Вообще лестница была чистая и светлая, везде горели лампочки, стены сверкали белизной, непонятно только, почему ремонт не коснулся дверей соседей Дикаря. Но больше всего Маришу порадовали лестничные площадки, на каждой из которых могла свободно развернуться легковушка, Сразу видно, что дом строился для уважающих себя людей.
Внимательно осмотрев дверь Дикаря, Мариша пришла к выводу, что взломать ее не удастся, а значит, нужно придумывать какой-то другой способ проникнуть внутрь. А в том, что сделать это нужно обязательно, Мариша была уверена. Пока она ездила за новым ведром, на которое уборщица почему-то забыла ей дать денег, Маришу не оставляла в покое мысль, что ее бедный дядя Валериан в это время лежит скорчившись где-нибудь в квартире Дикаря, возможно, в качестве будущего обеда Пупсика. Или же его косточки уже варятся в бульоне для того же Пупсика.
Так или иначе, следовало поторопиться, потому что если дядя еще и был жив, то ему явно угрожала опасность. Мариша схватила в магазине первое попавшееся ведро и помчалась обратно, уборщица еще ковырялась в соседнем подъезде, где ремонтом что-то и не пахло.
— Быстро ты, — одобрила Маришу уборщица. — Вот что значит колеса.
— Пес еще старое ведро не вернул?
— Что ты, они теперь не меньше часа гулять будут, — сказала тетка. — Эта скотина раньше загнать себя домой Димке не позволит. Час прогулки утром, час вечером. Это у него минимум, а если хочет хорошенько развеяться, то может и дольше гулять. Ну и Димке приходится следом трусить. В руки ведь Пупсик не дается, да и силой его домой не потащишь, если упрется, то и несколько мужиков его с места не сдвинут. Димка пробовал нанимать специального собачника, чтобы тот выгуливал Пупсика, но пес его малость покусал. А когда собачник из больницы выписался, то ни о каких прогулках слышать не желал, сколько ему Димка денег ни сулил.
— Ну и бросил бы своего пса, — сказала Мариша, — раз с ним столько хлопот.
— Никогда! — покачала головой уборщица, деловито скребя лестницу. — Димка от своего кобеля просто без ума. Всякие специальные штуки ему покупает, игрушки, а обеды так из ресторана возит.
— Что?! — воскликнула Мариша. — И часто?
— В последнее время почти каждый день, — сказала уборщица. — Мне его из окон видно. Так он то пиццу тащит, то гамбургеры, то еще какую-то снедь.
— И собаку кормит?
— А кого же еще, он ведь один живет, — сказала тетка. — Жены у него нет, детей тоже. Один. Да он мне сам хвалился, что денег у него теперь столько, что может собаку одной бужениной кормить. А видели, какой он ремонт у себя в подъезде сделал?
— Это он? А я думала жэк, — удивилась Мариша.
— Как же, — поджала губы уборщица. — Станет тебе жэк новые плафоны вкручивать. Димка и сделал на свои деньги. А вот двери соседей приказал не трогать, дескать, как жили в дерьме, так и дальше живите.
Это он им отомстил таким образом.
— За что?
— Да за все унижения, что ему и матери с братом пришлось от людей вынести. Отца у них не было, то ли умер, то ли что, только вся семья считалась не очень благонадежной. Оно так и было, мамаша попивала, а мальчишки росли без всякого присмотра. Конечно, хулиганили, стекла били, потом связались с такими же хулиганами, на лестницу выйти страшно было от их сборищ. Ну а сама знаешь, людям нужно на ком-то отыграться за свои обиды, вот они и нашли козла отпущения в лице матери пацанов. Дружно устроили на нее травлю. Даже выселить за сто первый километр хотели. Подписи ходили собирали. Ну а потом грянули перемены, и братья как-то удивительно быстро вверх пошли. Только их матери это уже было не важно, она от беспробудной пьянки совсем ничего не соображала.
А однажды зимой заснула на лавочке возле дома, да так и не проснулась.
— А братья остались жить в этом доме?
— Гаврила переехал. Сказал, что купил себе квартиру в центре. А старший живет, ездит тут на своей дорогой машине, пускает пыль в глаза тем, кто травил раньше его мать. Думаю, что он тут из садизма остался жить, чтобы ходить красивым и богатым и смотреть, как былые враги его дружбы добиваются и от зависти дохнут.
— И дохнут?
— Чтобы насмерть, так нет, а вот несколько инсультов имелось по его вине, — сказала уборщица и внезапно добавила:
— А у их матери сестра в деревне была. Она тоже не одобряла пьянчужку и братьев не любила. Всего раз приезжала, но быстро сбежала, не понравилось ей тут. Денег у нее Димкина мать попросила, так та мало того, что не дала, так еще и оскорбила. Ну, и ей Димка тоже отплатил. Верней, не ей самой, а ее детям.
— Как же?
— А вот недавно к нему его двоюродный брат из той деревни приезжал, так он его с лестницы спустил и Пупсика на него натравил. Вопил, что таких братьев, от которых навозом несет, ему не нужно. Есть у него один брат — Гаврила, и хватит. А все прочие работяги ему здесь не нужны. Пусть обратно едет в свой колхоз грязь месить.
— Картина ясная, — сказала Мариша, в мозгу которой внезапно забрезжила догадка, как можно попасть в квартиру Дикаря или хотя бы попытаться это сделать. — Должно быть, ему тяжело в детстве пришлось, раз он так на всех обозлился.
— Это уж точно, — ответила уборщица и отвернулась, вплотную занявшись полом.
Разговор был окончен, Мариша спустилась вниз и начала прогуливаться перед домом, поглядывая по сторонам, не возвращается ли Дикарь со своим Пупсиком на поводке. В голове у Мариши одна за другой складывались фразы приветствия, которое должно было послужить ей пропуском в квартиру, а также в сердце Дикаря. Речь окончательно сложилась как раз к тому моменту, когда Дикарь показался из-за угла дома, волоча за собой на поводке упирающегося Пупсика. Мариша оформила на лице самую приветливую улыбку, на которую была способна, и шагнула вперед.
* * *Дело о выпавшем из окна мужчине так и осталось на плечах Картохина. В следственном отделе и без того имелось множество куда более важных, поэтому такое простое на первый взгляд дело было решено оставить для расследования молодому оперу. Сам Картохин был вовсе не в восторге от этой чести. Все казалось простым только на первый взгляд. На второй и третий в нем выползали на свет божий неприятные подробности, не дающие возможности счесть его просто несчастным случаем. Ведь мог же пострадавший не удержаться на подоконнике и вывалиться на улицу. Вот и все! ан нет.
Картохин тщетно пытался в этой истории видеть лишь то, что было выгодно следствию, но, увы, был он человеком честным и не привыкшим увиливать от трудностей. Поэтому с тяжелым вздохом и принялся выяснять, каким образом погибший мог оказаться в закрытом на ключ офисе и почему, не обратившись за помощью ни к кому, предпочел самостоятельно вылезти из окна пятого этажа Но для начала следовало выяснить личность погибшего. Это удалось сделать далеко не сразу. Не было даже его фотографии, которую можно было бы продемонстрировать работникам офиса на предмет опознания. Машина «Скорой помощи» увезла тело, не дождавшись милиции. С какой целью это было сделано, Картохин понять не мог. Но как бы там ни было, а тело исчезло, его же необходимо было найти. Расследование начиналось весьма нетрадиционно, и это опера не радовало. Он был, несмотря на молодость, человеком консервативным и предпочитал, чтобы все шло, как положено. А тут звони по моргам и выясняй, нет ли у них тела с улицы Попова.
То обстоятельство, что тело погибшего у следствия похищено, выяснилось только на следующий день. До этого Картохин пребывал в уверенности, что оно лежит у патологоанатома и вот-вот результаты вскрытия окажутся у него на столе. Конечно, при обычном раскладе что-то подобное вообще исключено. Но Картохин, самый молодой опер в отделе, где работали исключительно юмористы, уже привык к шуткам своих коллег, поэтому исчезновение трупа до прибытия следственной бригады он счел хоть и несколько неуместной, но все же шуткой. Он все еще ждал, когда коллегам надоест хихикать над ним и они отдадут ему фотографии с места происшествия и отчет о случившемся.
Когда же этого не случилось даже на следующий день, у него лопнуло терпение, и он отправился по кабинетам скандалить и требовать фотографии и отчет экспертизы. Коллеги только крутили пальцами у висков и ржали, чем окончательно убедили Картохина в своей причастности к делу. Он отправился к патологоанатому — единственному в отделе, кто никогда не подшучивал над парнем, поэтому Картохин сюрпризов с его стороны не ожидал.
— Что там с моим трупом? — осведомился он.
Врач недоуменно на него уставился.
— Хватит! — взвизгнул Картохин. — Если вы сейчас же не даете мне бумаги по этому делу, я иду к начальству. Пусть после этого я заслужу репутацию стукача, но и вам всем не поздоровится. Надоели мне ваши шуточки!
— В чем дело? — совершенно искренне удивился врач. — Какой еще такой «твой труп»? Тебе разве уже дела с трупами доверяют?
— Не надо прикидываться, тебе отлично известно, чей труп. Тот парень, что вылетел из окна пятого этажа на улице Попова. Скажешь, тебе его не привозили?
— Нет, можешь сам убедиться, — сказал врач. — Вон они, все тут лежат. Иди выбирай.
Это взбесило Картохина окончательно.
— Ты отлично знаешь, что я в глаза не видел покойника, — взвизгнул он. — Как я, по-твоему, могу его узнать?
— Ты говоришь, из окна выпал, а у меня все с огнестрельными ранениями, — спокойно сказал врач. — И по каждому уже заведено уголовное дело. Могу тебе показать. Думаю, что твое тело где-то в другом месте.
— Но что же тогда могло случиться? — возмутился Картохин.
— Могло, — сказал врач, невозмутимо прихлебывая из колбы прозрачную жидкость, по запаху сильно напоминающую спирт. — Сейчас лето, на «Скорых» подрабатывают студенты. Иногда шофер и санитар в первый раз видят труп, а врача вообще и в помине нет.
Они легко могли отвезти его в любой морг и на этом успокоиться. Если люди вызвали только машину «Скорой», укомплектованную именно такой бригадой, та легко могла забрать тело, не дожидаясь приезда милиции.
— Ясно, спасибо, — буркнул Картохин и отправился обзванивать морги.
Ему удалось найти тело лишь через час. Потом он помчался в больницу.
— Тело уже опознали! — радостно заявил ему санитар. — Жена приходила.
Обрадованный тем, что хоть один вопрос решился, Картохин помчался к жене покойного. Предварительно он выяснил, что погибший был вице-президентом компании «Органике», занимавшейся производством и распространением косметики на основе чудодейственных водорослей, которые добывались где-то в Тихом океане в районе Камчатки. Покойного звали Сергеем Даниловичем Корякиным, и жил он в просторных апартаментах из пяти комнат на улице Солидарности. Безусловно, не слишком престижный район, но дом новый, улучшенной планировки. В двух шагах находился парк. Новый район возле метро «Дыбенко» расстраивался и благоустраивался. Весь микрорайон должен был в скором времени преобразиться.
Квартира Корякиных располагалась на пятом этаже двенадцатиэтажного дома, построенного из .красного и отделанного кремовым кирпичом. Картохин, который проживал в крошечной трехкомнатной хрущевке вместе с сестрой на выданье, водившей к себе женихов, родителями и парой кошек, почувствовал страшную зависть.
— Я занимаюсь делом вашего мужа,. — заявил Картохин красивой женщине с усталым лицом и добрыми глазами, открывшей ему дверь.
— Я не замужем, — сказала женщина. — Вы, должно быть, ошиблись. Я экономка. Хозяйка в гостиной, прошу вас.
Картохин зашел внутрь и обомлел. По долгу службы ему пока не часто приходилось бывать на квартирах потерпевших, поэтому он не успел еще осознать величину пропасти, которая разделила наше пестрое общество. Но в этот момент он ее осознал, сравнив эти хоромы со своей жалкой халупой. Он пошел по казавшемуся нескончаемым коридору и скоро заблудился.
Кроме комнат, ему попадались еще какие-то просторные холлы, стенные шкафы и встроенная мебель, так что найти гостиную он смог лишь после того, как экономка сжалилась над ним и проводила к хозяйке.
На диване перед телевизором сидела молодая женщина. Она щелкнула пультом и поднялась ему навстречу.
Картохин с удивлением обнаружил, что хозяйка очень похожа на свою экономку. У нее были такие же усталые добрые глаза, а одета она была в непритязательные джинсы и какую-то вылинявшую футболку.
— Я занимаюсь делом вашего мужа, — повторил он. — Ведь вы жена Корякина Михаила?
Женщина утвердительно кивнула и опустилась на диван, жестом предложив оперу сесть в одно из мягких кожаных кресел.
— Меня зовут Надя, — сказала женщина. — Если хотите, то курите. Пепельница возле вас на столике.
Картохин огляделся по сторонам, но единственное, что могло играть роль пепельницы, была пустая банка из-под пива. Он взял ее в руки и убедился, что это и есть фарфоровая пепельница, мастерски сработанная под пивную банку «Хольстен».
— Вы знаете, почему ваш муж мог оказаться в том доме на улице Попова? — спросил он у Надежды.
— Нет, я не была в курсе дел мужа, — сказала женщина. — С тех пор, как он пошел работать в эту косметическую фирму, он перестал делиться со мной своими проблемами.
— Он стал скрытен? — уточнил Картохин.
— Не то чтобы скрытен, просто у него оставалось слишком мало времени, чтобы подолгу болтать со мной. Грех жаловаться, он стал хорошо зарабатывать.
Слишком хорошо, чтобы у меня была необходимость продолжать работать. Он сказал, что жене вице-президента не пристало просиживать в библиотеке, и мне пришлось уйти. До сих пор жалею, тогда я чувствовала себя нужным человеком, а сейчас не знаю, что я или кто я… Все по дому делает моя экономка. Дети уже взрослые.
— У вас взрослые дети? — удивился опер.
— Разве не похоже, что мне уже под пятьдесят? — улыбнулась женщина. — Приятно, конечно. Но за деньги можно все. Несколько операций, тренажерный зал и липосакция раз в два года. И вот уже двадцать лет летят долой. Только что с того?
— Значит, ваш муж стал реже бывать дома?
— Не то слово, — снова кивнула Надежда. — Я его почти совсем не видела. Он возвращался поздно и таким измотанным, что сразу же заваливался спать.
А уходил рано и всегда торопился, так что мы едва успевали переброситься несколькими словами.
— Скажите, мой вопрос может вам показаться бестактным, но у вашего мужа не было любовницы?
Ему так показалось, или женщина действительно вздрогнула.
— Почему вы так решили? — пробормотала Надя.
— Когда мужчина, будь он нищим или миллионером, начинает погуливать, симптомы всегда оказываются одинаковыми, — сказал Картохин.
— Может быть, — сказала Надежда. — Я не могу сказать точно. Но на тех презентациях, где положено бывать женам директоров, муж всегда был со мной.
— Но таковых в последнее время становилось все меньше и меньше, не так ли? — уточнил Картохин.
— Вероятно, да… Но я не вела точных подсчетов.
— А что могло его связывать с охранной фирмой, находящейся на улице Попова? — снова спросил Картохин. — Ведь что-то заставило его оказаться там?
— Выясняйте это у мужа на работе, — сказала Надя. — Вероятно, они имели с той фирмой какие-то общие дела. Я не в курсе. Но в морге мне сказали, что мой муж погиб в результате несчастного случая и никакого расследования по факту его смерти не ведется.
Выходит, они ошиблись?
— Ошиблись, — заверил ее Картохин. — Нам еще предстоит уточнить, один ли был ваш муж в офисе в тот момент, когда с ним случилось несчастье.
— Вы хотите сказать, что моего мужа могли убить? — побледнела Надежда.
— Этого я вам пока сказать не могу. Будущее покажет. А пока спасибо вам, — поблагодарил Картохин вдову. — К сожалению, тело вашего мужа вы сможете забрать не раньше, чем через несколько дней.
— Я не тороплюсь, — вздохнула женщина. — Теперь это уже не важно.
От жены погибшего Корякина опер узнал адрес фирмы «Органике» и немедленно направился туда. На кабинете Корякина уже висела табличка с другим именем. Такая оперативность заставила опера призадуматься. Жена узнала о смерти мужа утром, он сам всего несколько часов назад, а руководство фирмы уже успело назначить преемника, который к тому же занял кабинет и поменял табличку на дверях.
В бывший кабинет Корякина опер не пошел. К чему? Ведь там шел ремонт и устанавливалась новая мебель. Он прямиком направился к начальнику отдела кадров. Тут эта должность называлась — менеджер по кадрам. В кабинете сидела симпатичная женщина лет сорока, не идущая на экстремальные меры, чтобы побороть свой возраст, но тем не менее следящая за своей внешностью.
— Корякин! — воскликнула она. — Конечно же, я его знаю! Как же я могу не знать человека, который работал в нашей фирме почти со дня ее основания.
— И давно она основалась? — осторожно спросил опер.
— Уже пять лет, — гордо сообщила менеджер. — Корякин одним из первых поверил в нашего основателя. Кажется, они вместе учились. Точно я не знаю. Но дело у них пошло. Общество у нас считается акционерным, но на самом деле уже давно все акции сконцентрированы в руках двух человек — Корякина и нашего генерального директора Николаева Остальные несколько процентов находятся в руках у мелких акционеров, но те погоды не делают. Все дела фирмы вершили эти двое.
— И к кому теперь перейдут акции?
— Думаю, что к жене Корякина, — удивилась менеджер. — Он ее очень любил. Хотя в последнее время между ними явно наметилась трещина.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего серьезного, обычный кризис среднего возраста, — сказала менеджер. — У Корякина появились молоденькие секретарши. Ничего с уверенностью я сказать не могу, но менялись они подозрительно часто.
— Ну и что? Должно быть, они были не слишком профессиональны, вот он их и увольнял, — лицемерно предположил Картохин.