– Сходи, у нас тут храмы чудные. И девок с собой возьми, в такие лихие времена не след им без сопровождения по улицам ходить.
– Завтра с утра и пойдем на службу. Утомил я вас. Отдыхай, Илья, выздоравливай, набирайся сил.
Не успел я зайти в свою комнату, как обе женщины заявились ко мне. Я обратил внимание на то, что, несмотря на разницу в положении, Дарья обращалась со служанкой почти как с ровней. Нечасто это увидишь в купеческих домах.
– Батюшка уснул. Больно ты занятно рассказываешь – лучше любого баечника или скомороха, как будто я сама побывала в дальних краях. Еще послушать охота.
И чего мне в голову стукнуло? Рассказал я им повесть-сказку Александра Грина «Алые паруса». Не упоминая, конечно, что этот писатель родится еще только через пятьсот лет. Обе слушали, приоткрыв рты от изумления, а в конце по щекам у обеих текли слезы. Я не ожидал такой реакции.
– Какая любовь! – прошептала Дарья. – За нее и жизнь отдать не жалко.
– Зачем отдавать? Живи, люби, радуйся жизни.
– Хорошо тебе говорить – ты бывал везде, много знаешь, так рассказываешь – век бы слушала. А я дальше Пскова нигде и не была.
– Какие твои годы – вся жизнь еще впереди.
Женщины ушли к себе, я же развалился на постели. Денег мне хватает, о куске хлеба на завтра можно не беспокоиться, а потом? Чем заняться, где жить? Сейчас я на положении дальнего родственника, приехавшего к столичной родне. Выздоровеет Илья – что мне делать в этом доме? Где-то через неделю он поднимется на ноги, стало быть – немного времени в запасе у меня есть, и распорядиться им я должен с умом.
Завтра схожу с женщинами в церковь, потом – на торг. Может, что и придет в голову.
С утра, как и договаривались, мы пошли в церковь. Но еще до выхода в город я зашел проведать Илью. Сегодня он был уже не такой бледный, но небольшая температура осталась. Не перитонит ли начинается?
Оглядев меня, Илья позвал Машу и распорядился:
– Там ферязь у меня лежит – легкая, летняя, дай Юрию. Не босяк он какой – в рубахе в церковь идти.
Мне оставалось только подчиниться. К тому же идти в город с саблей нельзя – в церкви только ратники на службе могут иметь при себе мечи или сабли.
Поэтому я зарядил купленный пистолет и очень удачно прикрыл его полой ферязи, заткнув за пояс.
Мы не спеша шли в церковь, высокие колокольни которой уже виднелись за крышами домов, как сзади послышался топот копыт. Народ шарахнулся к заборам, и мимо нас на конях пронеслись кромешники, громко крича: «Гайда!» Ну нигде от них спасу нет. Я видел, как побледнела Дарья.
– Ну, успокойся, они уже проехали, все хорошо.
Мы отстояли службу в церкви, поставили перед образами свечи и отправились домой. После службы и посещения храма на душе всегда становилось чисто, светло и покойно.
Мы зашли в дом. Женщины ушли переодеваться, я же снял хозяйскую ферязь и пошел к Илье – проведать его и доложиться, что мы вернулись благополучно.
– Сядь, – попросил Илья.
Я уселся на стул.
– Поговорить с тобой хочу. Понимаю – не время, но другого может и не быть. Разные к тому причины – ранение мое, да и кромешники в любой момент могут вернуться. Возьми за себя дочь мою.
Увидев мой непроизвольный протестующий жест, он остановил меня.
– Подожди, не перебивай. Человек ты серьезный, смелый, о таком зяте любой отец может только мечтать. От смерти лютой да позора женщин моих спас. Ныне не каждый за чужого вступится, да что «за чужого» – своих защитить не могут. Лекарь изрядный к тому же, стало быть – без куска хлеба не останешься. Жить тебе пока негде, а здесь и дом, и жена – если согласишься, конечно. – Илья помолчал некоторое время, собрался с силами и продолжил: – Знаю, знаю, небось уже поведала Машка о беде Дарьюшки – что бесплодная она. Муж ее бывший, чтоб ему пусто было, по всему городу растрезвонил. Только мыслится мне, что лучше тебя ей не найти, к тому же вижу – люб ты ей. С ответом не тороплю, понимаю, что шаг серьезный. Пока на ноги не встану – с Божьей и твоей помощью, – думай. А сейчас иди – слаб я, не могу долго говорить.
Я ушел от него озадаченный и ошеломленный. Признаюсь, такого разговора я не ожидал. Действительно, есть над чем задуматься. Дарья и в самом деле хороша. Когда кромешник разорвал на ней платье, я это видел. Нравится ли она мне? Да, но только я ее почти не знаю. Для того чтобы жить вместе, мало иметь красивое тело – нужна любовь, согласие, взаимопонимание. Пока же с моей стороны была только симпатия с некоторой долей жалости. Мать умерла, отца ранили, муж ушел… В придачу еще и опричники поглумились. Не везет девке.
Венчаться с ней нельзя – церковь не разрешит ей во второй раз совершить таинство этого обряда, – купец это тоже понимает.
Нет, не пойду на торг – завалюсь в постель. Решения надо принимать серьезные, а думалось мне всегда лучше лежа, в тишине.
С практической точки зрения Илья предлагал неплохой вариант. Я обретал жилье и жену сразу, и похоже – неплохого тестя. Не стоит и сомневаться, что у него много знакомых среди купцов и прочей знати. Стало быть, лекарскую практику открою, и пациенты будут, а с ними – и работа, и заработок.
С другой стороны, то, что я люб его дочери – пока не факт. Я появился в острый момент – когда был серьезно ранен ее отец и кромешники насиловали Дарью. В такие мгновения любой избавитель от мучений воспринимается «подарком с небес» и становится чуть ли не божеством, которого невозможно не любить. А ну как отойдет Дарья от шока и заявит батюшке через неделю-две, что ошиблась? Понятно, что Илья испытывает ко мне сейчас тоже теплые чувства, но не остынут ли они вскоре?
Не скрою, симпатия к Дарье есть, но для женитьбы этого чувства маловато. Надо бы подождать, не спешить с решением и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Сейчас я свободный человек, не пойдут дела во Пскове – могу легко сняться и переехать в другой город. А женитьба – дело серьезное, она накладывает определенные обязательства. Муж должен содержать жену, поддерживать дом и хозяйство, если он нормальный мужик, а не недоросль. Да, поставил меня Илья в тупик своим предложением, прямо огорошил.
Во время предыдущих переносов во времени у меня, конечно, были женщины – даже женился, а Настеньку из Рязани до сих пор забыть не могу, но!.. Не на второй же день знакомства…
Время было уже далеко за полдень, но я все-таки пошел в город. Если я собираюсь здесь жить и дальше, то надо же познакомиться с Псковом, чтобы не плутать по незнакомому городу. Памятуя прошлый опыт, я хотел изучить улицы и переулки, выходы из города, наиболее значимые места – такие, как городская управа, церкви и храмы; расположение городской стражи, а также узнать, где находится змеиное гнездо кромешников. Ведь должно же быть у них нечто вроде штаба.
В древних городах центр – это, в первую очередь, крепость, кремль. Псковичи называли свой кремль Кромом. Серьезное сооружение, стены каменные, толщиной не менее четырех, а местами и до шести метров. Стены окружают территорию центральной части города в четыре ряда, во множестве видны бойницы: нижние – для пушечного боя, верхние – для пищального. Высокие – до двадцати метров – стены соединяли тридцать семь сторожевых башен довольно мрачного вида.
На земле кремля стоял белоснежный, необыкновенной красоты Троицкий собор. Я обошел его со всех сторон, зашел внутрь. Отовсюду на меня смотрели суровые лики святых, иконы потемнели от старости. Собор восхищал и одновременно подавлял своим величием. Не зря боевым кличем псковичей являлось «Постоим за Святую Троицу!».
Я оглядел полупустую территорию кремля. У стен стояли клети для припасов на случай осады. На башнях были видны головы дозорных. Что-то смутное, связанное со стенами, мелькнуло в памяти. А-а-а, вспомнил – крепость была пронизана системой подземных ходов, ведущих от одной башни к другой, а также – к Троицкому собору. Никто мне, естественно, этих секретов не выдавал – читал как-то в газете о том, что археологи при реставрации стен наткнулись на полузасыпанные ходы.
К крепости примыкал Довмонтов город, укрепленный каменными стенами и башнями. Это был административный центр, где располагались городская управа и думные избы с дьяками, подьячими и прочим чиновным людом.
Я внимательно разглядывал здания, переулки, и моя экскурсия не осталась незамеченной. Ко мне подошел стрелец.
– Чего надоть? Коли по делу – иди в приказ, а если просто поглазеть – так ступай подобру-поздорову.
Я не стал спорить и сразу ушел.
Долго бродил по улицам Пскова, стараясь запомнить улицы и памятные места.
После кремля другим выдающимся местом был торг. За размеры псковичи и приезжие называли его Торжищем. Около двух тысяч лавок, навесов, амбаров, клетей являли покупателю самый широкий выбор товаров, и это не считая отдельных рыбных и мясных рядов. А в лавках были товары редкостные, из самых дальних стран. Купить можно было все – от китайской бумаги высокого качества до великолепной соболиной шубы, но от местных скорняков.
Пока я обходил город, устал и изрядно проголодался. Зашел в харчевню, заказал обед. Неспешно кушая, услышал я разговор купцов за соседним столом. Жаловались они на притеснение со стороны шведов, бесцеремонно захватывающих торговые суда и отбиравших товар. А ноне зашевелившихся у российских границ. Как бы не быть набегам.
Конечно, все это на уровне слухов, но разговор занятный. Купцы бывают везде, все подмечают, а иногда осведомлены не менее, чем государевы люди. Надо взять на заметку сей разговор.
Прошло несколько дней, здоровье Ильи на глазах улучшалось – уходила бледность, он уже садился в постели и ел с моего разрешения жиденький супчик. Силен мужик, далеко не каждый выкарабкается в подобной ситуации – даже в хорошей клинике и с современными лекарствами. Стало быть – судьба такая, кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Илья не возвращался к разговору о женитьбе, поскольку весь погрузился в дела. К нему каждый день приходили приказчики, с коими он подробно обсуждал торговлю, давал указания – что и по какой цене купить и продать.
Иногда я ловил на себе украдкой брошенный взгляд Дарьи, но сам не давал повода к более решительным действиям, держал себя в деловых рамках – заботился о здоровье Ильи, тем более что забот этих с каждым днем становилось меньше.
Думаю – через несколько дней мне придется покинуть этот дом.
Почувствовали это и домочадцы, когда Илья встал на ноги и обошел горницу. Я иногда их баловал – по вечерам, когда все дела уже были позади – рассказами о своих странствиях, пересказывал сказки и легенды. В их лице я нашел благодарных слушателей, и посиделки наши затягивались допоздна.
Все-таки я отыскал в городе гадючье гнездо опричников. Было оно почти в центре, на Петровской улице. За высоким забором высился двухэтажный большой дом, охраняемый двумя кромешниками, стоящими у ворот. Из дома иногда доносились душераздирающие крики пытуемых жертв, и прохожие старались как можно быстрее пройти мимо страшного дома или вообще обходили его по другой улице.
Зачем я искал гнездо опричнины, я и сам не знал. Может быть, потому, что врага надо знать в лицо? После ужасного московского пожара вследствие татарского нападения, в котором опричники уклонялись от боев, царь охладел к своим любимцам, а вскоре дошли слухи и о казни опричной верхушки.
Псковские кромешники притихли, старались без повода не хватать людей, не устраивать прилюдных казней. Думали – пересидят опальное время, во главе появятся новые люди и вернутся счастливые и веселые дни, когда они смогут по-прежнему бесчинствовать.
В один из дней, когда я обедал в трактире, в трапезную ввалились двое кромешников. Все столы были заняты. Опричники, оглядев зал, направились почему-то прямо ко мне, за мой стол. Может быть, я показался им самым безобидным?
– Пшел вон!
– Это ты мне?
– Тебе что – повторить?
Опричник поигрывал плеткой. Я пнул кромешника по голени ребром сапога под столом. Удар довольно болезненный. Опричник взвыл, заматерился. Зал притих, затаился, ожидая развязки.
Я не стал ждать нападения – схватил кувшин с вином и с треском опустил его на голову второго опричника.
У него закатились глаза, и он осел на пол. Видя такой поворот событий, первый опричник выхватил из ножен саблю, но мой нож – не обеденный, маленький, а большой, боевой – уже упирался ему в живот.
– Только шевельни рукой, брюхо вспорю. Веришь?
Опричник застыл в нелепой позе – рука с саблей приподнята и висит в воздухе. Зал заинтересованно загудел.
– А теперь положи саблю на стол, забирай сослуживца и – пошел прочь отсюда.
Опричник, скрипя зубами от злости, медленно положил саблю на стол, подхватил под руки своего товарища, уже начавшего приходить в себя, и поволок его к выходу. Люди в зале засмеялись, заулюлюкали, некоторые вслед свистели.
Опричник злобно сверкнул на меня глазами из дверей. Я понял, что вскоре он вернется.
Хозяин трактира подошел ко мне, поставил на стол целый кувшин с вином:
– За счет заведения.
Я налил себе кружку, выпил, доел курицу. Пора сматываться, по моим прикидкам – минут через пятнадцать сюда вернутся униженные кромешники с многочисленной подмогой.
Заплатив за обед, я вышел.
Петляя по переулкам, я торопливо шел по направлению к дому, иногда оборачиваясь – не идет ли кто следом?
А назавтра по торгу бродили слухи о том, что кто-то побил кромешников, а когда они вернулись в трактир, то обидчика не нашли, поломали в заведении мебель и плетками прошлись по посетителям. «Надо затихариться на несколько дней», – решил я.
Следующий день принес неожиданное известие. С торга – с рыбных рядов – пришла Маша и стала рассказывать главную новость: на площади глашатаи зачитали царев указ о роспуске опричнины.
– Радость-то какая! – молвил Илья.
Я быстро собрался и побежал на Торжище – надо было самому убедиться в этом. И в самом деле – народ вокруг только и говорил что об указе. Но вот самого глашатая я не видел и не слышал.
А не посетить ли гадючье гнездо? Очень интересно взглянуть на него в сей скорбный для кромешников час.
Я быстрым шагом направился к пыточному дому и… опоздал. Ворота были заперты, у дома уже собралась небольшая толпа из мужиков, довольно агрессивно настроенных. Многие держали в руках топоры и дубины. Один из толпы, мужичок субтильного телосложения, вскарабкался на растущее рядом дерево и подстегивал ненависть толпы:
– Услышал царь наши мольбы! Пришел конец этим кровавым гадам! Пустим кровавую юшку душегубам!
Ну прямо доморощенный псковский Жириновский в период осады Белого дома.
Я подпрыгнул, зацепился руками за верх забора, подтянулся и заглянул внутрь. Напуганные скоплением простолюдинов перед воротами, по двору бегали кромешники, утратив важность и выражение вседозволенности на лицах. Теперь на их физиономиях читался страх.
Опричники недоумевали: как же так – служили царю-батюшке, находясь под его покровительством, и вдруг – удар в спину – царев указ о роспуске. Надо самим спасаться, пока не поздно.
Только было уже поздно. Толпа с каждой минутой росла. Раздавались выкрики: «Ломай ворота!»
Кромешники побежали со двора в дом, надеясь забаррикадироваться и пересидеть нападение. Только что они будут делать дальше?
Один из пробегавших кромешников, заметив меня, выхватил саблю и хлестанул ею по забору. Я едва успел убрать пальцы и грохнулся на землю.
Мужики уже подтащили бревно и, используя его как таран, с размаху ударили в ворота. Не приспособленные для осады, те не выдержали и сорвались с петель. Толпа ворвалась во двор. Я последовал за ними, благоразумно оставаясь в конце.
Из окон раздались пищальные выстрелы. Все заволокло дымом. Раздались крики раненых, но это только подстегнуло толпу. Яростно взревев, аки медведь, толпа стала штурмовать дверь помещения. Зачем? Есть же окна!
Я выбрал момент, когда в окне показался опричник с пищалью, готовясь выстрелить. Выхватив пистолет, я всадил ему пулю в голову, подхватил выпавшую из его рук пищаль с тлеющим фитилем, направил в окно, где уже показался другой кромешник, и нажал спуск. Не иначе, как пищаль была заряжена картечью – на груди у кромешника ряса мгновенно вспухла множеством пробоин, и все заволокло дымом.
– Молодец! – раздались из толпы восхищенные возгласы.
– Так их и надо, они нас не жалели. Тащите бревно – сейчас дверь выбьем, ужо покрутятся они у нас, отведают того, чем нас потчевали!
В этот миг я остро пожалел об оставленной дома сабле – из оружия при мне были только пистолет и ножи. Присев под окнами, чтобы не попасть под случайный выстрел, я перезарядил пистолет. Окна высоко, не рассмотреть – что там внутри?
– Эй, пособи! – это я соседнему мужику.
Он наклонился, я забрался на его спину и заглянул в окно. В большой комнате оставалось только три опричника, лихорадочно перезаряжавших пищали. Я тщательно прицелился и спустил курок. Один из них упал, двое бросили свои пищали и кинулись по лестнице на второй этаж.
– Ребята, комната уже пустая – лезем в окна! – заорал я.
Подпрыгнув, я уцепился за подоконник и влез в комнату. А в другие окна уже забирались штурмующие.
Я присел в углу, перезарядил пистолет; он сейчас – моя главная сила.
Мужики уже разбегались по другим комнатам первого этажа, и оттуда слышались звуки драки и крики. Вероятно, опричников быстро добили, и окровавленные мужики с бешеным огнем в глазах кинулись по лестнице на второй этаж. Сверху загромыхали выстрелы, упали убитые, и толпа отхлынула. Наступила заминка. Все растерялись, не зная, что предпринять. Никому не хотелось подставлять голую грудь под пищали.
Я вернулся в комнату, где лежали убитые опричники, нацепил на себя трофейный пояс с саблей, проверил – легко ли она выходит из ножен.