Далия Трускиновская Командирское огниво
Мы поняли это на берегу обманного озера – с ним, с Лосем, неладно.
Что такое обманное озеро для отряда, который тащится, как вошь по шубе, вымотанный и уже проклинающий свою добычу, объяснять, наверно, не надо. Переправившись в начале похода, мы оставили на берегу лодки, мы спрятали их в камышах и рассчитывали, что теперь потихоньку-полегоньку поплывем домой, не прикладывая ни малейших усилий. То есть кто-то, конечно, сядет на весла, но прочие-то отдохнут!
Мы вышли к берегу, мы увидели камыши, увидели и лодки, вот только озера не было. Снялось и улетело, проклятое. За ним такие штучки водились. Осталось черное илистое дно, засосавшее немало всякого добра. Может, завтра прилетит, может, через два года – спросить некому. Наш отрядный ведун-гадатель в озерах мало смыслил.
Так что все призадумались – а не оставить ли тут часть добычи, прикопав, разумеется, и сделав знаки? А потом по зимнему времени взять сани и забрать? Тем более что ведун жег свои ветки и по дыму сказал, что за нами погоня. А погоня псоглавцев – дело неприятное. Они способны сутками не лаять, а перекликаются какими-то непонятными знаками – птиц, видно, передразнивают.
Тут Лось и взбеленился. Вот чтоб вся добыча была немедленно доставлена к нему в замок! Сейчас же! Без пререканий!
Я никогда еще не видел, чтобы командир так изгалялся из-за трех чугунных котлов, мешка с бабьими стеклянными бусами, десяти связок хороших стрел… Ну, допустим, были еще и дорогие седла с прочей конской снастью, был еще кувшин с серебряными арабскими дирхемами, оружие было неплохое, тюки с тканями, из которых женщины сошьют зимние плащи… Но чтобы так орать, грозиться кулаком и хвататься за рукоять ножа?
Очень нас огорчил Лось. То есть настолько, что мы задумались – а нужен ли такой командир? А потом все-таки послушались, поволокли добычу берегом, а потом много чего еще было – как-то оно и забылось. Вспомнилось на сходке – старики как-то очень толково вынудили нас разболтаться.
То, что Лось называл своим замком, тоже нам не больно нравилось. Делаешь на холме укрепление – ставь такое, чтобы при нужде там спрятать всех женщин, детей, стариков и скотину, чтобы амбары, навесы, теплый зимний дом. А Лось выстроил из хороших толстых бревен что-то совсем несообразное – на одну семью. Правда, с высокой сторожевой вышкой, от которой было немало пользы. Но вообще – зря древесину перевел. Бревна-то мы всем селом зимой рубили, обидно.
Все, что приходилось из добычи на его долю, он тащил туда, на холм. И понемногу становился скупердяем – хуже чем в сказках. Добро валялось у него в неразвязанных мешках и тихо тлело. Как-то девушки туда забрались – смеху было! Тронули мешок – а внутри уже не мех, а во-от такое облако моли!
Это, значит, первое горе. Второе – жениться Лось не хотел. То есть наотрез отказался. Наши девушки посмеялись – им-то что, за ними из других сел женихи понаедут. А вот сваты, что тащились издалека, уезжали недовольные, кое-кто и потрепанный. Если Лось возьмет за грудки и встряхнет – мало не покажется.
Так что мы свели все вместе и заподозрили неладное. Человек в здравом уме так себя не ведет. А тут и вопрос подоспел – нужен ли нам командир, который не в своем уме?
Старики его трижды предупреждали – кончай ты из-за добычи дураком себя выставлять, без отряда останешься. Ну и остался…
После он засел на своей вышке и высматривал – что там делается на море.
А море – это наш кормилец… или кормилица? С моря нам идет все.
Сейчас нарисую. Вот так – залив, вот тут – устье Большой реки, тут в устье город. Но довольно далеко от моря, умаешься на веслах вверх по течению шлепать. Это – чтобы морские грабители до него не добрались. Конечно, приятно посмотреть, как они ходко идут на своих длинных и узких ладьях, а вдоль бортов вывешены щиты. Но когда сходят на землю – лучше не ждать этого часа, а уходить в лес. Берут все, что гвоздями не приколочено, – у Бобра вон тещу увели.
А вот тут – маяк. Его поставили горожане на мысу, потому что купеческие корабли не раз и не два забирали слишком влево и садились на мель. Маяк охраняется, и это правильно. Но если какой-нибудь растяпа все-таки не справится с парусами и, проскочив длинную мель, застрянет на нашей, – это тоже правильно. Тогда мы идем вызволять и получаем плату. Это мы их так называем – длинная и наша. До длинной только на лодках доберешься, а до нашей можно и вброд, если места знать.
Я эти события люблю, потому что и новых людей видишь, и новую речь слышишь. У нас – одна речь, наша, у соседей с юга похожа, понять их можно, у соседей с востока много наших слов, только они их на иной лад выговаривают, а соседа с севера только Перкон-громовержец поймет. Язык морских грабителей – и тот проще.
Откуда я знаю? А мальчишкой в плену побывал. Потом нас отбили. Поневоле поймешь, когда каждый день попросить пожрать надо! Налетчики пленников делили так – крепких мужчин и женщин отправляли в свои хозяйства, делали рабами, детей – по выбору. Если видели, что девочка вырастет красавицей или что мальчишка – волчонок, таких оставляли себе. Прочих подержат немного и за выкуп возвращают. Если вдуматься – мы уже с ними все перероднились за эти годы.
На войну они тоже занятно плыли.
У них, налетчиков с ладей, так было заведено – если у кого есть жена с детьми, то они живут на хуторе, в глубинке, с берега не достать, и видят кормильца даже не всякую зиму. А поскольку нам, дуракам, без баб нельзя, сами боги нас такими изготовили, что бабу подавай, то брали налетчики с собой молодых девок. Где они их добывали – не скажу, потому что не знаю. Иная – пленница, а иная, может, сама за парнями увязалась. Эти девки тоже были обучены бою в пешем строю, но в драку лезли не часто, а только когда мужикам туго приходилось. А так – кашеварили, лечили, по любовной части служили.
Но вот кто про них плохо подумает, тому я вот что скажу. Бывало, так налетчика с девкой спаяет – кузнец крепче не скует, чем их любовная тяга сковала. И если мужик гибнет в бою, она за ним следом уходит – понимаете? Никто не заставляет, а сама с его друзьями уговорится, они ее дурманным зельем подпоят и – следом за дружком… И жгут на одном костре…
Так что в один милый денек на Лосевой башне дым вверх пошел. Значит, Лось высмотрел, что по морю к нам бегут ладьи. Тут же к нему отрядили глазастых ребят. Спускаются они – и бегом к старикам.
Старики решили все быстро.
– Ладей две дюжины, бойцов, стало быть, триста человек. Могут сразу с нескольких сторон окружить. А потому – вязать добро в узлы и гнать баб с детьми к озеру!
С нашим озером у ведунов уговор – если захочет вдруг сняться и полетать, как-то их предупреждает. Бежать до него столько, сколько нужно, чтобы дважды большой воинский загиб прочитать. А это, доложу я вам, хитрая штука. Всякую часть своего тела особо заговариваешь, и все свое оружие поименно, и такими словами, что – бр-р! Но действует.
На озере стоят лодки и плоты. Немного, но хватит, чтобы вывезти имущество и баб с детьми на середину. Налетчики свои ладьи в такую даль на плечах не понесут – выйдут на берег, покричат и уходят. На плоту-то можно хоть неделю просидеть, от жажды не помрешь, а поголодать никому не вредно.
Вот мы и говорим Лосю – давай, увязывай все самое ценное, потому что налетчикам твой деревнный замок уже давно не нравится. Первым делом его сожгут. А Лось уперся – отсижусь, говорит, отобьюсь, и не для того я все это копил, чтобы им оставлять! Ну, что с дурака возьмешь. Ни шкурки уступить не пожелал, ни бусинки. Или все мое, говорит, к озеру тащите, или я запираюсь со своим добром в замке – и не трогайте меня!
Времени не было его вразумлять. Старики сказали ведунам, что могут приступать к похоронному обряду, – один покойник у нас, считай, уже есть. И не хорошей смертью в бою погиб, а изжарен.
Оказалось – мы налетчикам на сей раз не нужны, а входят они в устье Большой реки, бегут к городу. И не две дюжины ладей, а побольше. Хотели на город с воды напасть.
Что там вышло, как горожане сопротивлялись – это мы уже потом узнали. Пропустили мимо себя эту флотилию – и богам спасибо сказали. Однако мудрый дед Заяц заглянул в будущее, это у него ловко получалось, и сказал:
– Не спешите радоваться, им еще возвращаться. Если возьмут город – то на обратном пути могут и к нам заглянуть, продать кое-что из добычи. Но вот если не возьмут – тогда точно нам на головы свалятся, чтобы не с пустыми руками домой плыть.
Так и вышло, и даже хуже, чем предположил дед Заяц. Горожане во время вылазки сожгли несколько ладей. И налетчики хотели отнять наши лодки. А без лодок нам нельзя. Мы ведь не только урожай с нашей мели собираем, мы еще и рыбу ловим, солим, в городе продаем.
В общем, началась небольшая война. И примерно посередке нее мы ночью захватили их обоз. Не весь – впотьмах мы не поняли, где стоят телеги с продовольствием. А частично – и только утром обнаружили, что за мешками на телеге лежит без сознания раненая девка.
Из тех самых.
Отрядный ведун осмотрел ее и сказал, что выживет.
Решили оставить себе – девка красивая, косы длинные, темные, а как там моя бабка пела?
Девка видная – ну так пусть кому-либо из нас и рожает.
Значит, нужно ее имя узнавать, чтобы на имя привязку сделать, а то убежит. Послали меня – я умею с налетчиками объясняться. Девку ведун в чувство привел, и стал я с ней договариваться. Имя не сказала – умная! А попросила дать ей дурманного зелья и, пока будет в блаженном состоянии, удавить. Дружок у нее как раз перед нашим нападением от раны умер, так что ей нужно догонять.
– У нас так не заведено, – сказал я ей.
– А ты мне окажи услугу, – отвечает она. – Я после смерти буду в чертоге воинам пиво подавать и над землей летать. Может, когда-либо тебе и пригожусь.
Я задумался – что-то ни одной девки, летающей над землей, отродясь не видел. Но кто их знает – может, они невидимками летают?
Стали торговаться.
И тут слышим шум. Что такое? А это Лось безобразничает.
Дело в том, что он придумал новый способ добычу делить. Раньше мы сперва все доставляли домой, сваливали в кучу, и потом уже старики разбирались, что к чему. А то если без стариков делить – одна ругань. Лось же додумался это делать сразу, как только станет ясно, чего и сколько взяли. Кое-кому понравилось – тем, у кого кулаки покрепче и глотка помощнее. Так что впотьмах Лось взял какие-то меха, какие-то горшки, я так и не понял, чего он там нахватал. А при свете солнышка он вгляделся и понял – не то! Пошел менять, а менять и не на что, каждый уже при своей добыче. Ругань, галдеж, переполох!
– Погоди, – говорю я девке, – как бы в этой суматохе тебя кто не потребовал заместо добычи. Лось сейчас там все вверх дном перевернет, наверняка обиженные будут, а тут ты лежишь бесхозная.
– Послушай, парень, – говорит девка. – Или кончай меня скорее, или спрячь хоть где-нибудь. Мне с другим мужем жить нельзя, если мой помер.
– Ну, – говорю, – разве что на другую телегу, где мое добро. Чем-нибудь тебя завалю – авось пронесет.
Помог я ей сползти, поставил на ноги и в обнимку потащил, там всего-то шагов десять было, телеги плотно стояли. И вроде только что Лось в толпе орал, а тут – на тебе, перед нами оказался и глядит сердито.
– Это что у тебя? – спрашивает.
– Это, – отвечаю, – моя доля добычи.
– Когда же ее делили? Я не припомню!
– А она в телеге раненая лежала, ты ее и не мог видеть, – говорю. – Может, удастся вылечить, женой сделаю.
Вот и весь разговор. Лось даже толком девку не разглядел, так, краем глаза. Не хотелось ему на девок смотреть с некоторого времени.
Он ушел, я девку уложил вместе со своим добром.
– Спасибо тебе, – говорит она, – что меня ему не выдал. А что, это и есть ваш командир?
– Он самый, – отвечаю. – Хороший был командир, четыре зимы нас водил, а теперь – как тетка, которой десяти дочкам приданое давать надо, всякую веревочку и всякий клочок меха к себе тащит.
– Командир-то он и теперь хороший, – задумчиво так говорит девка. – А эту дурь из него выбить можно.
– А ты можешь? – обрадовался было я.
– Знаю старый дедовский способ. Да только задаром не сделаю.
– А плата?
– А отправь меня вдогонку за мужем. Только сперва дурмана дай, а то немного боязно.
Опять стали торговаться. Потом отрядный ведун пришел, дал еще еще своего отвара. Потом мы стали собираться – нужно было поскорее захваченный обоз к озеру гнать и вывозить добычу на середину. Чего доброго, захватчики опомнятся и следом кинутся. Не до девки было.
К озеру мы подошли вечером, отыскали лодки, стали налаживать плоты. И тут слышим – в лесу такой тоненький голосок заводит: «Ау-у-у!..» Совсем детский жалобный голосишко. Выждал чуточку, снова затянул, а к нему вдруг еще и еще голоса с разных сторон присоединяются! И такое «Вау-у-у-у!» над лесом стоит – мороз по коже! Псоглавцы, Перкон их разрази!
У нас и руки опустились. Эти твари плавать умеют не хуже выдры, а сейчас, как на грех, лето, и теплое лето, им в воду залезть – одно удовольствие.
Выходит, придется в темноте бой принимать. На суше мы еще можем дать отпор, в воде не получится.
– Кто это? – спрашивает девка.
– Псоглавцы, – говорю. – Они вроде людей, только головы собачьи, загривок меховой, лапы тоже, а что под рубахами – не знаю, я их не раздевал.
– В рубахах, что ли, ходят?
– В длинных, по колено. Говорить не умеют, лают и воют. Кусаются крепко – ты ведуна спроси, он перегрызенную руку однажды лечил.
– Только ли кусаются?
– Дубинки у них есть, где-то мечи и щиты воруют, наловчились орудовать. Камни метко кидают.
– А едят что?
– А кто их разберет. Может, и сырое мясо. В плен они не берут, так что никто у них еще не бывал и домой не возвращался.
– И женщины у них есть?
– Может, и есть, только морды у всех одинаковые, – подумав, сказал я. – Ты вот по собачьей морде берешься определить, кобель или сучка? Я – нет.
– А я берусь, – преспокойно ответила девка. – И еще вопрос – щенят ты видел?
– Тоже не доводилось. А что, у вас за морем такие не попадаются?
– У нас за морем кое-что похуже – ночные псы, внуки Гарма. Я одного убила. Потом когти ему выдрали, сделали шесть ожерелий.
– Так много?
– Лап-то восемь.
Тут меня позвали – в строй становиться. А как девку одну оставлять? Я задержался – на дерево ее, что ли, подсадить?
– Ступай, – говорит она. – Я не боюсь. Мне же лучше – сразу вдогонку полечу.
Ну что ты с ней станешь делать?
А она села на озерный берег, пальцами до воды дотянулась – и вдруг пальцы себе облизнула.
– Хорошее у вас озеро. Не злое.
– У нас с ним уговор – если вздумает сняться и улететь, заранее предупреждает.
– Это хорошо. Послушай, скажи командиру – говорить с ним хочу.
– Ты?! С Лосем?!
Я представил себе, как передаю ему это приглашение, и поежился.
– Раз так – помоги мне до командира дойти.
Мне опять кричат – бросай девку, занимай свое место! А она в плечо вцепилась. Ну, доволок.
– Ты дурак? – спрашивает Лось.
– Сам дурак, – тут же отвечает девка, – а сейчас слушай. Каждый миг дорог. Скажи двум или трем бойцам – пусть лодки и плот в озеро выводят. Пусть веревкой связывают и оттаскивают от берега хоть на дюжину шагов. Тогда псоглавцы за ними полезут.
– Как полезут, так и вылезут, лодки-то пустые. Уходи, девка, мешаешь, – не глядя ей в лицо, буркнул Лось.
– Не вылезут. Я так сделаю, что озеро снимется. Они и увязнут.
– Умеешь, что ли? – без особого удивления спросил Лось.
– С озером договориться нетрудно. Я еще не то умею.
Тут же потребовала отрядного ведуна, он дал ей нужных травок, быстро развели костер – и стала она кидать на дым уговоры и обещания, только не на привычном мне языке, а на ином, на котором захватчики раньше говорили. Отдельные слова понять еще можно, а все целиком – не получается. Дым поплыл к середине озера и понес на себе все ее колдовство.
Все получилось так, что лучше не бывает. Цепочка наших пустых лодок только-только отошла от берега, как из леса в воду кинулись псоглавцы и поплыли наперехват. Замысел у них был просто прекрасный – перебить тех, кто в лодках, и отогнать из к другому берегу. Не тут-то было. Мы услышали гул, знакомый гул, шел он из-под земли, это озеро так в дорогу собирается. А потом я впервые в жизни увидел, как это происходит.
Сперва встали отдельные водяные столбы, потянулись вверх, словно бы озеро искало, за что там, в небесах, зацепиться. Потом они сделались толще, еще толще, совсем толстыми, а наверху словно бы ветви у них выросли, соединились между собой, и вся вода перетекла в образовавшийся над озером потолок. Некоторое время оно стояло на водяных столбах, потом их в себя втянуло и начало подниматься.
А внизу-то что было!
Псоглавцы по колено застряли в илистом дне! Перепугались, конечно, до полусмерти, завыли вразнобой. Когда они к бою готовятся – воют слаженно, а тут – жуть!
Мы окружили их, выбраться не даем, стреляем из луков, гоним от берега прочь. Загнали чуть ли не на середину и там оставили. Потом младшие забрались на дерево, доложили – они к другому берегу побрели, чтобы с нами больше не связываться. Проучили мы их, значит.
– Ну, девка, выручила ты нас! – говорю. – Не хочется мне тебя убивать, но раз уж просишь – пошли к ведуну, он тебе самого лучшего дурманного настоя изготовит, ты ничего и не почувствуешь.
А она сидит, к камню привалившись, глаза у нее закрыты – плохо ей. Всю душу, видно, в колдовство вложила. Вот такую, в беспамятстве сидящую, ее, пожалуй, лучше всего было бы удавить, только у меня рука не поднялась.
Позвал отрядного ведуна, он ее осмотрел, подтвердил – да, это через колдовство. И говорит так: