– Это приватный разговор, – сказал следователь и выразительно покосился на Эдика.
Эдик выразительно покосился на меня, я на Юлю, Юля на Чучундру, а та уже и без того в высшей степени выразительно покосилась и даже завалилась.
– Ладно, вы тут беседуйте, а я поеду новую Чучундру покупать, – решила я и потянула за рукав Эдика.
Следователь при этих моих словах взглянул на кактус в коробке, а Эдик пробормотал:
– Ни дня без тренировки! – и пристукнул об пол ручкой зонта, как караульный гвардеец прикладом.
Следователь с укоризной посмотрел на меня:
– Полина, вы готовы оставить свою подругу наедине с первым встречным?
– Так вы же следователь! – обиделась я.
– А вы в этом уверены? Вы даже удостоверение показать не попросили!
– А ну, живо покажите удостоверение! – хором потребовали я, Эдик и Юля.
Следователь вынул из кармана дерматиновую книжечку и звонко, как клювом, пощелкал ею перед лицами любопытствующих.
– Ромашкин Алексей Витальевич, – успела я прочитать.
Я вообще очень быстро читаю, это у меня профессиональное.
– Рома-а-ашкин! – восхитилась Юля и посмотрела на Алексея Витальевича с новым интересом.
Мне стало ясно, что она прикидывает, как сочетаются ее имя-отчество с роскошной фамилией «Ромашкина».
– Тихонова! – обратилась я к ней по фамилии предков, чтобы не забывалась.
– Я уже почти двадцать пять лет Тихонова! – огрызнулась подружка, посмотрев на меня с вызовом, который я неблагоразумно приняла.
– Ладно, мы подождем на кухне, а вы тут беседуйте, – я выразительно посмотрела на Эдика.
– Иду-иду, – заторопился он. – Заодно чаю попьем.
– Как раз есть чашечка еще теплого, – согласилась я.
Заурядного с виду парня в неброской одежде баба Вера пропустила мимо без звука. Физиономист-самоучка с большим практическим опытом, она давно научилась с высокой степенью вероятности определять, кто «шляется», а кто «следует по государственной надобности».
Этот, неброский, почти наверняка состоял на службе и находился при исполнении.
Баба Вера неловко, но тщательно протерла артритным пальцем в вязаной перчатке окуляры театрального бинокля и проследила за «государевым человеком» через окна на лестничной клетке.
Парень без остановок проследовал на третий этаж, а в какую квартиру – этого баба Вера, к ее большому сожалению, увидеть не могла. «Небось к Гаврилке заявились наконец-то из налоговой», – подумала бабушка злорадно.
«Гаврилку», которого давно уже именовали Гавриилом Иосифовичем, баба Вера знала со времен его, Гаврилки, босоногого и голозадого детства и за истекший период накопила к нему немало претензий.
Список открывало окно, разбитое Гаврилкиным футбольным мячом в одна тысяча девятьсот сорок шестом году…
Бабушка задумалась о добрых старых временах и чуть не пропустила нового чужака!
Вблизи дома неярко нарисовался бородатый дядька в потрепанном комбинезоне маскировочного окраса.
Несмотря на покрой и расцветку в стиле «милитари», форменным армейским одеяние не выглядело, и на представителя регулярных воинских сил чужак не походил – разве что на лесного партизана с очень большим стажем.
Оценив, как этот тип продвигается к подъезду (короткими перебежками от укрытия к укрытию, а на открытых участках – с видом «ля-ля-ля, я тут вышел погулять»), баба Вера азартно насторожилась.
Конечно, можно было бы гаркнуть во все горло: «Эй, ты, куда прешь, чего тут забыл, в приличном доме?!», но посмотреть, что произойдет дальше, было гораздо интереснее.
Покосившись на древнюю бабку, которая застыла на деревянной лавочке, как изготовленная из того же материала резная фигура, Егорыч шмыгнул в подъезд и сразу же искательно обшарил взглядом сумрачные углы.
Не повезло: на сей раз никто там ничего не складировал.
Разочарованно вздохнув, Егорыч поднялся на пару ступенек и заглянул поверх перил на следующий лестничный марш.
А вот теперь повезло: на ступеньках призрачно белело что-то мануфактурное!
– Сеточка! – обрадовался идейный сквоттер, проворно подобрав отрез легкой ткани, присборенной с одного края.
Материал был явно синтетический, тонкий, но прочный, в частую мелкую дырочку. Самое то, чтобы рыбу ловить!
Егорыч вспомнил, что в заводи, оставшейся после вчерашнего разлива ручья, что-то такое серебрилось и плескалось, и порадовался, как удачно все складывается.
Аккуратно скрутив невесомую сеточку в плотный клубочек, он бережно спрятал находку за пазуху. Он совершил бы разведывательную экспедицию по лестнице до верхнего этажа, но там хлопнула дверь, и Егорыч от греха подальше ретировался.
– И чего приходил? Чего хотел? – закричала ему в спину баба Вера, смекнувшая, что ничего более интересного с участием данного персонажа не произойдет. – Шляются тут всякие, а потом у добрых людей вещи пропадают!
Егорыч вздрогнул, ссутулился и поспешил растаять в кустах.
– Тьфу, чертяка! – Баба Вера плюнула и с надеждой уставилась на подъезд: авось еще кто появится.
И вправду появился – все тот же «государев человек».
Вопреки ожиданиям бабушки, он не конвоировал зловредного Гаврилку с заломленными за спину руками и в наручниках. Шел сам по себе и с таким видом, что было ясно: приставать не стоит, пусть деловитый служивый идет себе с миром.
Баба Вера все-таки пробурчала свое традиционное «Ходят тут всякие!», но предусмотрительно дождалась, пока деловитый служивый отойдет подальше, чтоб не услышал.
– Ну? Что так долго-то?
В ожидании окончания беседы следователя Ромашкина с гражданкой Тихоновой мы с гражданином Эдиком, фамилию которого я забыла спросить, не только выпили чай, но и съели яичницу из шести яиц с остатками колбаски.
Юля, явившись к нам, пошевелила носом и с надеждой огляделась, но источник аппетитного запаха был уже надежно спрятан в наших с Эдиком желудках.
– Могу тебе кашу предложить, – сжалилась я над голодной подружкой. – Гречневую, с грибами. Гавросич себе сварил и забыл судочек в холодильнике.
– Давай кашу, – согласилась Юля и решительно придвинула к столу последнюю свободную табуретку.
– Дам, если расскажешь, о чем со следователем говорила!
– Смотри, какая шантажистка! – пожаловалась Юля Эдику.
– А у меня шоколадка есть, – сказал тот. – Дам, если расскажешь, о чем говорили со следователем!
– Шайка шантажистов, – Юля вздохнула, взяла из сахарницы кубик любимого Гавросичем рафинада, закинула его в рот и захрустела. – Лефа фкавал…
– Лефа? – перебила я, хмурясь.
– Ну, Алексей Витальевич Ромашкин, наш следователь.
– Наш?
– Ладно, не хочешь – не наш, тогда мой. Ты будешь слушать?
– Будет, – ответил за меня Эдик и жестом показал – молчи, мол, не перебивай.
Я заткнулась, хотя мне было что сказать девице, которая после двадцатиминутной беседы приватизирует следователя российской полиции настолько, что называет его Лешей!
– Так вот, Леша рассказал мне про маньяка, – продолжила Юля и снова оборвала увлекательные речи. – А где моя каша?
– Вот! – Я шваркнула на стол тарелку и ложку.
Эдик, не дожидаясь напоминания, спешно добавил к натюрморту шоколадный батончик.
– Ум-м-м, – промычала Юля, уминая гречку. – Фкуфная фафа!
– К черту фафу, давай про Лефу! – потребовала я.
– И про маньяка! – попросил Эдик.
Юля шумно сглотнула, отдышалась и, важничая, сообщила:
– Вообще-то это секретная информация, и я не должна ее разглашать…
– Отберу кашу, – пригрозила я.
Эдик молча потянулся к батончику.
Юля хлопнула его по руке и продолжила:
– Но с какой стати у меня должны быть какие-то тайны от лучшей подруги! Разумеется, я все тебе, Полька, расскажу.
– А мне? – расстроился Эдик, не будучи вправе претендовать на привилегии лучшей подруги.
– И тебе расскажу, мне не жалко, – согласилась Юля. – Короче, слушайте и не говорите, что не слышали. Среди зрителей телешоу «Совет да любовь» завелся маньяк! Он убил уже трех девушек в разных городах – Казани, Новгороде и Саратове.
– Стоп! – Я подняла руку, забыв, что в ней поварешка, и капнула кашей себе на плечо. – Черт!
– Это к деньгам, – утешил меня Эдик, подав бумажную салфетку.
Я отряхнула майку и повторила:
– Стоп, не части! Давай подробности. Почему полиция думает, что эти три убийства связаны между собой и совершены маньяком?
– Да потому, что все убитые девушки участвовали в телешоу в роли невест, – объяснила Юля. – И всех их одинаково убили – задушили свадебной фатой.
– Логично, – оценила я.
– Готично, – оценил Эдик. – А почему просвещенное человечество ничего об этих ужасах не знает?
– Потому что полиция все скрывает, разумеется, – Юля пожала плечами. – Ажиотаж в СМИ и паника в народных массах не в их интересах, им маньяка поймать надо.
– Потому что полиция все скрывает, разумеется, – Юля пожала плечами. – Ажиотаж в СМИ и паника в народных массах не в их интересах, им маньяка поймать надо.
– А, так его еще не поймали? – Я уловила главное и заволновалась: – Юлька! Только не говори, что следователь пришел к тебе потому, что и ты в опасности!
– Конечно, именно поэтому! – Подружка гордо распрямила плечи, заодно выкатив круче прежнего внушительную грудь.
Эдик задышал чаще. Заволновался, должно быть, о Юлиной безопасности.
– А он каких участниц шоу убивал, этот маньяк? Наверное, победительниц? – понадеялась я.
– Вот тут маньяк никакой системы не продемонстрировал, – с сожалением сказала Юля. – Один раз он задушил победившую участницу и дважды – проигравших.
– Тогда статистика не в твою пользу, – огорчилась я.
– Да брось, в том шоу, где я участвовала, были три соискательницы брачного венца, а маньяк убивает только одну девицу из программы, так что два к одному, что я останусь в живых, – отмахнулась моя легкомысленная подружка. – К тому же: не зря говорят «Предупрежден – значит, вооружен». Я буду смотреть в оба и не позволю маньяку ко мне подобраться.
– Да? Может, уже позволила! – не сдержалась я. – Может, это он сидит рядом с тробой!
– Я?! – удивился Эдик.
– Он?! – Юля захохотала.
Эдик немного подумал и решил обидеться:
– Что, я не гожусь в секс-маньяки?
– Какой из тебя маньяк-убийца, Эдя, ты же милый! – Юля потянулась и потрепала милого Эдю по загривку, как щенка. – К тому же Леша тебя видел и обещал узнать, кто ты такой.
– И вправду мило, – Эдик скривился.
– Кого тут что-то не устраивает, тот свободен идти восвояси, – строго сказала я. – И нам с тобой, Юлия Юрьевна, тоже пора выдвигаться. Если Гавросич ввечеру не обнимет родную Чучундру, услуги маньяка-убийцы не понадобятся, дед его опередит и укокошит нас сам. Хотя, возможно, в сложившейся ситуации имеет смысл оставить тебя дома, заперев на три замка?
– С ума сошла? А Чучундру кто потащит? Ты, что ли? – фыркнула подружка. – Ты ее вместе с горшком не поднимешь, дохлятинка!
– Кто дохлятинка? Я – дохлятинка? Смотри, не загреми на тот свет раньше меня, невеста маньяка! – завелась я.
– Девочки, девочки! Не ссорьтесь! – вмешался Эдик. – Перед лицом опасности нужно выступать стройными рядами, так что пойдем колонной по три. А Чучундру вашу я понесу, мне нетрудно.
– А своих дел у тебя нет? – огрызнулась я.
– Эй, полегче! – окоротила меня Юля, явно заподозрив, что я желаю отшить случайно подвернувшегося кавалера, и желая пресечь такое глупое и вредное разбазаривание ценностей. – Эдик, мы с благодарностью принимаем твою помощь. В конце концов, пылесосная коробка с дюжим кактусом внутри – это не женская ноша.
Тут я подумала, что подруга права: картонный куб с габаритами около двух метров по сумме трех измерений – не тот аксессуар, который украсит прекрасную даму.
И перестала спорить:
– Ладно, идем втроем!
Добрый денек продолжал щедро одаривать добрую бабушку Веру: ближе к обеду объекты повалили кучно.
Из подъезда вышли сразу трое: две девки, жилички Гаврилкины, и давешний рыжий-бесстыжий. Парень нес большую коробку с изображением самого популярного домашнего питомца класса хоботных – пылесоса.
Баба Вера прицелилась и произвела пробный выстрел:
– Куды хозяйский агрегат поперли, шалавы?
Девки переглянулись.
– В ремонт, бабушка! – не растерялся рыжий. – Вот, не смог я его починить на дому, приходится в мастерскую везти!
– А ты хто, пылесосный мастер, что ли? – добрея, спросила старушка.
Пылесосных дел мастера имело смысл запомнить, мало ли, вдруг пригодится.
– Еще какой! – донеслось уже из-за угла.
Троица быстро перебирала ногами – очевидно, пылесос захворал весьма опасно и нуждался в самой скорой помощи.
– В мусорный бак Чучундру выбрасывать нельзя, туда бродячие кошки за едой лазят, какая-нибудь бедная киса может пораниться о колючки, – на ходу рассуждала Юля.
– Выбросим вместе с коробкой, она защитит бродячих кис, – предложил Эдик.
– Ты что?! На пылесос еще годовая гарантия не истекла, нельзя упаковку выбрасывать! – возразила я. – Коробку надо будет вернуть на антресоли, а то дед нас убьет.
– Я смотрю, опасно вы живете, с дедом-то вашим, – съязвил Эдик. – Чуть что не так, и убить может старче.
– Что ты, Гавросич хороший, добрый, – вступилась за нашего деда Юля. – Только немного раздражительный, но для пожилого человека это нормально.
– Так нормально, что от него вся родня убежала, – не удержалась я от ехидного комментария.
– Тем более мы должны пожалеть старика, потерявшего еще и Чучундру! По нашей вине он лишился последнего дорогого существа! – со слезой в голосе вскричала Юля и тут же радикально поменяла тон, добавив абсолютно деловито: – Смотрите, в овражке куча растительного мусора, давайте приобщим к ней наш дохлый кактус!
Под крутым бережком после ливня с разливом ручья образовался внушительный завал из коряг и веток с листьями. Лишний кактус не нарушил бы своеобразную гармонию этого природного сооружения.
– Экологически чистое захоронение, – одобрил Эдик и, встав на самом краю обрыва, перевернул коробку и вытряхнул из нее кактус. – Покойся с миром!
– Прощай, дорогая Чучундра! Мы никогда тебя не забудем! – вернув в голос хрустальную слезу, прозвенела Юля.
– Прости меня, кактус, – шепнула я.
Меня запоздало накрыло чувство вины.
Знаете ли вы, что карнегия гигантская, произрастающая в пустыне Сонора, может доживать до ста пятидесяти лет и достигать при этом пятнадцати метров в высоту и весить до десяти тонн? А цереусы, которые отличаются длинными цилиндрическими стеблями до двадцати метров в высоту, живут более трехсот лет!
У бедной Чучундры могла быть долгая жизнь, если бы не мой роковой удар подушкой.
«С другой стороны, где жили бы вы с Юлей, если бы дедов милый кактус разросся до двадцати метров?» – резонно поинтересовался мой внутренний голос.
Это замечание сразу же примирило меня со скоропостижной смертью Чучундры.
– Ну? Куда теперь? – ловко перевернув ставшую невесомой коробку, спросил повеселевший Эдик.
– А вот тут у меня адресочек, – я потянула из кармана бумажку. – Вот, улица купца Фролова, дом пять. Где это, далеко? Меня предупредили, что кактус можно забрать только до полудня.
Эдик посмотрел на часы, Юля – на солнце на полпути к зениту.
– Успеем, – решили оба.
– Ох, дуры вы безмозглые, твари чешуйчатые! – ласково ругался Егорыч, шагая по отмели в присвоенных им резиновых сапогах – тех, что побольше.
Маломерки тоже пригодились: сошли за ведерки. Один сапог Егорыч нес под мышкой, собирая в него рыбешек, застрявших на отмели.
Большая вода как накатила, так и ушла, а сазанчики, подхваченные внезапным разливом в искусственном пруду турбазы «Золотая удочка», остались. Самые умные или удачливые укрылись в заводи под корягами – тех Егорыч надеялся вытянуть сетью, но и просто так, без всякого снаряжения, мелочи на ушицу он уже поднабрал.
Жаль, что резиновые сапоги могли похвастать водонепроницаемостью, но не огнеупорностью, а то второй сапожок вполне можно было бы использовать как кастрюлю для варки!
Эх, где бы взять котелок?
Егорыч пригляделся к завалу на берегу. В куче мусора, принесенного водой, преобладала растительность, но попадались и тряпки, пластиковые бутылки, разный прочий хлам.
Егорычу сейчас нужна была посудина, и он высматривал предметы округлой формы. Нашел жестяной тазик, к сожалению, непоправимо дырявый, сдувшийся резиновый мяч и целехонький трехлитровый баллон.
А потом углядел между переплетенными ветками и глинистым откосом еще что-то округлое и зеленое, вроде помятого армейского котелка.
Тянуться сквозь преграду надо было далеко, Егорыч по самое плечо погрузил руку в хаотическое переплетение веток и стеблей, и хватать искомый предмет ему пришлось без помощи зрения, на ощупь.
Схватил – и заорал дурным голосом.
Даже глуховатая баба Вера, сидя на лавочке, услышала полный возмущения болезненный вопль. Орали в той стороне, где ручей, да так орали, что ворон с деревьев посрывало!
Жаль, что с лавочки у подъезда берег ручья даже в бинокль разглядеть было решительно невозможно.
– Как обманчива бывает внешность, – философски заметила Юля. – С виду дядя типичный алкаш, а на самом деле – надо же! – знаток и ценитель кактусов!
– Ну что, берете? – Упомянутый знаток и ценитель вернулся из короткого забега на кухню, распространяя вокруг себя запах крепкого спиртного.
– Ботаники тоже спиваются, – зашептал Эдик – еще один философ. – А то и скуриваются! Знаете, какие растения некоторые знатоки и ценители у себя в квартирах выращивают? У-у-у!