– Я была в горах, там нет связи. Почему у тебя такой странный голос? Что случилось?
– Ты еще спрашиваешь! Сижу я на лужайке кампуса с Бетти…
– С кем?
– С Бетти Корнелл, так и знал, что ты не поверишь… Представь, после стольких лет случайно столкнулись в кино! Я немного тебе изменил, не надо было убегать, вот так-то! Не мог же я пропустить «Птицу» Клинта Иствуда? Я мечтал увидеть этот фильм на большом экране. Форест Уитакер в роли Чарли Паркера – это что-то невероятное! Бетти тоже смотрела фильм, мы с ней столкнулись на выходе. Она сильно изменилась, больше ничего из себя не строит, стала такой, знаешь… настоящей женщиной! Она изучает музыку. Мы договорились попить вместе кофе и вчера встретились.
– Джо, пожалуйста, переходи к сути. При чем тут я?
Джо замолчал, и Милли стало стыдно, что она повысила голос.
– Извини, я не выспалась, поэтому раздражена. Продолжай, я не хотела тебя перебивать.
– Извинения приняты, я не сержусь. На чем я остановился?
– На Бетти Корнелл, с которой ты флиртовал на лужайке кампуса.
– Ну так вот. Мы с ней увлеклись разговором…
– Как она была одета?
– Красное платьице с глубоким вырезом, белый свитер – было немного прохладно, мягкие туфли… А почему ты спрашиваешь?
– Просто так.
– К нам подошли двое в черных костюмах, спросили, я ли Джонатан Малоне, и предъявили удостоверения. Федеральные агенты! Они спросили меня, кому принадлежит «олдсмобиль» и знаком ли я с тобой. Не бойся, я разыграл комедию еще лучше, чем в прошлый раз, когда мне звонил полицейский. Я рассказал им, что мы с тобой обсуждали твой автомобиль и ты даже меня на нем прокатила, но мы толком не знакомы и что я давно тебя не видел.
– Они тебе поверили?
– За кого ты меня принимаешь? Когда они показали мне твою фотографию, я и глазом не моргнул.
– У них была моя фотография?
– Даже несколько. Изображения с камеры наблюдения на заправке – увеличенные, немного расплывчатые, но тебя можно узнать.
– Бетти тоже меня узнала?
– Да, но она молодец, ничего больше не сказала – во всяком случае, при федералах. Когда они ушли, она спросила, почему я соврал и продолжаем ли мы с тобой видеться.
– И что ты ей ответил?
– Ничего. Я не стал это обсуждать и заговорил о другом, а она не настаивала.
– Что потом делали федералы?
– Слонялись по кампусу. Я хотел за ними увязаться, но решил не пугать Бетти. Что вообще происходит, Милли? Мне все это совершенно не нравится. Если у тебя проблемы, я готов тебе помочь. Мне неприятно, что ты все от меня скрываешь. Ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать. Скажи мне, где ты, и я за тобой примчусь.
– Успокойся, Джо, неприятности не у меня, а у моей пассажирки. Это долгая история, вот вернусь – все тебе расскажу.
– Когда? Когда ты вернешься? Я здесь места себе не нахожу!
– Если я задержусь, можешь сводить Бетти в кино, уверена, она только об этом и мечтает. Обо мне не беспокойся, я тебе позвоню, когда вернусь в Филадельфию.
– Милли, это не то, что ты думаешь… – начал было Джо, но Милли уже отсоединилась.
Через несколько минут ее телефон снова зазвонил. Она не сразу ответила на звонок.
– Прости, – сказала она, – кажется, связь оборвалась…
– Вряд ли, – ответил голос Фрэнка. – Во всяком случае, не со мной.
– Я как раз собиралась тебе позвонить… – спохватилась Милли, густо покраснев.
Судя по тону голоса, Фрэнк пребывал в неважном, даже сварливом настроении.
– Ты где, Милли?
– Я тебе уже говорила, еду домой.
– Я думал, что твой дом – это место, где мы с тобой спим вместе.
– Я не об этом, а о том…
– Хватит мне врать, ладно? Сколько можно? Вчера двое типов донимали меня вопросами о тебе.
Милли, побледнев, оглянулась на Агату, наблюдавшую за ней через стекло.
– Федералы?
– Откуда я знаю? Они подозревают, что ты помогаешь сбежавшей заключенной. Тебя разыскивают, Милли!
– Что конкретно их интересовало?
– Я думал, ты спросишь: «Какая еще заключенная?» или «Что ты такое говоришь?». С кем ты там болтаешься?
– Не говори со мной таким тоном, Фрэнк, я не девочка и вольна поступать так, как хочу. Лучше бы ты просто за меня беспокоился, а не читал нотации.
– Я и так беспокоюсь с тех пор, как ты пропала, и еще больше после визита ФБР.
– Что они хотели узнать? – повторила Милли жестким тоном.
– Они опасаются, что тебя удерживают в качестве заложницы и что ты не знаешь, что за человек находится рядом с тобой.
– Они сказали тебе, кто она такая?
– Да. Некая Агата Гринберг, сбежавшая из тюрьмы. А теперь отвечай, давно ты меня обманываешь? Я думал, что у тебя нет близких родственников…
Вопрос Фрэнка остался без ответа: Милли упала перед рестораном без чувств. К ней бросились прохожие, Агата выскочила из ресторана и принялась ее тормошить.
* * *Выбежавший следом за ней Сесар предложил вызвать «скорую помощь».
– Думаю, это лишнее, – сказала Агата. – Она уже открывает глаза.
И она осторожно вытерла Милли лоб протянутой Сесаром влажной салфеткой.
– Ты оживаешь, а то была бледной, как труп, – прошептала она ласково. – Ничего страшного, просто небольшое недомогание. Внутри прохлада, снаружи нестерпимый зной… Ерунда, почувствуешь, что силы вернулись, – попробуй встать.
Милли покачала головой и оттолкнула руку Агаты.
– Все нормально, – буркнула она.
Сесар помог ей подняться и, придерживая за плечи, заставил ее немного пройтись.
– Простите меня, – сказала она ему.
– Брось! Ты нас здорово напугала. Ждешь счастливого события?
– Нет, просто солнечный удар. Боюсь, я немного переела – уж больно у тебя вкусно!
– Возвращайся, тебе надо посидеть в холодке.
Не отходившая от Милли Агата хотела ей помочь, но она, не обращая на нее внимания, оперлась о руку Сесара.
Они долго сидели в зале, прихлебывая холодный мятный напиток с сахаром – лучшее, по заверению Сесара, тонизирующее средство. Главное, утверждал он, – не допустить обезвоживания.
Благодаря его снадобью и прохладе в зале лицо Милли наконец опять порозовело.
– Все прошло, – проговорила она, – можно ехать.
– Ты уверена? – спросила Агата.
Милли, не удостаивая ее ответом, встала, обняла хозяина ресторана, пообещала ему больше не пропадать так надолго и вышла на улицу.
Озадаченная Агата поблагодарила Сесара и поспешила за ней.
– Лучше поднять верх, – сказала она, садясь в «олдсмобиль». – Солнце печет немилосердно. Наверное, ты перегрелась.
– Мой обморок никак не связан с перегревом.
– На тебя так подействовал телефонный разговор?
– Да! – отрезала Милли морщась.
– Кто это был?
– Джо. Вчера к нему пожаловали федералы. Нас разыскивают.
– Ничего удивительного, это должно было случиться, – проговорила Агата со вздохом.
– Они знают, кто я, у них даже есть моя фотография. Чудо, что нас до сих пор не сцапали, на такой-то заметной машине!
– Федералы ни за что не уступят местной полиции честь меня арестовать. Те, кого они сажают, принадлежат им. К тому же нас ничего не стоит поймать, это дело времени.
Милли достала свой телефон и на глазах у пораженной Агаты швырнула его в окно.
– Нечего упрощать им задачу, – холодно сказала она.
– Я дам тебе денег на новый. Если мы хотим незамеченными добраться до границы, надо бы пересесть в менее заметную машину.
– Вы что, передумали?
– Мне стало казаться, что до Сан-Франциско нам не добраться. Жаль, придется любоваться океаном с мексиканского берега.
Милли направлялась к выезду из города.
– Причиной твоего обморока стало известие, что нас преследуют федералы?
Милли молчала, уставившись на дорогу. Она избегала взгляда Агаты.
– Что еще стряслось? Джо наговорил тебе неприятных вещей?
– Сказал, что, когда к нему явились федералы, он был с Бетти Корнелл.
– Что еще за Бетти?
– Старшеклассником он был в нее без ума влюблен. Просто девушка, то есть теперь уже женщина.
– Если вы с ней ровесницы, ее нельзя в этом упрекать.
– Согласна, нельзя. Но вы бы слышали, как Джо ее расхваливал!
– Понимаю.
– Ничего вы не понимаете!
– А вот вообрази, понимаю! Если ты испытываешь к Джо чувства, то лучше не тяни, признайся ему. Ты тоже в свое время станешь женщиной, знающей, чего тебе надо. Нельзя бесконечно обманывать саму себя.
– А других обманывать можно? Много пройдет времени, прежде чем обман вскроется?
– Бывает по-разному, зависит от обстоятельств. Бывает ложь во благо.
– Вы сели в мою машину не потому, что я оказалась в неудачном месте в неудачный момент.
– Поездка настолько тебя замучила?
– Хватит этих игр. Я не идиотка, в конце концов!
– Что происходит, Милли?
– Вот вы и объясните, что происходит. Как вышло, что мы с вами носим одну и ту же фамилию?
Агата долго на нее смотрела, потом ответила:
– Потому что твоя мать приходилась мне родной сестрой. Я твоя тетя, Милли.
– Потому что твоя мать приходилась мне родной сестрой. Я твоя тетя, Милли.
Милли обеими ногами ударила по тормозам. Покрышки взвизгнули, машину занесло.
– Вы собирались сказать мне это до Сан-Франциско или я так и вернулась бы в Филадельфию, ничего не зная?! – крикнула она, поворачиваясь к Агате.
– Я надеялась рассказать все у тебя дома, в Санта-Фе.
– Снова врете! Там вы тоже промолчали.
– Посещение этого дома, бывшего когда-то и моим, стало для меня более сильным потрясением, чем я ожидала. После того как мы оттуда ушли, я ждала удобного момента.
– Разве может настать удобный момент сознаться, что вы с самого начала меня обманывали?
– Ты права, я не знала, как к этому подступиться.
– Теперь до меня дошло: там, на заправке, вы меня подкараулили! Откуда вы знали, что я там окажусь?
– Твоя жизнь отлажена как часы. Мне поведал об этом один друг.
– Час от часу не легче! Можно узнать, почему ваш друг за мной подглядывал?
– Помнишь, я говорила, что в двадцать лет водила такую же машину? Речь об этой самой машине. Твоя бабушка, подарившая ее тебе, – моя мать. Я так часто сидела в этом кресле, что можешь себе представить мое волнение, когда я оказалась в нем в Филадельфии! Твоя мать предпочитала ездить на заднем сиденье, чтобы ветер трепал волосы, а я стриглась коротко.
– Почему бабушка убедила меня, что вы умерли?
– Наверное, потому, что похоронила меня в душе. Ей пришлось участвовать в обмане, который она не одобряла, хотя не могла ему воспрепятствовать.
– Что за обман?
– Это касается только ее и меня. Уверена, кое-что происходившее между тобой и твоей матерью ты тоже хранишь в тайне. Пора нанести ей визит, нельзя, оказавшись так близко, не побывать на ее могиле. Если ты ощутила ее присутствие, когда была в ее комнате, то можешь представить, что она нас ждет. Увидеть нас вместе – самое утешительное для нее зрелище. Не важно, любишь ты меня или презираешь, в этот момент мы трое – одна семья.
Милли долго смотрела на Агату, потом тронулась с места так же резко, как остановилась.
* * *Они ехали молча. Милли постепенно осваивалась с новой реальностью, Агата не сводила с нее глаз. Внезапно, хотя Милли ее об этом не просила, она заговорила, желая завершить рассказ о последнем эпизоде своей свободной жизни.
– Вера, Люси, Макс и еще одна наша подруга решили отомстить за тех троих студентов, которых полицейские застрелили спящими. Трое наших сверстников, активисты, стоявшие у истоков движения, поплатились за то, что, в отличие от нас, имели черную кожу. Копы выбили дверь их квартиры и изрешетили их пулями, даже не разбудив. Это преступление, как обычно, объявили законной самообороной: якобы погибшие первыми открыли огонь. Уже назавтра соратники погибших пригласили на место убийства прессу и общественность. Кровь на постельном белье и брызги на стенах не оставляли никаких сомнений насчет того, как все произошло. Три студента, старшему из которых не было и двадцати пяти лет, были убиты прямо в кроватях, спящими, тем не менее убийц, посланных ФБР, никто не тронул. Но в одну из следующих ночей группа мстителей заминировала отделение, в котором служили убийцы. Оно было заперто на ночь, внутри никого не было. Опасность, что кто-то пострадает, была сведена к нулю. На всякий случай мстители, по своему обыкновению, сделали до взрыва предупредительный телефонный звонок. И все равно при разборе развалин через несколько месяцев было найдено мертвое тело. Возможно, это был забитый копами до смерти бедняга, которого они собирались утопить в Гудзоне. За это я провела тридцать лет за решеткой.
– Вы сказали: «Вера, Люси, Макс и еще одна подруга». Вас самой там не было?
– Нет.
– Тогда почему вас посадили?
– Потому что я участвовала в подготовке акции. И потом, схватили одну меня.
– Остальные не явились с повинной?
– Нет, и правильно сделали. С ними поступили бы так же, как со мной, но моей участи это бы не облегчило.
– Моя мать участвовала в этом?
– Нет, – солгала Агата, – твоя мать всегда была против насилия в любом виде.
– Раньше вы отзывались о вашей сестре по-другому.
– Слушай то, что я говорю сейчас. Раньше я, скорее всего, преувеличивала.
– Расскажите мне о ней побольше. Она всегда отказывалась говорить со мной о своей молодости.
– Главное ты уже знаешь. Мы были неразлучны, я преклонялась перед ней, наверное, даже слишком. Мне хотелось походить на нее, быть такой же уверенной, сильной, решительной. Она всегда боролась за свои убеждения, ненавидела войну, подавление, государственный расизм, который следовало бы именовать рабовладением. Твоя мать не терпела несправедливости и лицемерия, презирала продажность, поразившую всю нацию сверху донизу, от отцов нации до уличных копов. В мире политиков процветало взяточничество и насилие. Администрация Никсона совершала массовые убийства, женщины и дети гибли миллионами ради наживы магнатов нашей военной промышленности. Сколько больничных палат можно было бы оборудовать, вместо того чтобы делать бомбу, сколько школ открыть, вместо того чтобы строить танки или вертолеты, сколько социального жилья соорудить на те деньги, которые шли на военные разработки? Слишком ужасные преступления, чтобы, видя их, не хотеть изменить мир! Кем нас только не обзывали: красными, террористами, наивными детьми, утопистами! Мир мы не изменили, зато президентом самой могущественной на свете державы теперь стал цветной. Думаю, твоя мать всплакнула, когда он принимал присягу. Когда нам было столько лет, сколько тебе сейчас, такое невозможно было даже представить.
– Как бы я хотела услышать все это от нее самой! Если бы я знала ее историю, когда была школьницей, то чувствовала бы себя сильнее и меньше сетовала бы на судьбу. Я бы хотела сказать ей перед ее уходом, что горжусь тем, что я – ее дочь, признаться, что, окажись я на ее месте, у меня вряд ли нашлось бы столько отваги.
– Ты должна помнить одно: она была твоей матерью и любила тебя.
Сразу за городом начиналась пустыня. Агата подняла голову. Еще несколько домиков – и пейзаж слился с небом.
Вдали возникла чугунная ограда огромного кладбища. «Олдсмобиль» въехал в ворота. По территории кладбища Милли поехала медленно.
В этом тихом месте бесплодная сушь уступила место зеленым лужайкам, над которыми возвышались надгробия. Ветви огромных секвой отбрасывали на них густую тень. Над асфальтированными дорожками дрожал раскаленный воздух, тишину нарушало только стрекотание цикад.
Милли остановила машину, вышла и поманила Агату за собой.
Они взобрались на холм, миновав несколько рядов могил. На вершине холма Милли остановилась перед белым камнем с надписью «Ханна Гринберг».
Агата притронулась к надписи, опустилась на колени и погладила траву, под которой покоилась ее сестра. Она погрузилась в задумчивость, и Милли с трудом поборола желание положить ей руку на плечо. Здесь, на кладбище, она больше не могла злиться на нее за ложь. Из всей ее семьи осталась только эта женщина. После того как они встретились, Милли больше не чувствовала себя одинокой, как прежде.
– У твоей матери было много недостатков, – заговорила Агата. – Она всегда была упрямой, порой эгоистичной, ее бесцеремонность не имела пределов, но, видит Бог, она была невероятно отважной! Она вступила бы в бой с самим небом, если бы ей не понравился его цвет. За это я ею восхищалась. Все, что она сделала в жизни, хорошего и не очень, было посвящено любви к тебе. Ее целью было, чтобы мир, в котором ты живешь, был лучше ее мира, чтобы твое детство было избавлено от страха перед людьми, от насилия и угнетения, чтобы ты могла вести жизнь свободной женщины, самостоятельно определять свое будущее, чувствовать себя равной с мужчинами. Все свои сражения она вела во имя тебя. Но, бывает, отвага проявляется не в каждом поколении… Умоляю, ради нее, не довольствуйся тихой спокойной жизнью! Борись за идеал! Даже если это будет донкихотством, твои усилия не будут напрасными. Сталкиваясь с чужой болью, не проходи мимо, встретив голодающего, пойми, что твой долг – облегчить его мучения, увидев, что с кем-то дурно обращаются, потому что у него другой цвет кожи, покрась свою кожу в тот же цвет. Тем, кто станет утверждать, будто существует только их Бог, напомни, что это Он сотворил разноцветный мир и наделил его бесконечным разнообразием. Заботься о своем и о чужом достоинстве. Несправедливость и зло распространяются тогда, когда хорошие люди опускают руки. Истинная мерзость – в притворстве и в терпимости к подлости.
Поднимаясь с колен, Агата заметила мужчину, привалившегося к стволу дерева неподалеку. Она сразу узнала его и испытала облегчение, но ее сердце забилось так же неистово, как в двадцать лет. Видя, что он за ней наблюдает, она особенным образом наклонила голову. В те времена, когда им приходилось скрываться, такой жест означал, что к ней нельзя приближаться, и она сама подойдет, когда сможет. Поняв этот знак, мужчина не сдвинулся с места.