Ждать, когда кончится пожар, бушующий от одного склона ущелья до другого, бессмысленно. До начала ночи прогорит точно. Может быть, и дольше, может быть, до середины дотянет. При этом раннее, обычное для глубоких ущелий наступление темноты я ночью еще не считаю. Ночь, это когда она наступает по соответствующим им часам. И горит не только корпус вертолета и разлитое горючее. Горят стволы деревьев, первоначально сваленные самим корпусом, а потом уже свалившиеся на него сверху. Дров наломано немало, и костер получился заметный. И когда еще дрова прогорят… Помимо этого на нижних участках склона, где еще можно было бы пройти, если бы не жар и дым, загорелись уцелевшие кусты и деревья.
Моя группа попыталась пройти трижды разными путями. Первая попытка была прервана огнем, две другие — слишком крутыми для прохождения скалами. Так ни с чем мы и вернулись, и только тогда заметили, что уже подступает темнота. Сели отдохнуть, вытирая пот с лиц и размазывая по лбу копоть, но в это время послышались с противоположного склона звуки стрельбы, и я сразу встал, чтобы лучше слышать. Встали и солдаты, тоже вслушивались. Стрельба могла померещиться одному, но не многим сразу. Хотя померещиться здесь может многое, потому что в бушующем уже несколько часов пламени все трещит, и искры взлетают к небу тоже с треском.
— Стреляли… — сказал кто-то.
— Точно? — переспросил я, все еще пытаясь представить, что в огне может издать звук, похожий на несколько коротких автоматных очередей, следующих одна за другой с разными интервалами. В голову ничего не пришло.
— Точно… — подтвердили сразу несколько голосов.
— За мной!
* * *Вестовой от младшего сержанта Отраднова встретился нам как раз в тот момент, когда мы к правому склону подбежали. То ли пот, то ли копоть с глаз рукавом вытереть хотел, но только размазал. Дыхание перевести не успел, как начал докладывать:
— Товарищ старший лейтенант, они живы… — и закашлялся.
Я дождался, когда кашель кончится, а он не кончался долго, потому что солдат явно дыма наглотался, и только после этого спросил:
— Кто жив? Отраднов с парнями?..
— Бандиты… Они в дым ушли, а не в огонь… И на склон выбрались… Там можно осторожно пробраться, по самому краю… Там дно ущелья под большим уклоном от нас, от нашей стороны в вашу. Горючка, что горела, сразу стекла. Они сначала в каменном мешке отсиделись, потом остов вертолета прогорел, и по краю дальше двинули. Жарко, конечно, но прошли.
Мы уже сами на склон вышли, но высоко подниматься не стали. Вестовой показывал дорогу, я рядом старался держаться, но удержаться рядом постоянно было трудно, потому что узкий путь приходилось отыскивать.
— Как вы на них вышли?
— Мы уже мимо прошли… Там каменный мешок есть… Углубление в склоне, кустами прикрытое. Кусты сейчас полностью выгорели, и мешок видно уже… Раньше не видно было… За кустами… А они знали… Там и спрятались, пережидали. А мы мимо прошли. Поверху… Не заглянули… А то накрыли бы их там сразу.
— Дальше…
— А потом они сами двинули. Бегом… Девять человек… Мы их увидели, когда они нас обогнали. Сразу огонь открыли.
— А они?
— Они же автоматы там еще бросили. Когда сгорать пошли. Комедию ломали… Знали, что рядом другие автоматы подберут у своих убитых.
— Только мы те автоматы без патронов оставили… Кроме самых последних… Там всего-то несколько человек…
— Оставили… А они тоже только автоматы выбросили, а рожки не выбрасывали… У них патроны свои есть…
— Понял. Они без оружия шли…
— С пистолетами. Пытались из пистолетов отстреливаться.
— Положили?
— Троих… Шестеро в дым ушли, и в дыму уже дальше… Отраднов преследует.
— Понял. Догоняем. Веди быстрее.
Хорошего в том, что еще шесть человек могли уйти и соединиться с Геримханом Биболатовым, было мало. В этом случае группа бандитов уже составляла бы тринадцать человек, и никак не меньше, но наверняка больше должно было бы подойти разведчиков с верхнего ущелья. А нас здесь, в этом заслоне, вместе с шестью не слишком тяжело раненными солдатами, было шестнадцать. И теперь, после двух таких провалов, бандиты не рискнут идти открыто. И ночь будет им помощницей. Конечно, дальнобойная снайперская винтовка, имеющая прицел с тепловизором, могла бы оказать нам большую помощь. Но где гарантия того, что у разведчиков с верхней части ущелья нет еще одной такой винтовки? Вполне может статься, что и есть… Геримхан опытный командир, и он не стал бы оставлять единственного снайпера с тепловизором в бездействии, когда тепловизор очень может помочь в разведке. Конечно, снайпер мог прийти с каким-то джамаатом на соединение с Геримханом позже, чем была отправлена разведка, но Геримхан отправил бы его наверх сразу. Вдогонку… А если не отправил, значит, там уже есть снайпер с тепловизором. И если он соединится с Геримханом, нам придется туго, потому что я, простой командир взвода, хотя и умею общаться со снайперской винтовкой, все же не специалист-снайпер, и любой сержант, закончивший снайперскую школу, или любой бандит, который прошел обучение у другого, более опытного снайпера, будут сильнее меня. Если существует такое понятие, как снайперское искусство, значит, это действительно искусство. Каждому снайпером быть не дано. И только потому, что берут винтовку с оптическим прицелом в руки, снайперами не становятся. Это я знаю хорошо, потому что стреляю, может быть, лучше всех в батальоне. Зря, что ли, был когда-то перспективным биатлонистом… Но только уметь стрелять — это еще не значит быть снайпером. В этой специальности столько хитростей и всевозможных правил, которые я знать просто не могу. А если снайпер противника знает их и если между нами будет устроена снайперская дуэль, я обречен…
Следовательно, нам было очень важно не дать отдельным группам соединиться. И потому мы спешили. Но спешили, как оказалось, напрасно. Младший сержант Отраднов со своими парнями вынырнул из дыма нам навстречу.
— Что? — спросил я.
— Не пройти… Они сразу три горящих дерева со склона подорвали. Гранату бросили. Деревья свалились и единственный проход перекрыли.
— Стреляли вдогонку?
— В дым, товарищ старший лейтенант, стреляли. Наобум… Я бы сказал, ворон пугали, только в такой дым ни одна ворона не залетит. Давайте быстрее на выход. Мы, товарищ старший лейтенант, уже все наглотались…
Я махнул рукой, давая команду своей группе разворачиваться.
Назад шли быстрее. Из дыма всегда хочется быстрее выйти, чем в него войти…
А я уже начал лихорадочно голову ломать, соображая, что нам теперь следует предпринять, чтобы это оказалось для Геримхана такой же неожиданностью, как падение корпуса вертолета на голову его джамаатов…
Глава 4
1. Капитан Вадим Павловский, пограничник
Ксения, дурная голова, как говорится, ногам покоя не дает, за мной к нижнему заслону увязалась. Грешен я, как сказал бы наш поп, признаю это и не каюсь, но я с великой надеждой подумал, что хоть бы кто из бандитов нашелся такой добрый, спас меня и подстрелил мою неумную и почти ненавистную жену, пока я сам ее не пристрелил. Но бандиты порядочные, наверное, перевелись, а непорядочные пулю на нее жалели. Так она и кандыбобила за мной.
Сначала, как от лагеря отошли, она что-то еще говорила мне вслед, стремилась догнать. Я ненавидел и ее саму, и этот шелестящий шепелявый голос, постоянно пытающийся меня догнать. Но тропа, к счастью, была узкая, ходить по ней было сложно, и вообще возможно было пройти только по одному, колонной, а я старался идти быстрее и, чтобы не слышать Ксению, начал даже что-то глупое напевать, и даже не себе под нос, а так, чтобы она слышала — и благополучно заткнулась. Чтобы я и вдруг пел, это уму непостижимо, да еще и песню какую-то из репертуара современной попсы, которую, как человек почти порядочный, близко на дух не переношу и нервничаю, когда кто-то неподалеку такую музы?ку включает. Меня с детства воспитывали, чтобы музыка и песни были для души и сердца, а современные только для задницы предназначены и для тех, кто задницей одновременно и вихляет, и думает. Я таким быть не хочу, но к этому меня Ксения вынудила. Даже до такого состояния довела, а это уже далеко за пределом…
И от собственного пения я еще больше злился. Но с приближением к брустверу, естественно, петь перестал, чтобы не приняли меня солдаты за эстрадного уродца и последнего уважения не лишили. Я и так в их мнении, наверное, не многого стою, хотя в действительности я вовсе не такой плохой человек и совсем не плохой офицер. Только мне еще не представился случай доказать это. А впечатление обо мне у всех создается по Ксении, потому что люди, как правило, считают, согласно поговорке, что «муж и жена — одна сатана»… Она не может не вызывать отвращения, и я прицепом того же отвращения удостаиваюсь. Даже со стороны священника отца Валентина. Я это отчетливо в его тоне почувствовал…
Ксения, к небывалому моему счастью, кросса по тропе не выдержала и далеко отстала. И даже ничего кричать мне вслед не пыталась, потому что «дыхалка» у нее от такой дороги сбилась. Известное дело, беременные женщины кросс выдерживают плохо. А еще лучше бывает, если они в кросс не ввязываются…
— Товарищ капитан, — поднялся при моем приближении и честь отдал лейтенант Соболенко, поднялись и солдаты, кроме двух убитых, что в стороне лежали, и священника, которому вставать не обязательно, поскольку он подчиняется не воинскому, а церковному уставу, — докладываю…
— Отставить! Позицию занять! — категорично приказал я. — И сели все, сели, быстро! Кому залегать положено — залегли! Зачем под выстрел из-за угла подставляться?
По глазам солдат я понял, что попал в точку, а лейтенант Соболенко промахнулся. На боевой позиции во время доклада, если обстановка того не позволяет, не встают даже при появлении генералов. И спецназовцам это лучше других известно.
— У нас перемирие… — Соболенко удачно вышел из ситуации, не уронив своего боевого достоинства. А он, пройдя боевое крещение, это достоинство уже получил, о чем говорил весь внешний вид лейтенанта.
— С какой стати перемирие? Вы что, переговоры уже вели? — неприятно удивился я, потому что не любил, когда какие-то важные события мимо меня проходят, хотя я имею право быть в курсе происходящего.
— Так точно, товарищ капитан, — внезапно за лейтенанта ответил священник и доложил вполне по-армейски. — Вел я переговоры, извините уж, что без вашего согласия на то, но Господь распорядился, чтобы все спонтанно получилось. Так и поговорили с человеком в черном цивильном костюме, которого старший лейтенант Воронцов в вертолете чуть не подстрелил…
— Человек в черном костюме? — из-за моей спины спросила подошедшая Ксения, и голос ее выражал одновременно недоверие и неуемное любопытство.
Отец Валентин не удостоил ее вопрос своим вниманием, дожидаясь вопроса моего. Кажется, этот священник довольно наблюдательный парень и первым из всех просчитал и наши с Ксенией взаимоотношения, и ее характер. Впрочем, еще там, в разбитом вертолете, когда Ксению высаживали, эти же взаимоотношения просчитал, кажется, и старший лейтенант Воронцов.
— Странно здесь видеть человека в черном костюме… — сказал я в раздумье. — Среди камуфлированных… И кто это такой?
— Костюм, что называется, с иголочки, словно только что от лондонского портного… — сообщил священник, словно понимал толк в костюмах. Могу предположить, что он в самом деле понимал, по крайней мере, говорил с пониманием.
— Почему же не от парижского… — съязвила уязвленная невниманием Ксения.
— Потому что в Париже на дур баб шьют, а на мужчин в Лондоне, — сообщил я внушающе, подчеркивая, что с ее интеллектом лучше больше молчать. Впрочем, это холостой выстрел с моей стороны. Она в своем интеллекте, как все дуры, вполне уверена. — И что ему надо?
— Меня… — скромно ответил священник и не потупил глаза, как того требовал тон сказанного, а наоборот, блеснул ими в подступающих сумерках весело и с задором. Ему нравилось быть главным лицом в действе.
А сумерки подступали все более активно. Вместе с темнотой откуда-то взялись несколько небольших сов, что летали над ущельем и противно и резко пищали. Пока их еще можно было рассмотреть, но, я уже чувствовал, вскоре только совы будут нас видеть. В такой обстановке удержать бруствер будет нелегко, потому что боевики могут подобраться вплотную. Словно бы напоминанием об этом появились багровые отсветы в верхней части ущелья, где горел корпус вертолета. Там долго будет светло и там держать позицию можно, если есть против кого держать. Но мне показалось, что после полученного урока, если и остался у бандитов кто-то в живых, то постарается как можно глубже в землю закопаться, чтобы никто его не видел и не слышал и найти чтобы могли только с собаками. А снова соваться в бой против спецназа — дураков не найдется…
— Объясните, батюшка, — попросил я предельно сухо, хотя и вежливо. Мне не нравилось сценическое поведение там, где бой идет.
— Ну, скажем так, меня вместе с моим багажом… Именно за ним вертолет сюда прилетел, и в вертолете человек в черном костюме…
— Багаж — это что у контрабандистов забрали? Иконы?
— Да… Иконы…
— Очень ценные?
— Я затрудняюсь ответить точно. Для меня они, — отец Валентин истово перекрестился, — все обладают одинаковой ценностью, поскольку я не эксперт и не могу дать финансовую оценку. Но тот, кто ворует иконы, кто грабит православные храмы, а в последнее время это стало частым явлением, оценку производит и обычно знает, за чем идет. Я только знаю, что одна из икон очень старая, но для церкви она ценна не этим, а тем, что на нее молились многие поколения людей, икона с ними взаимодействовала и сама пропиталась соответствующими эманациями. То есть она энергетична…
— Чудотворная… — категорично сказала Ксения.
— Нет, чудотворная — это другое понятие. Чудотворной может стать и не обязательно старая икона, и никто не знает, почему она таковой становится. Это другое понятие.
— Ну и что человек в черном костюме? Он вызвал вас? — решил я не уклоняться от темы, но тут же сам уклонился, повернувшись к лейтенанту Соболенко. — Подумай, как в темноте обороняться будем…
— Я уже подумал, — сообщил лейтенант. — Нашел место для костра, и дров мы на всю ночь запасли. Костер будет освещать только тропу и не будет освещать бруствер. Проблема с тем, что время от времени придется дрова подбрасывать. Но это будем делать под прикрытием…
— Может, уже зажечь?
— Можно… — согласился Соболенко и кивнул одному из солдат.
Тот приподнялся, встряхнул коробок, проверяя наличие в нем спичек, и перепрыгнул через бруствер. Двое других тут же высунули стволы автоматов в бойницы, внимательно наблюдая за поворотом ущелья и тропы.
Я повернулся к священнику, чтобы продолжить разговор.
— Он меня не вызывал. Он меня подкараулил, — проводив глазами солдата со спичками, стал рассказывать отец Валентин. — Мы тут с лейтенантом рассудили, что патронов мало, а провизии вообще нет, а рядом валяются убитые боевики, у которых и патроны есть, и запас провианта на дальнюю дорогу. Причем у каждого в собственном рюкзаке. Человеку в камуфляжке идти, в сравнении со мной, к убитым — рискованно. В солдата сразу стрелять начнут, а меня сначала рассмотреть попытаются. И потому мы решили, что идти должен я…
Естественно, по благодарственному взгляду Соболенко я понял, что решил это сам отец Валентин, а лейтенант здесь вообще ни при чем. Он даже и права никакого не имел священника на такое опасное дело посылать. Скорее уж сам пошел бы… Но первым додумался священник, он и пошел.
— И я, помолившись, попросил у Господа благословения и пошел.
Костер вспыхнул сначала небольшим огоньком, однако почти сразу пламя расширилось. На бруствер еще два ствола легли, и прицелы прошарили и тропу, и склон, и даже низ долины, куда отблески огня легко доставали. Место для костра Соболенко выбрал удачное, если это он выбирал. Главное, что бруствер в свете костра просматривался только с нашей стороны, со стороны же противника оставался в тени, и потому в темноте.
— У меня, честно говоря, патронов в автомате не было. Но когда этот человек позвал меня, я его сразу на прицел взял. Он поверил, что могу пристрелить, хотя предупредил, что меня тоже четверо на прицеле держат.
— Как же их допустили туда? — с укором я посмотрел на лейтенанта.
— Их из-за поворота видно не было, — сказал священник.
— И что? И до чего договорились? — поторопил я события.
— Этот человек, раненный, кстати, в лицо выстрелом старшего лейтенанта Воронцова, откровенно сказал, что ему нужен только мой груз. Ну и меня он вроде бы пожелал тоже забрать, но это не обязательное условие. Если ему отдадут груз, он сразу освобождает нам проход и выпускает вместе с оружием. На почетных то есть условиях…
— Заманчивое предложение, — усмехнулся я. — И что вы, батюшка, ему ответили?
— Что правом решающего голоса не наделен, а решают все офицеры. Он дал мне час времени на раздумья, но я выторговал еще полчаса. Почти пятьдесят минут уже, кстати, прошло…
— Я пошла… — решительно заявила Ксения. — Кто со мной? Мне одной не унести.
— Куда вы? — не понял лейтенант Соболенко.
— За грузом священника. Не собираетесь же вы из-за каких-то икон погибать здесь.
— Товарищ капитан, — не обращая внимания на Ксению, спросил один из солдат. — А что там горит?
Чем темнее становилось, тем ярче были отблески пламени из верхней части долины.
— Ваш старший лейтенант заманил Геримхана Биболатова в ловушку и обрушил на них корпус вертолета. Уничтожил около шестидесяти человек. Молодец ваш командир…