручки с оконными задвижками пора как следует почистить.
Эван улыбнулся жене:
– Голубка моя, сейчас не время…
– Весна на дворе! – взвизгнула Мэриголд и прижала пузырь со льдом к вискам. – Я уже помыла стены и плинтусы, вытерла пыль с потолков и карнизов. Теперь пришел черед заняться дверями и окнами, надо только, чтобы ты снял ручки и задвижки.
– Избавь себя от лишних хлопот, дорогая, вымой вокруг них, да и все. Я очень занят.
Мэриголд сунула в рот кулак, забилась в угол, где стояла радиола, и закрыла глаза, вновь водрузив пузырь со льдом на макушку.
Эван наполнил грелку горячей водой.
– Пора в постельку, – пропел он и налил в ложку укрепляющую микстуру, которую жена принимала перед сном.
Мэриголд сжала губы и отвернулась.
– Дорогая, нужно выпить микстуру.
Она зажмурилась и отрицательно помотала головой.
– Ну хорошо, завтра я встану пораньше и перед завтраком сниму все дверные ручки и задвижки.
Мэриголд открыла рот. Эван дал ей микстуру, помог лечь в кровать.
– Двадцать лет назад Стюарт упал с дерева… – произнесла Мэриголд.
– Да, дорогая.
– Двадцать лет назад я потеряла моего сыночка…
– Ну-ну, птичка моя, успокойся.
– Я его не вижу.
Эван передвинул фотографию улыбающегося мальчика, их погибшего сына.
– Двадцать лет…
– Да, дорогая.
Эван налил в ложку еще микстуры, дал жене выпить. Когда Мэриголд уснула, он разделся и наклонился над ней, облизывая губы, потирая руки. Откинул одеяло, задрал ее ночную сорочку. Уложил безвольное тело так, как ему удобно: раздвинул колени жены, руки закинул за голову. Встал на четвереньки у нее между ног.
Наутро Мэриголд Петтимен, защищенная от опасного дождя крепкими стенами, стояла у кухонной мойки, погрузив красные, как копченая колбаса, руки в горячий мыльный раствор, и тщательно отмывала все дверные ручки и оконные задвижки.
7
В пятницу вечером футболисты и несколько фермеров сгрудились в дальнем углу бара, изучая схему футбольного поля, прикрепленную на мишени для игры в дартс поверх истерзанной дротиками фотографии Боба Мензиса[4]. На схеме в различных точках простым карандашом были нанесены фамилии игроков. Эксперты стояли кружком, качая головами.
– Черт побери!
– Чтоб мне лопнуть…
– Тренер от жары совсем сбрендил.
– Ну нет, если верить Тедди, у него свой план, своя тактика.
– Тедди просто хочет на тебе заработать.
– Сколько ты поставил?
– Фунт.
– Тренер прав, Бобби – мощный игрок, вот что важно.
– Лучше бы ему стоять по центру.
– Не забывай, у него травма.
– Он уже оправился после смерти своего пса?
Мужчины вновь покачали головами и вновь сосредоточились на схеме поля.
– Гунна – на позиции ровера[5].
– Гениальный ход! Если выпускать его на замену в связке с Бобби, эти двое уведут мяч с нашей половины на пятьдесят минут.
Это замечание было встречено одобрительным гулом. Засунув руки глубоко в карманы, мужчины отвернулись от стены.
В баре царило напряжение. Игроки, настроенные на завтрашний матч, и их болельщики толпились у стойки. Повсюду стояли кружки с пивом. Посетители задумчиво рассматривали стену, потягивая янтарный напиток. Когда в кружках осталось на один глоток, мужчины многозначительно переглянулись, хлопнули друг друга по рукам, надели фуражки и направились к выходу: их ждали на поле. Перл посмотрела на мужа и послала команде воздушный поцелуй. Ее ногти были накрашены ярко-красным лаком в тон губной помаде.