В воскресенье отец управился с мебелью только к восьми часам вечера. В кухне все уже было готово, и Леська, проголодавшаяся как дикий звереныш, хватала куски то с одной, то с другой тарелки, пока дед прикручивал ножки к столу. Валерия, валившаяся с ног от усталости после двух бессонных ночей, – отмывала, отскабливала, раскладывала, расставляла – едва сдерживала ярость. Все голодные! Но терпят же. Наконец стол был поставлен в центре комнаты и накрыт. В последний момент Валерия вспомнила про шампанское в холодильнике и поплелась за ним.
– Давай я открою, – предложил отец, когда Лера вернулась с бутылкой.
– Сама попробую, – возразила она, снимая фольгу, – надо ж когда-то учиться.
Лера чувствовала, как трясутся от усталости ее руки. Закончился эксперимент тем, что пробка резво выскочила в потолок, чудом не угодив в новую люстру, а вино полилось на скатерть и на Леську.
– А-а-а! – радостно завопила облитая с ног до головы дочь, а Лера, посмотрев ей в рот, обомлела: посреди языка сверкнула здоровенная штанга.
Олеся по изменившемуся выражению лица матери моментально сообразила, что та увидела, и торопливо захлопнула рот.
Потеряв контроль над собой, Лера даже не успела понять, что именно она делает – рука сама потянулась к дочери. Размахнувшись со всей силы, мокрая от шампанского ладонь залепила Олесе пощечину.
Голова девочки откинулась назад от удара, девочка не издала ни звука. Сквозь слезы, которым Леся не позволяла скатиться из глаз, она уставилась на мать. По щеке расползалась красная пятерня, а во взгляде дочери было столько злобы и ненависти, что Лере стало не по себе.
6
Леся вскочила из-за стола и бросилась в ванную комнату. Дед с бабкой испуганно переглядывались, а Лера кинулась вслед за ней. Она колотила ладонями в закрытую дверь, кричала, просила. Но в ответ слышала лишь шум воды.
Девушка сидела на краю ванны над раковиной и, смачивая полотенце под ледяной струей, прикладывала его к щеке. Она ненавидела мать! Как та посмела оскорбить ее при дедушке с бабушкой?! И за что? За то, что Олеся сделала не больше, чем все остальные, – самый обычный пирсинг! В конце концов, мать не имеет никаких прав на ее тело, оно принадлежит только ей. И Леся может делать со своим языком все, что ей вздумается, – так же, как и со всем остальным.
Мало было матери ошибок в собственной жизни?! Она еще лезет в чужую! Оставила дочь без отца – должна была бороться, умолять, если надо; пахала, как лошадь и не обращала внимания на ребенка. Все разговоры только и состояли из «сделай», «выучи», «не смей», «я запрещаю». А чего хочет другой человек, не имеет для нее никакого значения?!
Олеся решила, что не выйдет из ванной до тех пор, пока мать не оставит в покое дверь и не проводит дедушку с бабушкой. Хватит с нее позора! А если дорогая Валерия Игоревна успеет испугаться за дочь – ей же хуже. Пусть подумает, что Олеся умерла. Мало ли? Наполнила ванну водой, легла в нее и засунула включенный фен. Или, например, вскрыла себе вены. Мать отлично знает, что Леся на это способна!
Вот тогда и наплачется. Тогда и поймет, какой слепой дурой была по отношению к дочери! Пирсинг ей помешал…
Олеся выключила воду, открыла шкаф с полотенцами и покидала несколько на дно ванны. Взяла еще одно – сложенное – в качестве подушки и, забравшись в ванную, улеглась. Было жестко и совсем неудобно лежать так в скрюченном положении, но она терпела. Стук в дверь наконец прекратился, остался только шепот в комнате. Продолжая мысленно рисовать картину мести матери – собственные похороны, она постепенно успокоилась и уснула.
Кто вскрыл замок в ванную комнату, кто отнес ее в кровать, она так и не узнала.
Следующее утро началось как обычно – с противного писка будильника и оставленной на плите овсяной каши, которую Леська спустила в унитаз.
Она обожала утро! Только с семи тридцати до восьми пятнадцати, пока собиралась в школу, она ощущала себя полновластной хозяйкой в доме. Самостоятельным человеком. Никто не жужжал над ухом со своими нравоучениями, никто не рассказывал, что надо делать. Пока пила кофе с тортом, оставшимся нетронутым после вчерашнего «новоселья», и грустила о том, что до школы теперь дольше идти, но Олеся вдруг осознала, что переезд ей только на руку! Раньше бдительная бабушка – работала она во дворе собственного дома, в ЖЭКе – забегала домой несколько раз на дню. А теперь Олеся оказалась предоставлена только самой себе!
Решив отметить такое событие по-своему, Олеся вернулась в кровать и забралась под одеяло. Нет дураков бежать к первому уроку! Что там у них? Физика, математика. Вот этой белиберды актрисе точно не надо знать! Пойдет она преспокойно к третьему, на английский язык. Зато целых полтора часа для дополнительного сна сэкономит.
Жизнь в новой квартире складывалась для Олеси самым удачным образом. Мать целыми днями пропадала на работе, а когда приходила, смотрела таким виноватым взглядом, что Леське иногда становилось смешно. Это из-за той глупой пощечины, что ли? Да она сама и думать о ней забыла. Но признаваться матери в том, что не сердится, Олеся не торопилась. Так было выгодней: никто не цеплялся, и привольная жизнь становилась еще приятней. Если не нарываться самой, можно было отхватить побольше свободы, а именно этого для поддержания в своей компании правильного имиджа ей раньше и не хватало.
Во-первых, дед с бабушкой проявляли страшную осведомленность – у Леськи были даже подозрения, что в ее отсутствие они шарили в школьном рюкзаке и в карманах ее куртки. Во-вторых, дед, в отличие от мамы, всегда знал, где и сколько денег лежит – не утащишь. А в-третьих, бабушка по вечерам подслушивала ее телефонные разговоры с Димкой. Сколько раз Леся чувствовала, как в трубке сопит кто-то третий. Просто лень было заранее подговаривать Димку, чтобы он продолжал говорить и идти в соседнюю комнату, проверять телефон. Она была на все сто процентов уверена в том, что застанет бабусю за параллельным аппаратом!
Теперь все изменилось: Леся смогла наконец стать крутой герлой и перейти из разряда «малолеток» в категорию «прайм». Как она мечтала об этом! Но даже героический поступок с проколом языка не помог ей в полной мере: да, ребята признали ее кульной [1], но только не взрослой! В ее жизни не хватало еще кое-какого опыта, и теперь Олеся торопилась его наверстать. Для начала девушка приучила себя к сигаретам. Вкус табака ей совершенно не нравился, и она искренне не понимала, что за удовольствие находят люди в горьком дыму, но оказаться от курения было нельзя: имидж требовал жертв. Следующим шагом стал алкоголь. Сначала пиво – за компанию с ребятами; потом вино – на дне рождения Димки. А после вина все остальное случилось само собой и уже не требовало размышлений: надо, не надо. Просто родоки у Димки были на даче, а мать Олеси являлась после вечерней смены поздно.
Нельзя сказать, чтобы Димка Лесе как-то особенно нравился. Конечно, нормальный парень, не лузер – всегда есть о чем поговорить. Но никакого влечения, которое в фильмах показывают, она не чувствовала. Зато Тухлый не мог смотреть на нее спокойно: глаза горели, дыхание сбивалось, и Леська, наблюдая за его состоянием, получала огромное удовольствие. Она прямо-таки захлебывалась от восторга, когда солист начинал отчитывать Димку за то, что тот беспрестанно лажает. Тухлый виновато опускал голову и пытался спрятаться подальше: иначе не мог заставить себя не пялиться постоянно на Леську, которая извивалась с микрофоном у края сцены. Но стоило ему отползти со своей гитарой в дальний угол, как и Олеся тут же перемещалась на сцене так, чтобы он ее видел. И все начиналось сначала.
И вот в день рождения Тухманова после нескольких стаканов вина в шумной компании Олеся решила, что пора сделать преданному другу подарок. В конце концов, это был и для нее важный обязательный шаг вхождения во взрослую жизнь. А кто, как не внимательный, по уши влюбленный в нее Димка, этот шаг поможет осуществить? Всего на секунду она задумалась о том, что не хотела бы в тринадцать лет забеременеть, но сомнения быстро отступили: Димке уже семнадцать исполнилось! Почти старик. Наверняка он прекрасно знает, что делать.
– Покурим? – игриво тронула Олеся Тухлого за рукав.
– Давай, – он выбрался из-за стола.
– Ты куда, именинник? – пьяно поинтересовался солист, но, заметив, что и Леська тоже поднялась с места, обреченно махнул рукой.
Дима с Олесей вышли в подъезд. Девушка картинно облокотилась на перила, чуть откинув назад голову, чтобы шея казалась длиннее, а грудь больше. Она постоянно смотрела новые голливудские фильмы и научилась хорошо перенимать у актрис удачные позы и жесты. Взглянув на нее, Тухлый весь задрожал. Из нагрудного кармана джинсовой рубашки он вытащил пачку сигарет и, не глядя, попытался достать две штуки. Руки его не слушались, ничего не получалось. Наконец он справился и сунул обе сигареты себе в рот – так всегда делал, чтобы прикурить сразу для себя и для Леськи. Пока он шарил в кармане брюк в поисках зажигалки, Олеся отклеилась от перил и подошла к Димке вплотную. Ее пальцы коснулись его губ, она вытащила сигареты и изящным движением бросила их за перила, в лестничный проем. Оцепеневший Димка не смел даже пошевелиться.
Дима с Олесей вышли в подъезд. Девушка картинно облокотилась на перила, чуть откинув назад голову, чтобы шея казалась длиннее, а грудь больше. Она постоянно смотрела новые голливудские фильмы и научилась хорошо перенимать у актрис удачные позы и жесты. Взглянув на нее, Тухлый весь задрожал. Из нагрудного кармана джинсовой рубашки он вытащил пачку сигарет и, не глядя, попытался достать две штуки. Руки его не слушались, ничего не получалось. Наконец он справился и сунул обе сигареты себе в рот – так всегда делал, чтобы прикурить сразу для себя и для Леськи. Пока он шарил в кармане брюк в поисках зажигалки, Олеся отклеилась от перил и подошла к Димке вплотную. Ее пальцы коснулись его губ, она вытащила сигареты и изящным движением бросила их за перила, в лестничный проем. Оцепеневший Димка не смел даже пошевелиться.
– Я не хочу курить, – прошептала она, глядя ему в глаза.
– А чего, – прохрипел он, голос его едва пробивался, – чего ты хочешь?
Вместо ответа она привстала на цыпочки и потянулась губами к его лицу. Димка обессиленно закрыл глаза. Олеся неуверенно прикоснулась к воспаленным губам Тухманова и, не понимая, что делать дальше, застыла. Но тут ожил Димка. Он схватил Лесю в объятия, приподнял ее, тесно прижал к себе. Его горячий, как пламя, язык пробрался к ней в рот, и Олеся услышала приглушенный стук – в поцелуе соединились их штанги.
– Прогони их, – произнесла Олеся, кивнув в сторону двери в квартиру, когда Димка наконец смог от нее оторваться.
– Ты уверена? – в его глазах промелькнуло сомнение.
– Да, – для наглядности она кивнула головой и прикрыла глаза.
– Я люблю тебя, Леська!
Через каких-то тридцать минут квартира опустела. Только разоренный стол да шеренги пустых стаканов напоминали о недавнем празднике. Димке было плевать на то, что кто-то обиделся и даже, может быть, разозлился. Это его день рождения! Завтра он все объяснит, завтра извинится перед друзьями. А сейчас в родительской спальне его ждет самая прекрасная девушка, словно сошедшая с экрана.
Пока Тухманов возился с ее и своей одеждой, а потом нервно шуршал, вскрывая какую-то упаковку, Леся безучастно распласталась на кровати, прикрыв глаза. Несмотря на обычную браваду, сейчас ей было страшно. Даже очень страшно! Такого ужаса она не испытывала даже в тот момент, когда ей специальными щипцами вытащили изо рта язык и нацелились в него жутким аппаратом. И от этого кошмарного ощущения сейчас она похолодела вся, словно ледышка. Конечно, назад пути уже нет! Решила – значит, надо действовать. Или хотя бы бездействовать: пусть Димка все, что нужно, сделает сам.
Процедура оказалась сложной – Тухлый долго возился, мучился, пыхтел – и очень болезненной. Так вот что означает этот их хваленый секс! Если бы только можно было, Леся была бы счастлива закрыть для себя эту тему раз и навсегда в жизни. Но крутыми герлами считались лишь те девицы, которые говорили, что секс – это здорово! Придется притворяться, хоть и больно до ужаса. Актриса она или нет?!
Наконец Димка, мокрый от пота, откатился на другую сторону кровати. Олеся наконец решилась открыть глаза. Она поднялась на локтях и, взглянув вниз, едва не закричала от ужаса.
– Дим, – собрав волю в кулак, тихо позвала она.
– Да, солнце мое, – его губы растянулись в блаженной улыбке.
– У нас тут беда…
Димка повернулся на бок и посмотрел на Леську.
– Ой, ё-ё-ё! – он подскочил как ужаленный. Лицо его побелело так, что Олеся испугалась теперь уже за него.
– Не бойся, – торопливо заговорила она, – так бывает, я знаю. Надо только убраться, все постирать… пока родичи не приехали.
– Леська, – он зажмурился и потянулся губами к ее виску, – как же так? Я думал… ты такая…
– Такая-такая, – успокоила она.
– Подожди, а лет тебе сколько? Шестнадцать?
– Почти.
Согнав Димку с кровати, она скомкала простыню и поплелась с ней в ванную комнату, предоставив Тухлому разбираться с матрасом. А ей-то казалось, он взрослый парень, должен был заранее обо всем позаботиться!
Домой Олеся вернулась минут за двадцать до прихода матери. Торопливо приняла душ, помыла голову, чтобы волосы не пахли табачным дымом, почистила зубы и, выключив свет, забралась в постель. Ей казалось, что как только мать увидит ее и заговорит с ней, то моментально обо всем догадается. Поэтому, когда та вошла в комнату, Олеся притворилась, что спит.
Валерия Игоревна нерешительно подошла к дочери и осторожно погладила ее по мокрым волосам. Потом тяжело вздохнула и плотнее подоткнула одеяло. Наверное, расстроилась, что Леська – глупая девочка – снова легла спать с мокрой головой.
Со дня рождения Тухманова прошла неделя, а Леська так и не могла заставить себя сходить хотя бы на одну репетицию. Конечно, ее уже наверняка исключили из группы – с дисциплиной, несмотря ни на что, у них было строго. Но она не хотела видеть Димку, и все! Как только Леська представляла себе, что придется разговаривать с ним и – хуже того – целоваться, ей становилось мерзко. Хорошо, что она не говорила ему своего нового адреса. Пусть звонит сколько влезет бабушке с дедушкой – они не сдадут. Пару раз во время уроков из окна она видела, как он часами ошивается у ворот ее школы, и убегала после занятий через дырку в заборе. Ничего! Походит-походит, а потом успокоится.
В пятнадцать лет Леся неожиданно для себя стала много думать о будущем. В своем предназначении – стать актрисой – она не сомневалась. Но как добиться этого, не понимала. Куда нужно идти учиться, как готовиться к поступлению? Олеся налегала на гуманитарные дисциплины и в принципе, будучи от природы девушкой сообразительной, училась неплохо. Но в родном городе существовал только один вуз – педагогический. И актеров там не готовили.
Попытки добиться совета от матери ни к чему толковому не приводили: вечно уставшая Валерия Игоревна твердила одно – «не валяй дурака». Что это значило? Она что, не понимает: у дочери незаурядные способности! Сама же таскала ее в детстве на вокал и на танцы, значит, видела, что Олеся талантлива. А теперь разуверилась?! Ничего, Олеся еще докажет ей свою гениальность.
Отчаявшись получить внятный ответ на свой вопрос и окончательно разобидевшись на мать, Олеся стала смотреть по сторонам в поисках умного взрослого человека. Такого, который мог бы подсказать ей, как быть. Учителя в школе для этой цели не подходили – у них на уме только оценки, дневники и хорошее поведение. Смешно! Полкласса курит, пьет и живет совсем не школьными интересами. А они им: «Дети, откройте дневники, запишите домашнее задание». До того, что творится в душе каждого человека в классе, учителям просто нет дела.
Перебрав в голове все варианты, Олеся вспомнила, как мать рассказывала ей про соседку Татьяну из трехкомнатной квартиры. Точно! Леся пару раз встречала ее на лестничной клетке, здоровалась и всегда восхищалась тем, как шикарно выглядит эта женщина. Говорили, что ей уже сорок, но смотрелась она в своих фирменных нарядах совсем как девчонка. Была подтянутой, энергичной. Зарабатывала кучу денег, которыми распоряжалась по собственному усмотрению и не отказывала себе ни в чем. Вот кто по-настоящему хорошо знает жизнь, не то что Валерия Игоревна! Татьяна была настоящей бизнес-леди: ездила в Польшу, в Турцию, из Москвы практически не вылезала и снабжала модными шмотками, по которым сохли все девчонки в школе, чуть ли не весь рынок.
Несколько месяцев Олеся подготавливала почву для визита к соседке: встретив ее в подъезде, восхищенно улыбалась, интересовалась делами. Поначалу Татьяна девочку не замечала, но постепенно запомнила и стала улыбаться в ответ.
– Ты из какой квартиры-то? – как-то поинтересовалась она после обмена любезностями.
– Из семьдесят пятой, – с замиранием сердца сообщила Леся.
– Да?! – удивилась соседка. – Надо же, живем дверь в дверь, а я и не знала!
– Так жизнь такая сейчас, – заулыбалась Олеся, – времени ни у кого…
– Ясно, – оборвала Татьяна, – приглашаю тебя на чай. Расскажешь про жизнь.
Она усмехнулась.
– А когда? – Леся, не уловив насмешки, сияла.
– Вечером заходи, – Татьяна двинулась вниз по лестнице, – после восьми.
Леся едва дождалась назначенного часа: ходила, бродила по квартире из угла в угол, не зная, куда себя деть. Пыталась делать уроки, но так и не смогла сосредоточиться – думала о предстоящем разговоре и волновалась. Наконец, едва досидев до восьми пятнадцати, она закрыла дверь своей квартиры и позвонила к Татьяне.
Дверь перед ней распахнулась, и Олеся застыла в изумлении, не решаясь войти: квартира была отделана не просто богато, шикарно! Во всю стену прихожей – зеркальный шкаф от пола до потолка, светлые стены, белый, с высоким ворсом, ковер. Хрустальная люстра совершенно неописуемой формы – Леся никогда такой не видела – бросала повсюду загадочные блики.
– Проходи, – губы Татьяны растянулись в довольной улыбке, – чего замерла?