— Товарищ капитан, — не обращая внимания на Ксению, спросил один из солдат. — А что там горит?
Чем темнее становилось, тем ярче были отблески пламени из верхней части долины.
— Ваш старший лейтенант заманил Геримхана Биболатова в ловушку и обрушил на них корпус вертолета. Уничтожил около шестидесяти человек. Молодец ваш командир…
— Так кто со мной? — повторила Ксения свой вопрос.
— Иди, пока ноги в темноте можно не сломать, и сиди в лагере, — сказал я. — И не высовывайся, пока тебе не разрешат.
— Я не поняла… — она была настроена по-боевому.
— Идите, женщина, идите, — твердо добавил отец Валентин. — И не трогайте мой груз… Иначе у вас руки отсохнут… Это я вам гарантирую…
Ксения села на камень. Понимания она ни в ком не нашла. Она и не могла найти понимания, особенно после моего сообщения о действиях старшего лейтенанта Воронцова. Теперь нам осталось объединиться, и тогда можно будет остатки бандитов уничтожить.
А меня опять мысль посетила. Все уже повоевали, кроме меня. Я один остался не у дел. Головная боль от контузии почти прошла и только едва-едва отдавалась звоном в ушах при напряжении.
— И как вы, батюшка, с этим человеком в черном костюме договорились? Он что, сам к нам заглянет?
— Нет. Я должен выйти к повороту и позвать его.
— Как его зовут?
— Я спрашивал. Он не пожелал себя назвать. Сказал, что нужно позвать эмира.
— Может быть, это сам эмир Геримхан Биболатов?
— Геримхан, товарищ капитан, здесь был раньше, — напомнил мне лейтенант. — А этот, в черном костюме, только недавно прилетел.
К сожалению, Соболенко был прав. А как было бы хорошо Геримхана живьем захватить… Впрочем, насколько я слышал, спецназ ГРУ предпочитает пленных не брать. Но захват командира противной стороны всегда считалось б?льшим достижением, чем разгром противника.
— А как показалось, фигура у этого, в черном, важная?
Отец Валентин плечами пожал.
— Сам он очень даже желал похвастаться. Но я думаю, есть чем хвастаться, если прилетает сюда на вертолете МЧС. Наверное, он влиятельная фигура. Кстати, говорил, что авиадиспетчер по его приказу сюда не допустит ни одного вертолета поисковиков. Это когда он объяснял мне, что наше положение безвыходно. Он тогда не знал, наверное, что там Воронцов с Божьей помощью наворотил… И уверенность из него так и лезла…
— А что, если я на свидание с ним схожу? — спросил я.
— Зачем, товарищ капитан? — не понял Соболенко.
— Захватить попробую…
— Захватить человека, пришедшего на переговоры… — выразил свой скепсис отец Валентин.
— С бандитами переговоры не ведутся. Но я попробую сделать все в рамках приличий. Можно его на что-то спровоцировать. Кавказцы народ горячий и на провокации поддаются легко. Я все же захвачу его. Кто что по этому поводу думает?
— Мне прискорбно, что я стал причастен к провокации, — заметил священник. — Не знал я, что пограничники работают по ментовской системе…
— Это не ментовская система. Просто менты взяли ее на вооружение. Погранвойска создавались когда-то в системе ВЧК, — цинично усмехнулся я. — А ВЧК всегда, с первых дней существования, была провокатором. У Дзержинского, если вы помните, был такой заместитель — товарищ Петерс, главный специалист по провокациям. Ради того, чтобы заманить в Россию Бориса Савинкова, Петерс создал целую контрреволюционную организацию, вовлек в нее тысячи людей, которых потом расстреляли как отработанный материал… Значит, у нас старые традиции… А вы, батюшка, имеете причины, чтобы ментов не любить?
Я специально обострял и напрягал ситуацию, чтобы разозлиться самому.
— А кто имеет причины, чтобы их любить? — ответил он вопросом на вопрос. И тут же показал совсем не церковный интеллект. — А что касается товарища Петерса, то он был даже заочно приговорен в Англии к смертной казни за ограбление почты и убийства. Это до революции было. Вовремя сбежал в Россию. И потом уже, как многие авторитетные уголовники, попал под крылышко к Дзержинскому.
Желая, похоже, вернуть разговор в прежнее русло, Ксения встала, подошла и за спиной у меня остановилась. В затылок дышала. Я чувствовал, что она готова подтолкнуть меня, готова настаивать, чтобы я решился на этот рискованный шаг.
Я сказал, я предложил, но сам тут же почувствовал всю сложность задуманного. И откуда-то из желудка вдруг потянуло тоской и желанием, чтобы кто-то нашелся, кто стал бы отговаривать меня от этого. А если бы отговаривать начала Ксения, я все готов бы был ей простить, все простить и забыть, и признал бы ее своей женой. Может быть, даже хорошей женой, потому что каждая жена должна беспокоиться за мужа и удерживать его от всяких опасных глупостей.
— И что собой представляет человек в черном костюме? — вместо этого спросила Ксения.
— Он, товарищ капитан, не выглядит робким, — вяло сказал отец Валентин мне, а не ей. — И слабым тоже не выглядит…
— А капитан выглядит робким и слабым? — с вызовом спросила опять же Ксения.
Вот же, вечно лезет туда, куда не надо. С ней демонстративно разговаривать не хотят, а она всегда лезет… А мне после таких слов поздно отступать. Она знает, как меня задеть за живое. Я умею драться, и умею хорошо драться…
— Одному нельзя идти, — решил Соболенко. — Человек в черном тоже наверняка не один будет. Я с вами…
Но во мне уже сработала реакция офицера, старшего здесь по званию, которому решать и распоряжаться ситуацией.
— Нет, Соболенко, ты здесь останешься. Мало ли… Офицер здесь нужен. Я пару солдат с собой возьму. Кто в рукопашке получше?
— Все одинаковы, — ответил солдат, лежащий ко мне спиной, с автоматом, наставленным в сторону поворота тропы. — Можем пограничников поучить.
Я усмехнулся, поскольку в рукопашном бое мог бы с любым спецназовцем посоревноваться.
— Тогда пойдем со мной.
— Я готов, — отозвался солдат.
— Еще кого-нибудь возьми…
Солдат повернулся и сел.
— У нас пара наработанная.
— Как зовут? — спросил я.
— Серега… Рядовой Константинов.
— И ефрейтор Братишкин, — представился другой солдат, сидящий в тени. — Тогда мы, товарищ капитан, заранее выходим. Вы через пять минут за нами. Мы — ползком, вы — открыто. Нас не ищите, не увидите. Но мы рядом, товарищ капитан, будем.
— Годится, — согласился я.
Честно говоря, идти втроем показалось совсем, кажется, не страшным, хотя тоже опасным. Это не одному пытаться провести сложный захват. И я понаслышке знал, что представляют собой в рукопашке солдаты спецназа ГРУ. На них можно положиться, и толку с них может быть больше, чем с пяти лейтенантов Соболенко. На душе стало как-то легче, хотя и не намного…
* * *Говоря честно, мне бы очень хотелось, чтобы появился вдруг здесь старший лейтенант Воронцов и остановил действие моего плана. Я замахнулся, не подумав. Но на войне есть принцип — если замахнулся, то следует бить. А Воронцов признаков жизни пока не подавал, хотя по времени пора бы ему было и сюда заглянуть, проверить, как обстоят дела на противоположном фланге, если уж он осуществляет общее командование. Даже обвинить захотелось старшего лейтенанта за такую неторопливую небрежность. Но остановить операцию уже не мог никто, потому что солдаты тихо ушли в темноту, уже полностью вступившую в ущелье. Я глянул на часы, чтобы зафиксировать светящуюся стрелку часов. Осталось пять минут…
Я попытался сосредоточиться и настроиться.
— Ты ему сразу пинка между ног дай, пока он не понял ничего, — стала советовать Ксения. — Он согнется, ты его за шиворот и тащи быстрее.
Вот же дура…
— Ты в конце-то концов уйдешь отсюда или нет? — возмутился я. — Твое место в лагере. Там старший лейтенант Воронцов сейчас будет. Давай дуй туда… Сообщи ему, что мы затеяли…
Она растерялась.
— Я же… Я же подсказываю…
— Я тебе не подсказываю, сколько соли в щи кладут. Уходи, ты мешаешь.
— Как я пойду в темноте? Там все ноги переломаешь.
— Хорошо бы, вместе с шеей. По крайней мере, освободишь меня от обязанности тебя убивать. Убирайся!
Ее мои слова не обидели бы. Она часто слышала что-то подобное и давно привыкла. Ее обидело то, что посмеиваются сидящие рядом солдаты. Только лейтенант Соболенко смущение от сцены испытывал и в землю смотрел, будто ничего не видел и не слышал. Посмешищем Ксения всегда стать боялась. И потому она встала с гордо поднятой головой. При ее врожденной сутулости гордо поднятая голова смотрелась смешно.
— Пошла отсюда, — потребовал я категорично. — Галопом.
Галопом она не умела, но закостыляла все-таки, стараясь всмотреться в тропу и оттого сутулясь еще сильнее.
Я взглянул на часы. Осталось две минуты.
— Автомат дайте, — потребовал я, ни на кого конкретно не глядя.
Лейтенант Соболенко протянул свой.
— Там только половина рожка. Патрон в патроннике. Осторожнее с патронами…
— Гранаты у кого-нибудь есть?
— Единственная, — сказал один из солдат и бросил мне гранату. Я поймал ее на удивление ловко одной свободной рукой и сжал с силой, чтобы почувствовать значительную силу «Ф-1».
— Отец Валентин, — позвал я.
Он встал, но не подошел.
— Я не буду предателем и провокатором. Не волнуйтесь… Я сумею убедить его, что он предатель, а предатель — это не переговорщик.
— С Богом… — священник перекрестил меня, некрещеного.
Шагнув вперед, я выдвинулся за бруствер и сел на него, глаза закрыл. Я не знаю, о чем я думал. Не о том, что будет — это точно. Я старался расслабиться и ни о чем не думать. Потом несколько раз глубоко вздохнул и полностью выдохнул. Это помогло успокоиться.
И тогда я в последний раз глянул на минутную стрелку часов, со щелчком опустил на автомате предохранитель и пошел в темноту по плохо просматриваемой тропе. Поворот ущелья на фоне уже не грозового, но все еще хмурого неба просматривался едва-едва…
2. Ширвани Бексолтанов, самодостаточный эмир
Зарево пожарища в верхней части ущелья мне на нервы действовало. Стрельбы и взрывов оттуда уже не доносилось, и неизвестно было, положил Геримхан всех спецназовцев или часть сумела оторваться и стоит ждать оторвавшихся в качестве подкрепления здесь, на повороте ущелья. В принципе, нас это подкрепление должно было бы мало волновать, потому что Геримхан все равно им в спину ударит и выдавит на нас. И потому я приказал спешно строить бруствер из камней, наподобие спецназовского. Эмиры выделили своих людей и бруствер возвели быстро. Правда, мне он показался чуть-чуть тонковатым и шатким, но наши люди не любят отсиживаться за укреплениями, и потому не обучены строительным премудростям. Они больше любят обстрелять федералов из засады и уйти, не засиживаясь долго на одном месте, иначе к федералам подкрепление подбросят, и тогда уже никакой каменный или даже бетонный бункер не спасет, не то что бруствер. Но все же за бруствером устроиться можно было в большей безопасности, и парни это оценили.
Впрочем, я не дал им долго отдыхать, хотя уже темнело. В прикрытие уложил за бруствер целый джамаат, ощетинившийся стволами, а два джамаата выставил строить второй бруствер, пониже первого, но уже в непосредственной близости к самому повороту. Если спецназовцы за поворот выйдут, чтобы с нашей стороны прорваться, они нарвутся на убийственный огонь с пятиметровой дистанции. Тогда уж вообще никакая сила будет не в состоянии их спасти, и вопрос стоит только в том, чтобы Геримхан надавил на них со всей мощью и вовремя. И еще неплохо бы знать время, когда Геримхан вперед двинет. Перед этим он обязательно должен поставить меня в известность. И пора бы уже…
Я даже руку на кармане с трубкой держал, мысленно эмира поторапливая, прикидывая место, где он может сейчас находиться, и дело, которым он может сейчас заниматься. Я поторапливал, а он все не звонил…
Конечно, я сам мог бы набрать его номер — в этом проблем нет, но знал, как раздражает телефонный звонок в разгар боя или во время преследования отстреливающегося противника. А если в засаде сидишь, то такой звонок вообще выдать тебя может. Да и договорились мы твердо, что Геримхан сам позвонит…
Еще я, сам находясь поблизости от поворота, часто на угловую скалу поглядывал. Оттуда, из-за камня, должна была появиться фигура лжепопа, если она вообще должна была появиться… Получив груз, я сразу отправил бы его в вертолет, от греха и от шальной пули подальше, туда же отправил бы якобы для охраны тройку своих бойцов, а потом выбрал бы момент, чтобы и самому в вертолете оказаться. Я бы улетел по-английски, не прощаясь, и оставив Геримхана и его эмиров решать собственные задачи самостоятельно. На то они и эмиры, чтобы самостоятельно распоряжаться. Задачи у нас совершенно разные, и решать мы их должны различными методами. Отговориться потом можно будет без проблем. Ранение в голову… Не просто в лицо, а в голову. Вполне имею право улететь…
* * *Говоря честно, я не слишком понял этого Святого Валентина, хотя всегда считал себя человеком в достаточной мере проницательным. Однако на то он и профессиональный кидала, чтобы его трудно было понять. Плохим он будет профессионалом, если по его лицу каждый будет читать то, что в душе и в мозгах происходит. И я, по большому счету, так и не понял, сумел убедить лжепопа в том, что его положение, как и положение всех спецназовцев, запертых в ущелье, безвыходно, или нет. Может быть, я промахнулся и мне следовало начать переговоры о попе не с ним самим, а с кем-то из офицеров. Даже с тем же лейтенантом, который ничего не решает, как его охарактеризовал Святой Валентин. А он бы потом пошел по инстанции к своему командиру, и мы решили бы этот вопрос. Мне нужно было только одно — получить груз попа и улететь с ним. Конечно, я обещал выпустить спецназовцев из ловушки, если груз будет у меня. Я бы и выпустил, только, мне почему-то так кажется, что этого мог и имел право не захотеть Геримхан Биболатов, который моим приказам не подчиняется. И если со спецназовцами после того, как я прикажу их выпустить, случится беда, я не буду виноват в этом. Значит, на то была воля Аллаха… Но это уже вопрос второстепенный. А первичный — отдадут мне груз или нет. Если бы я с офицерами вел переговоры, что это изменило бы? Офицеры, конечно, ответственны за жизнь своих солдат и не пожалеют груза Святого Валентина, лишь бы не писать матерям похоронки или как там они теперь называются. Только вот поверят ли офицеры мне? Об этом можно было бы говорить только после очной встречи.
Я попробовал посмотреть на часы. Было темно, и циферблат видно было плохо. Мы костров не жгли, как спецназовцы, чтобы осветить подступы к брустверу. Наш бруствер должен был оказаться для противника неожиданностью. Пришлось подсветить фонариком, чтобы узнать время. Уже скоро час из отпущенных полутора часов минул. И в этот момент подали сигнал из-за бруствера. Железкой о камень стукнули, привлекая внимание. Глупо, потому что сами себя сразу обнаружили. Лучше бы уж совой запищали, я бы понял. Но сигнал предназначался мне.
— Что там? — спросил я.
— Тень… Отблеск костра закрыл, тень… Кто-то выглянул и спрятался…
— Поп?
— Трудно сказать…
— Эмир! — громко позвали в это время по-русски.
Это явно не лжепоп звал. У того голос гибкий, с каким-то легким акцентом, а этот более грубый, требовательный.
— Какого тебе из эмиров надо? — громко спросил я, делая шаг вперед. Я уже понял, что это кто-то от Святого Валентина пожаловал на беседу со мной, но вопросом тянул время, чтобы сориентироваться заново, раз на встречу пришел кто-то другой. Должно быть, один из офицеров.
— Того, кто в черном костюме ходит с побитой физиономией…
Он не отличался вежливостью. Но это его беда. От отчаяния люди бывают грубыми. Если подошел офицер старшего звания, чем лейтенант, который был рядом и давно уже мог прийти, значит, на другой стороне дела плохи, Геримхан дожал их. И теперь этот со злости бесится, но понимает, что бессилен. И потому будет пытаться схватиться за соломинку.
Мне отчего-то начало казаться, что стараниями джамаатов эмира Геримхана через энное количество минут груз лжепопа будет у меня в руках. Я даже готов был частично смириться с тем, что Геримхан останется в живых, в благодарность за его помощь. А потом уже необходимо будет созвониться с Уматгиреем и решить, куда с грузом лететь — в Грозный, где снова начинать опасный маршрут через границу, или сразу в Грузию. Там даже место есть, где меня вместе с вертолетом примут…
— Что ты хочешь? — спросил я.
— Это ты чего-то хотел. Ты хотел встречи…
Я не стал и дальше слишком громко разговаривать, потому что парни из незнакомых мне джамаатов тоже могут оказаться разными, и я не могу за всех ручаться. Ведь был же, кажется, кто-то у Геримхана, кто «стучал». Тот, что со спутниковым телефоном… Слава Аллаху, Геримхан быстро стреляет, без раздумий… Такой же, с телефоном или без, может и здесь оказаться. Лучше поберечься. И я, кивнув в сторону бруствера, чтобы прикрывали меня, пошел к повороту.
— Ширвани, что они хотят? — спросил один из двух эмиров, чьи джамааты строили бруствер.
— Это я сейчас узнаю.
— Не выпускай его сюда, чтобы наш бруствер не видели.
Это была правильная и важная подсказка. Но не показывать же им, что я сам об этом не подумал. Говорили при этом мы по-чеченски, и не было опасения, что кто-то там поймет нашу речь.
— А для чего иначе я иду туда? Я мог бы и отсюда разговаривать…
— И не верь этим русским. Осторожнее будь. Вдруг они попытаются тебя захватить…