– Возможно, даже не это… – прошептала Агата.
– Каковы твои дальнейшие планы?
– Если мне удастся завладеть тетрадью до того, как меня поймают, я сдамся и буду ждать пересмотра моего дела.
– Вдруг ты ее не найдешь, что тогда?
– В тюрьму я все равно не вернусь. Макс дал мне револьвер. Я оставила в нем одну пулю – для себя.
Во взгляде Рауля читалась нежность вперемешку с сожалением.
– Я сделаю все, что смогу, – прошептал он. – А ты не натвори глупостей! Останься здесь, хотя бы на время моего расследования.
– Спасибо, но расследование – мое дело, я должна отыскать остальных. К тому же – называй это хоть инстинктом, хоть паранойей – я чувствую опасность. Мне лучше нигде не задерживаться.
– Ты ничего не добьешься, если будешь все время убегать, разве что подвергнешь себя еще большей опасности. Времена уже не те, что раньше. Теперь найти человека стало детской забавой, все под наблюдением, все прослушивается. Электронная почта, оплата кредитными картами, мобильный телефон, даже выключенный, – и это еще не все способы тебя отыскать!
– Перестань, Рауль, не надо преувеличивать! ФБР – это тебе не Штази, у нас, насколько мне известно, еще не диктатура – или я не права?
Рауль грустно улыбнулся.
– Наши личные данные, перемещения, взгляды, вкусы, наш выбор, все, что мы покупаем, смотрим по телевизору, места в кино, книги, которые мы читаем, вся наша жизнь в мельчайших подробностях фиксируется и каталогизируется. Агентство национальной безопасности собирает больше данных, чем успевает обработать. Сегодня Оруэлла подвергли бы преследованию как изменника родины.
На лице Агаты читалось недоверие и отвращение.
– Я тебе не верю. Вы, те, кто остался на свободе, как вы такое допустили?
– Методы меняются, но оправдания остаются теми же. Главный инструмент – страх перед чужими, перед беспорядком, перед невидимым врагом. Это тебе ничего не напоминает? Раньше это были наши оппозиционные движения, до того – коммунизм и атомная бомба, сегодня – отмывание денег наркоторговцев, экстремисты, вездесущее насилие. Так как все это – реальные угрозы, совесть утешается тем, что тому, кому себя не в чем упрекнуть, нечего скрывать. Но это не твой случай, поэтому тебе придется все подвергать сомнению, научиться постоянно быть настороже – гораздо больше, чем в былые времена. Думай, как они, потому что они пытаются думать, как ты. Они будут предугадывать каждый твой шаг, а ты – их.
Внезапно Агата с тревожным видом повернулась к двери:
– Куда она подевалась? Ее давно нет.
Рауль снял со спинки стула свой пиджак и поднялся:
– Пойдем посмотрим. Так или иначе, нам уже пора.
Милли ждала их на стоянке, прислонившись к машине.
– Надеюсь, вы наговорились? – осведомилась она, туша сигарету.
Агата и Рауль смущенно переглянулись.
– Ну и вид у вас обоих! Что-то не так?
– Все в порядке, – заверил ее Рауль. – Разве что дождик собирается.
* * *Тому пришлось сделать остановку. На него навалилась усталость, а впереди была еще добрая сотня миль пути, к тому же в Нашвилл ему нужно было прибыть с ясной головой.
Он изучил карту и стал соображать, как лучше задержать Агату. Она ехала не одна, а он должен был застать ее одну. Ему не давала покоя мысль: почему владелица «олдсмобиля» согласилась везти ее через всю страну? Догадка, что Агата сделала ее своей заложницей, была настолько очевидной, что он удивился, почему она не пришла ему в голову раньше.
Если Агата была вооружена, то расклад радикально менялся. Он был просто обязан без промедления положить конец ее безумствам.
Он налил себе кофе из термоса, выпил и поехал дальше. Небо почернело, зарокотал гром. В пути требовалась осторожность, до Нашвилла оставалось еще два часа езды.
* * *Выйдя из ресторанчика, Рауль бросил Милли ключи от «олдсмобиля»: празднуя возвращение Агаты, он немного переборщил с выпивкой. Милли села за руль, Рауль и Агата устроились сзади и запели веселым дуэтом песенку трио «Питер, Пол энд Мэри». Впервые с начала их путешествия Милли видела Агату в таком приподнятом настроении. Она была бы не прочь спеть с ними за компанию, но не знала слов песни.
* * *Перед клубом Рауля выстроилось машин десять. Он попросил Милли сделать круг по стоянке и поставить машину в гараже за ангаром. Видеть в этот вечер Хосе у него не было ни малейшего желания, а сверкавшие в небе молнии предвещали сильную грозу с ливнем.
Рауль повел гостей в свои апартаменты, устроенные над зрительным залом. Они оказались скромными, всего из двух спален и маленькой гостиной; свою комнату он уступил Агате, а Милли предоставил ту, в которой обычно селил гостивших друзей и музыкантов. Сам он был готов скоротать ночь на диване – ему было не впервой.
Милли ушла спать, оставив Агату и Рауля в гостиной.
– В твоей жизни нет женщины? – спросила Агата Рауля, пока тот наливал ей рюмку на сон грядущий.
– Их было немало. После ухода одной из них я живу в одиночестве. Справедливость восторжествовала: я разбивал сердца, пока мне не ответили той же монетой.
– Кем она была?
– Замечательным музыкантом, исключительной певицей. Однажды я услышал, как она пела в баре. Это была настоящая любовь с первого взгляда. Мы прожили вместе счастливые годы, но она была слишком талантлива, чтобы остаться здесь. Ты обзовешь меня набитым дураком, но я сам сделал все, чтобы она уехала. Можно сказать, выставил за дверь. Я ее любил и, глядя на себя в зеркало утром, видел человека, из-за которого она губит свою жизнь. Она была моложе меня на двадцать лет и многим ради меня пожертвовала.
Агата забрала у Рауля рюмку, погладила его по щеке и повела в спальню.
– Идем, – прошептала она, – мы с тобой почти ровесники.
Дверь за ними громко захлопнулась. Милли заглянула в гостиную и, обнаружив, что она пуста, понимающе улыбнулась. Сквозь пол проникал негромкий шум: клуб покидали последние посетители, Хосе расставлял столы и стулья. Немного погодя снаружи погас свет, и наступила тишина.
* * *Тома вывели из оцепенения надсадные гудки. Ослепленный светом фар, он резко крутанул руль, и машину занесло. Колеса зацепили обочину, машина вылетела с дороги в поле. Том все-таки справился с управлением и сумел затормозить. Чтобы успокоиться, он вылез наружу, на свежий воздух. Раскат грома заставил его задрать голову. Через мгновение на него обрушился ливень, да такой сильный, что он кинулся обратно в машину.
Струи лупили в лобовое стекло, заглушая все остальные звуки. Том завел двигатель и попытался выехать на ленту дороги, шедшей немного под уклон. Земля уже размокла, колеса буксовали в грязи, машина ползла зигзагами, запах горелой резины не предвещал ничего хорошего. Если так пойдет дальше, сцепление сгорит еще до того, как он доползет до дороги. Том снял ногу с педали акселератора, поняв, что, даже дозвонившись до автомастерской, он не сможет объяснить, где его искать.
Чтобы выбраться из этой трясины, ему придется потерпеть до утра.
8
Воздух ранним утром был пропитан влагой. Милли, вставшая первой, выглянула наружу, радуясь, что ее автомобиль переночевал в укрытии.
– Ты жаворонок, как я погляжу? – раздался у нее за спиной голос Рауля.
– Угадали. А как прошла ваша ночь? – осведомилась она с улыбкой.
– Прекрасно выспался! – ответил Рауль не без лукавства. – Кофе?
– С удовольствием! Агата тоже проснулась?
– Еще нет, но я услышал, как ты вышла, и поспешил к тебе. Если хочешь, можем прогуляться вдвоем.
– Она странная женщина, вы не находите?
– Нет, она необыкновенная. Просто ты ее еще недостаточно знаешь.
– Я намерена вернуться домой, – заявила Милли.
– Знаю и хорошо тебя понимаю. Все это тебе чуждо.
– Меня ждут Фрэнк, Джо, моя работа.
Рауль одобрительно покивал.
– Когда-нибудь я вас с ним познакомлю.
– С Фрэнком или с Джо?
– С Джо. Он потрясающий пианист. У него настоящий дар, просто он не отдает себе в этом отчет.
– С талантливыми людьми так часто бывает: они последними узнают, что у них талант.
– Вот и Джо такой. Он не верит в себя, в свою музыку, в свои стихи.
– А как насчет Фрэнка?
– У Фрэнка этих проблем нет.
– Раз так – прости, что вмешиваюсь, – боюсь, тебе с ним смертельно скучно.
Милли весело расхохоталась.
– Если бы я встретилась с вами, когда была подростком, то убедила бы себя, что вы – мой отец.
– Что за странные мысли! Почему?
– Потому что я мечтала именно об этом: чтобы он меня тормошил, спорил со мной, говорил вещи, которые я не желаю слышать, чтобы я ему сопротивлялась, даже ненавидела его. Мне это было нужно для взросления.
– Тогда позволь дать тебе совет. Используй на всю катушку те несколько дней, которые тебе выпало провести с Агатой: ты любишь противоречия, а она по этой части непревзойденная специалистка.
– Из вас получился бы прекрасный отец.
– Правда?
– Конечно, ведь я не просила у вас совета.
– Знаешь, я спятил, если бы у меня была такая дочь, как ты.
– Правда?
– Неправда, – ответил Рауль и обнял ее за плечи.
Они побрели по дорожке за ангаром, вдоль лесной опушки.
– Можно вас кое о чем попросить? Перед отъездом мне хотелось бы сделать ей подарок. Я ломала над этим голову, засыпая. Думаю, эти же мысли разбудили меня ни свет ни заря. – Милли уставилась на носки своих сапожек. – Мне хочется, чтобы и у нее сохранилась обо мне память.
– Как же мне тебе помочь?
– Вчера, когда она запела на сцене вашего клуба, у меня возникло такое же сильное чувство, как при игре Джо на церковном органе.
– Я-то думал, что это я поразил тебя своим пением!
– Тоже красиво, но не настолько. Эта гитара, которую она взяла с витрины… Она дорогая?
– Инструмент Брюса Спрингстина? Дешевка!
– Вы меня разыгрываете! Вы знакомы с Брюсом Спрингстином?
– А тебе нравится его музыка?
– Вы шутите? Неужели он играл на этой гитаре?
– Это не просто его гитара: он преподнес ее мне в благодарность за услугу. Я поклялся никому о ней не рассказывать. Ну да ладно, тебе можно. В свое время – мы оба были тогда совершенно нищие – он ночевал в моей коморке. Знаю, тебе это может показаться невероятным, но даже самые великие были в свое время двадцатилетними и вели богемную жизнь. А теперь – собственно история. Возвращаюсь как-то вечером домой – и что я слышу? Какой-то шум в комнате. Ну, думаю, девушку привел! Мне стало смешно. Распахиваю дверь, чтобы застать голубчиков на диване – видела бы ты этот диван! – и заодно взглянуть, достойна ли его пассия внимания. И что же я вижу? Брюс дрыхнет в моей постели с гитарой, обняв ее, как возлюбленную! Назавтра он попросил у меня прощения и сказал, что инструменту срочно потребовался отдых.
– Это та самая гитара?
– Нет. Спустя много лет он был проездом в Нашвилле. Не знаю, случайно он оказался в моем клубе или знал, что найдет здесь меня. В общем, входит он с компанией, видит меня, обнимает, как будто мы расстались только накануне. Мы опрокидываем по рюмочке, а потом он поднимается на сцену. Знаешь, что самое странное? Посетители сочли, что у типа на сцене нет никакой творческой индивидуальности: чего это он вздумал пародировать Спрингстина? В тот вечер мой клуб мог бы прославиться, но я промолчал, потому что знал, что ему захотелось выступить инкогнито, как в старые времена. Мы всю ночь пили, курили и музицировали. Просыпаюсь я у эстрады – а его след простыл. Но я не в обиде: он оставил свою гитару – ту самую, которую тебе захотелось купить, – засунув между струн записку: «Ей необходимо выспаться, позаботься о ней».
– Вы надо мной издеваетесь, все это неправда!
– Самая настоящая правда, ведь это я сам все это тебе рассказываю! А теперь я попрошу тебя об услуге: побудь с Агатой хотя бы еще немного. Если ты согласишься, я преподнесу тебе эту гитару в подарок.
Милли, подняв голову, долго смотрела на Рауля.
– Я не продаюсь. Давайте так: вы обещаете послушать Джо, когда я его сюда привезу, а я останусь с Агатой следующий отрезок пути.
– По рукам! – сказал Рауль.
Милли опустила руку в карман брюк, достала стодолларовую купюру и протянула Раулю.
– Это что еще такое?
– Плата за гитару. Если бы она действительно принадлежала Брюсу Спрингстину, то не пылилась бы в витрине, даже не запертой на ключ, а вам бы не пришло в голову с ней расстаться.
– Как я погляжу, ты особа не промах. Твоя правда. – Рауль покачал головой. – Агата, наверное, уже собирается. Ступай к ней и скажи, что едешь с ней дальше. Только учти, я здесь ни при чем.
– При чем здесь вы? – подхватила Милли.
– Отлично! Я тем временем выгоню машину, положу в багажник гитару и сварю кофе, который тебе обещал. Встретимся у стойки.
Милли помчалась в клуб: главное – не успеть передумать.
* * *Том проснулся на рассвете и вышел на дорогу: она была ближе, чем ему показалось ночью. На помощь ему пришел фермер, проезжавший мимо на тракторе. Машина была забрызгана грязью по самую крышу, но подвеска не пострадала. Том от души поблагодарил своего спасителя и помчался во весь дух, впервые воспользовавшись сиреной. Было 6 часов утра, до Нашвилла оставалось двадцать миль, стрелка спидометра оставила далеко позади 100-мильную отметку.
* * *Милли терпеливо ждала свою пассажирку, сидя за рулем. Рауль обнял Агату на пороге и опять закружил ее.
– Дурак, поставь меня! Задушишь!
– Если бы было можно, я бы душил до тех пор, пока ты не лишилась бы чувств. Чего не сделаешь, чтобы не выпускать тебя из объятий!
– Скажи, что ночью закрыл глаза, – прошептала она ему на ухо.
– Чего это вдруг?
– Чтобы меня видели только твои руки.
– Ну, тогда я закрыл глаза с мыслью, что если я тебя не вижу, то и ты меня не видишь.
– Спасибо за все, Рауль.
– Это я должен тебя…
Но Агата приложила палец к его губам, заставив замолчать.
– Давно уехала та женщина, которую ты любил? – спросила она.
– В конце месяца исполнится три года.
– Ты знаешь, где она живет?
– В Атланте.
– Ну, так поезжай к ней, дубина! Уверена, все эти три года она смертельно скучает с мужчинами своего возраста. После этой ночи я уверена, что она грызет себе локти, вспоминая тебя.
– Я выясню, к кому попала эта тетрадь. Можешь на меня положиться.
– Будь осторожен, Рауль, я не хочу, чтобы ее уничтожили, прежде чем я успею ею воспользоваться. Как только появится возможность, я тебе позвоню.
– Только с телефона-автомата, будь краткой и сразу убегай как заяц.
– Сейчас мне тоже придется бежать, – сказала она, глядя на руку Рауля, не желавшего отпускать ее руку.
Он поцеловал ее и проводил до машины.
– Будьте осторожны, – сказал он, держась за дверцу.
«Олдсмобиль» пересек стоянку и вырулил на дорогу.
Рауль вернулся в клуб, со вздохом закрыл витрину с гитарами и отправился спать дальше.
* * *– Я зверски проголодалась, – сообщила Агата. – А ты?
– Знаете поговорку: спящий хлеба не просит.
– Я спала недостаточно.
– Это я поняла. Не желаю знать подробности.
– А надо бы, тогда ты поняла бы, что у зрелого возраста есть свои достоинства.
– Когда следующий привал? – поспешно спросила Милли, чтобы сменить тему.
– Когда стемнеет. Поезжай в северном направлении. За Кларксвиллом мы въедем в Кентукки.
– В Кентукки хорошо?
– Хорошо, если ты любишь лошадей. А я люблю как можно чаще переезжать из штата в штат.
Они ненадолго остановились в Мюррее, городке, занимавшем площадь немногим больше, чем тамошний университет. Милли без малейшего колебания остановилась перед ресторанчиком. Причина была ясна: он назывался «Кампус Бар».
– Ты настолько соскучилась по своей жизни в кампусе? – спросила Агата, листая меню.
– Откуда вы знаете, что я работаю в кампусе? Не помню, чтобы я вам об этом говорила.
Агата отложила меню и внимательно посмотрела на Милли.
– Тут вот какая несправедливость: в тридцать лет ты получаешь от этого удовольствие, находишь в этом какой-то шарм, но через двадцать пять лет твое окружение начинает за тебя беспокоиться и считает, что ты сошла с ума. От кого я могла об этом узнать, если не от тебя? Твою миссис Берлингот я тоже сама придумала?
– Берлингтон. Сколько ни ломаю голову, никак не вспомню, когда я вам обо всем этом рассказывала.
– Значит, я угадала. Я способная, если тебе так больше нравится.
– Что вы натворили, чтобы загреметь в тюрьму?
– Ты действительно хочешь обсуждать это в кафе?
– Сколько нам еще ехать? Только сказки мне не рассказывайте, вы знаете маршрут наизусть.
Агата подняла глаза к потолку, делая вид, что размышляет.
– Часиков семь-восемь, не считая санитарных остановок и обеда. Под вечер ты от меня избавишься, если не помешает загруженность дорог, но над этим я не властна, и тут мои способности угадывать бессильны.
– В общем, выкладывайте всю вашу историю как есть, только ничего не утаивайте. Можете начать прямо сейчас, за нами никто не следит.
– Тебе уже говорили, что у тебя скверный характер?
– Совсем наоборот!
– Значит, твое окружение состоит из лицемеров.
– Хватит шептать, это действует на нервы!
Агата умяла яичницу с беконом молча, заговорив только дважды: напомнив Милли, что надо есть, и попросив передать ей соль.
Насытившись, она оплатила счет и решительным шагом направилась к машине. Милли побежала за ней.
– Не знаю, как насчет секса, но характер в зрелом возрасте определенно не становится лучше! – крикнула она ей вслед.
Агата, ничего не ответив, села в «олдсмобиль». Милли с угрюмым видом включила зажигание. Только на выезде из Мюррея Агата наконец согласилась приоткрыть дверь в свое прошлое.
– Все мое детство прошло под сладкие речи о демократии, равенстве людей, величии страны. Но вокруг себя я видела только бедность, сексизм, сегрегацию, полицейский произвол. На митингах движений за гражданские права, куда я ходила с сестрой, я видела больше гуманности, чем на улицах белого квартала, где мы жили. Из зрительницы я превратилась в активистку.