Я отвернулась, испытывая унижение от его догадливости. Бесполезно было отрицать это – Джуд видел меня насквозь. Воздух между нами казался заряженным и густым, и я села, ненавидя Джуда за то, что он заставляет меня чувствовать себя виноватой. Ненавидя саму себя за то, что позволила нам зайти так далеко. Есть какой-то термин, обозначающий людей, влюбляющихся в своих похитителей. Это не было настоящим влечением, меня зомбировали. Жаль, те поцелуи не возьмешь обратно. Жаль, невозможно вообще «отменить» встречу с ним.
Джуд зашнуровал ботинки, с силой рванув узел.
– Пойду поставлю несколько ловушек – надеюсь, вернусь с завтраком. Думаю, больше пары часов это не займет.
– А гризли?
– Я подложил два бревна в костер; пламя его отпугнет.
– А… ты сам? – Я старательно изображала равнодушный голос.
Он холодно улыбнулся мне колючей улыбкой.
– Переживаешь за меня?
Не придумав, чем бы его уязвить, я просто показала язык.
Джуд покачал головой:
– Снова упражнения для языка? Мне думалось, тебе хватило целой ночи…
– Провались ты в ад.
– Извини, любовь моя, но мы уже там.
Не говоря больше ни слова, Джуд скрылся в заснеженном лесу.
Когда он ушел, я решила провести ревизию наших припасов, чтобы чем-то занять голову вместо бесконечного анализа ночных поцелуев. Мне не хотелось разбираться, что я на самом деле испытывала к Джуду. Не хотелось признавать, что, возможно, я по уши в него…
Нам предстоял целый день похода в Айдлвайлд, и я хотела удостовериться, что, если налетит новый буран или мы столкнемся с другими непредвиденными трудностями, я буду хотя бы знать, что у нас есть. Расстегнув рюкзак Джуда, я стала делить его вещи на три группы: постель, еда и инструменты.
На дне обнаружился тряпочный, чем-то набитый мешочек – ни молнии, ни завязок, ни вообще какого-либо отверстия – мешок был целиком и полностью зашит. Сквозь ткань прощупывалось что-то угловатое, но добраться до него я не могла.
Меня не должно было бы удивлять, что Джуд что-то скрывает. В конце концов, секреты – его конек, но когда я перочинным ножом, украденным в хижине, аккуратно надпорола шов и увидела, что внутри, я испытала именно это. Удивление.
Нет, не удивление. Потрясение. Головокружение от нежелания поверить в увиденное. Тошноту.
Я вытащила фотографию девушки. Снимок не постановочный, сделанный издалека, но глаза девушки на нем смотрели с пугающим вниманием. Широкая, надменная улыбка, казалось, злорадно дразнит объектив, глаза источают презрение, словно она мысленно отмахивается от всего мира одним пронзительным взглядом.
Лорен Хантсмен. Светская львица, пропавшая в прошлом апреле на отдыхе с родителями в Джексон-Хоуле.
Почему у Джуда ее фотография? И не какая-то, а снятая без ее разрешения. Он что, шпионил за нею?
Я снова полезла в мешочек, вытягивая пару наручников. У меня скрутило живот. Зачем Джуду наручники? На ум пришло кое-какое объяснение. Но ничего хорошего оно не сулило.
Следом я вытащила дневник Лорен. Стыдясь, что лезу в ее личную жизнь, все же пролистывала страницы, уговаривая себя, что просто ищу, не попадется ли имя Джуда. Мне нужно было выяснить, как он связан с нею, хотя нехорошее предчувствие где-то внутри подсказывало, что я уже знаю ответ.
Сегодня на танцы. Держись, Джексон-Хоул. Нехилая будет ночка. План А: напиться. План Б: сделать что-нибудь, о чем сама потом пожалею. План В: угодить за решетку. Дополнительные очки, если все сразу. Не терпится увидеть выражение лица мамаши. Провалом считается, если она не расплачется за ужином хотя бы раз. Все, я пошла – пожелай мне удачи.
4-мок, 4-мок, Лорен.
Вот оно. Дневник Лорен обрывался 17 апреля прошлого года. И ни одного упоминания о Джуде.
Однако пока я не вытащила последний «сувенир» из мешка, мои руки еще, считай, не дрожали. Медальон в форме сердечка. Я смутно припоминала, что видела такой на пресс-конференции по телевизору, посвященной исчезновению Лорен. Отец девушки показывал набросок медальона, который та, не снимая, носила с самого детства. Он не сомневался, что в день исчезновения медальон тоже был на ней.
Теперь стало понятно, почему Джуд так скрывал содержимое мешка. Неоспоримые улики.
На ум пришел подслушанный разговор Джуда с Шоном. Их слова и тогда меня обеспокоили, но теперь, когда я увидела их в контексте, просто леденили кровь.
«Я здесь главный, Эйс. Я взял тебя с собой для кое-какой работенки, вот ею и занимайся».
А следом тревожащий ответ Джуда: «Мы работаем вместе уже почти год. Подумай, сколько всего я для тебя сделал».
Год назад Лорен Хантсмен пропала. Джуд как-то к этому причастен? Это он убил ее? Это и была его «работенка»?
Интересно, ее он тоже сначала очаровал, как очаровал меня?
Меня замутило. Кислый вкус рвоты защекотал горло. Вспоминая поцелуи с Джудом, я почувствовала, будто меня бросили в ледяную воду. Я вспомнила, как лежала под ним, придавленная его тяжестью, ощущая неодолимую близость. Вспомнила его руки под моей рубашкой, гладившие меня… везде. Я вся дрожала тогда, и затряслась сейчас, почувствовав себя грязной. А что, если он хотел совратить меня, а потом убить?
Как я могла доверять ему?!
Пять минут спустя, когда я закончила распихивать вещи Лорен и припасы Джуда в свой рюкзак, меня все еще трясло. Я везде искала карту Келвина, но Джуд забрал ее с собой. Ладно, не важно. Я и так знала, что Айдлвайлд менее чем в семи километрах отсюда, на другом берегу двух ледниковых озер, соединенных узкой протокой. Она будет покрыта льдом – переправлюсь. Было страшно отправляться через лес в одиночку, но я не могла оставаться ни минутой дольше. Зашить мешочек обратно было нечем – Джуд узнает, что я раскрыла его секрет. А это все изменит. Я вскинула рюкзак на плечи, намереваясь уйти как можно скорее, но что-то заставило меня замереть на выходе из нашего убежища.
При виде примятого лапника все внутри сжалось. Я вспомнила массу мелочей, которыми Джуд поддерживал меня последние несколько дней, еще при Шоне. Он отвлекал на себя его ярость, подбадривал меня, когда я оказывалась на грани отчаяния. Как мог, пытался обеспечить мне хоть какие-то удобства. Неужели кто-то, способный на такие проявления доброты, мог одновременно оказаться способным на подобную жестокость? Неужели я действительно верила, что Джуд мог бы убить Лорен Хантсмен?
Разум вновь обратился к уликам. Если я все еще подыскиваю Джуду оправдания, значит, у меня и правда развился стокгольмский синдром. Я внушила себе, будто знаю его. Глядя на закоренелого преступника, придумала романтическую сказочку про измученного героя, пытающегося исправиться. Какая ужасная ошибка.
Больше никаких оправданий. Улики не оставляли сомнений.
Я торопливо пошла в противоположном направлении от того, куда, как слышала утром, двинулся Джуд. У него карта, но у меня снаряжение. Он – опытный походник, но долго без воды, одеяла, зажигалки и фонаря не протянет. Кроме того, я рассчитывала, что Джуд ушел довольно надолго. Прошлый раз охота заняла у нас несколько часов. Если хорошенько оторвусь с самого начала, он не успеет догнать меня до Айдлвайлда.
А оттуда я позвоню в полицию. Расскажу, что Лорен Хантсмен не утонула ни в каком озере, а была жестоко убита, и я знаю, где искать ее останки.
Глава 27
Горы никогда еще не выглядели такими враждебными и необитаемыми. Переохлажденное облако плотно село на деревья, оправив пейзаж в причудливый оклад инея. Густой лес не пропускал солнце, в полутьме переплетенные скелеты голых деревьев играли с воображением в игры, достойные нечистой силы. Мне виделись мертвецы, тянувшиеся за мной иссохшими руками, мрачные лица, взиравшие с серых, покрытых трещинами стволов. Едко-холодный ветер свистел над землей, поднимая клубы снега, словно взбесившийся табун призрачных лошадей. Вечнозеленые деревья беспокойно раскачивались, будто зная нечто, недоступное смертным.
Чья-то рука схватила меня за ворот, и я, вскрикнув, обернулась к кривоватому кусту с перепутанными шипастыми ветвями, зацепившимися за ткань. Освобождаясь, я нервно сглотнула. На каждом шагу за спиной чувствовался взгляд. Туман студеным языком лизал кожу, и я дрожала от холода и страха.
Медведи и волки. Я думала о них, пробираясь через высокие сугробы, наметенные за ночь ветром. Они напоминали волны, застывшие ледяной белизной за мгновение до того, как гребень завернулся пенной улиткой. Бесконечные торосы и густой туман ограничивали видимость, поэтому я не выпускала из рук компас, поминутно сверяясь с ним. То и дело жуткое завывание ветра заставляло волоски на теле шевелиться, тогда я останавливалась и оглядывалась.
Скоро мышцы уже стонали от усталости. Последний раз я ела вчера, и от голода чувствовала слабость и головокружение. Было так легко представить, как садишься, закрываешь глаза и укрываешься от хлещущего ветра. Но я знала, что если позволю себе отдохнуть, сознание уступит место грезам, от которых уже не будет пробуждения.
Перчатки промокли. Ботинки и носки тоже. От холода пальцы на руках и ногах, казалось, стали такими хрупкими, что того и гляди отломятся. Я махала руками, проталкивая в них кровь, растирала их, но сама не знала, зачем так стараюсь. Скоро боль сменилась бы зудящим отупением, и тогда я бы перестала вообще что-либо чувствовать…
Нет. Я была благодарна резкой, жалящей боли. Она гарантировала, что я остаюсь в сознании. Что жива.
Снег и камни так и норовили выскользнуть из-под ног. В итоге я не удержалась, и у меня промокла еще и спина. С каждым разом было все труднее себя поднять. Я отряхивала снег с одежды, но и это казалось бессмысленным: она все равно промокла и скорее холодила, чем грела.
Взобравшись на лесистый склон, я обнаружила впереди еще один. И еще. За густыми серыми облаками бледный размытый шар солнца медленно пробирался по небосклону. Доковыляв до перевала, начала осторожно спускаться к западу. Я шла уже целый день. Где же Айдлвайлд? Неужели я промахнулась? Что делать: идти дальше вперед или заложить круг?
Шаг за шагом моя надежда отступала под натиском отчаяния. Я не была уверена, что горы когда-нибудь кончатся. Мечтала наткнуться на хижину – любую. Мечтала о толстых стенах и горячем пламени. Об укрытии от штормового ветра, раздиравшего кожу.
Но спасения не было. Только ветер и холод. Снег. Голод.
Смерть.
Глава 28
Тем вечером, когда Келвин учил нас с Корби гадать по Уидже, мы с ним впервые, по крайней мере, на моей памяти, остались наедине. Возможно, бывали и другие случаи, но этот вечер запомнился как тот, когда я впервые почувствовала, что нас только двое в целом свете. Я любила Келвина Верстеега. Он и был для меня целым светом. Каждый взгляд, брошенный им на меня, каждое слово, сказанное мне, казалось, навсегда отпечатывались на моем сердце.
– Сейчас описаюсь! Я выхожу-у-у-у! – захихикала Корби, суетливо расстегивая палатку. – Не дойду до туалета, наверное, налью тебе в кроссовки, Келвин!
Келвин закатил глаза вслед сестре, демонстративно переминавшейся с ноги на ногу, зажимая руки между скрещенными ногами. Он оставил свои тенниски под тентом, рядом с моими шлепками. Мистер Верстеег никого не пускал в дом в обуви. Я сомневалась, что он так же сильно переживал за грязь в палатке, но у нас это уже вошло в привычку: при входе оставлять обувь снаружи.
– Как ты ее выносишь? – поинтересовался Келвин, когда Корби, наконец, выбралась наружу и, истерически визжа, поскакала через лужайку к зеленому домику.
– Она ничего.
– Ей отчаянно не хватает серых клеточек.
Мне не хотелось обсуждать Корби. Келвин и я, наконец-то, оказались одни. Я могла бы прикоснуться к нему, так близко он сидел. Я готова была отдать что угодно, лишь бы узнать, есть ли у него девушка. Да как же ей не быть? Любая была бы счастлива с ним встречаться.
Я прочистила горло:
– Ты же не веришь, что духи используют Уиджу, чтобы общаться с нами, правда? Потому что я не верю, – добавила я, закатывая глаза в надежде, что это придаст мне умудренный вид.
Келвин подобрал травинку, «приехавшую» на ком-то из нас, и начал разрывать ее на ленты, закручивавшиеся зелеными кудрями. Не глядя на меня, он сказал:
– Когда я думаю о духах, я вспоминаю Бо – где он сейчас?
Бо был шоколадным лабрадором Верстеегов, умершим прошлым летом. Как, я не знала. Корби не рассказывала. Она проплакала целую неделю, когда это случилось, но наотрез отказывалась что-либо объяснить. Когда я спросила Иэна, от чего умирают собаки, он ответил:
– Их сбивают машины. Еще у них бывает рак, и тогда приходится их усыплять.
Поскольку Бо умер внезапно, это был не рак.
– Он похоронен у меня в саду за домом, – произнес Келвин. – Под персиковым деревом.
– Персиковый сад – хорошее место для могилы собаки. – Я хотела обнять Кэла, но боялась, он оттолкнет меня. А еще больше боялась, что тогда он уйдет, и я лишусь возможности по-настоящему пообщаться с ним.
Я пододвинулась поближе.
– Я знаю, как сильно ты любил Бо.
– Он был таким классным охотником.
Я положила дрожащую руку Келвину на колено и замерла. Он не сбросил ее и не отдернул ногу, а посмотрел прямо на меня мокрыми от горючих слез зелеными глазами.
– Это отец его застрелил.
Такого я не ожидала, картина не укладывалась в голове. Мне всегда представлялся визг тормозов и искалеченный Бо на асфальте.
– Ты уверен?
Келвин лишь холодно посмотрел на меня.
– Но зачем твоему папе убивать Бо? Он был лучшим в мире псом. – Это было правдой. Я умоляла папу завести собаку. Шоколадного лабрадора, разумеется.
– Как-то ночью он зашелся лаем, Ларсены пожаловались. Я спал, но помню, как зазвонил телефон. Отец, повесив трубку, рявкнул, чтобы я увел Бо в гараж. Дело было после полуночи. Я услышал отца, но тут же провалился обратно в сон. А потом грянули выстрелы. Два. Вначале мне показалось, отец выпалил в моей спальне, таким громким был звук. Я подбежал к окну. Отец пнул Бо, чтобы убедиться: тот действительно мертв, и бросил его там. Даже не положил в коробку.
Я закрыла рот ладонью. В палатке было жарко и душно, но я начала дрожать. Мистер Верстеег всегда пугал меня, но теперь превратился просто в чудовище.
– Я похоронил Бо, – продолжал Келвин. – Дождался, пока эта скотина ляжет спать, потом вышел за лопатой. Копал целую ночь. Мне пришлось затащить Бо на тачку, таким он был тяжелым. Я не мог донести его.
Когда Келвин рассказывал, как хоронил свою собаку, мне хотелось просто разрыдаться.
– Ненавижу его, – произнес Кэл тихим голосом, от которого я покрылась «гусиной кожей».
– Трудно придумать отца хуже, – согласилась я. Мой папа никогда не застрелил бы собаку. Особенно за лай. Особенно если бы я любила ее.
– Иногда я думаю, может, призрак Бо где-то рядом, – признался Келвин. – Думаю, простил ли он меня, что я не отвел его в гараж той ночью.
– Конечно, он рядом, – закивала я, пытаясь дать ему надежду. – Уверена: Бо сейчас на небесах, ждет тебя. Возможно, у него в зубах теннисный мячик, чтобы поиграть с тобой. То, что кто-то умер, еще не значит, что он перестал существовать.
– Надеюсь, ты права, Бритт, – пробормотал Кэл тихим голосом, полным жажды мщения. – Надеюсь, когда мой отец умрет, он отправится в ад и будет мучиться там во веки веков.
Глава 29
Уже в сумерках я увидела струйку дыма, поднимавшуюся над верхушками деревьев. Прошагав целый день без еды и воды, ничего не соображая, я тяжело потащилась в сторону дыма. Когда в кружащемся снегу нарисовался дом, мне подумалось, это мираж: он был слишком красивым, чтобы быть настоящим – с окнами, блестящими золотом, и облачком серого дымка, картинно поднимавшимся над красной трубой.
Пошатываясь на ветру, словно забавлявшемся моей слабостью, я поковыляла к дому, завороженная мыслями о тепле и отдыхе. Скатившись по склону на заснеженную подъездную дорожку, я ахнула от того, как точно воображение обманывает меня. Айдлвайлд предстал передо мною во всех деталях.
С фронтонов, расположенных один за другим, повторяя очертания ледяных пиков на горизонте, свисали сосульки толщиной в руку. Несколько сантиметров снега покрывали крышу. Я жадно уставилась на дом.
Размытый мужской силуэт пересек длинный ряд больших окон и рассеянно остановился, глядя в сад, прихлебывая из кружки.
Келвин.
Я услышала свой чуть слышный, сдавленный голос, зовущий его по имени. И вот я уже бегу к дому, поскальзываясь и увязая в снегу, не отрывая глаз от двери. Меня охватил ужас при мысли, что отвернись я хоть на мгновение, Айдлвайлд и Келвин просто исчезнут в надвигающихся сумерках.
Я заколотила в дверь, хотя ощущение было, что заледеневшие руки вот-вот расколются. Содрогаясь от рыданий, царапала толстую деревянную дверь, стучала по ней ботинками, всхлипывая, звала Келвина.
Дверь отворилась, и на меня вытаращился Кэл. Несколько мгновений его лицо выражало только замешательство, он не узнавал меня. И вдруг глаза друга потрясенно открылись.
– Бритт!
Он затащил меня внутрь, не тратя время на то, чтобы снять с меня рюкзак, промокшие насквозь куртку и перчатки.
Я слишком устала, чтобы говорить. Следующее, что помню: Кэл перенес меня в гостиную и положил на диванчике перед камином. Я вяло отметила, что он обыскал мои карманы, вероятно, в поисках ответов на вопрос, что со мной стряслось. Ничего не найдя, стащил с меня ботинки и растер ноги. Потом закутал в теплые – сухие! – одеяла и плотно натянул на голову шапочку. И тогда на мой замороженный мозг обрушилась лавина вопросов.
Ты меня слышишь? Сколько пальцев? Как долго ты была в лесу? Одна?
Я приподняла голову, вглядываясь в его зеленые глаза, обретая уверенность в сквозившей в них опытности. Хотелось забраться к нему на руки и похныкать, но я не знала, как заставить свое тело пошевелиться. По моей щеке скатилась слезинка, и я надеялась, Келвин понял все слова, которые я была не в силах произнести. Мы снова вместе. Теперь все будет хорошо. Он позаботится обо мне.