— Ну вот, выговорился, легче стало, — сказал волку Жилло. — И даже ясно мне, что следует предпринять. Есть еще человек, который знает правду о перстне, — ювелир, черти бы его побрали!
Волк зарычал.
— Ты согласен? — спросил Жилло. — Согласен. Это меня радует. Пусть старый мошенник хоть раз в жизни скажет правду. Это, конечно, потруднее, чем доносы писать. Жаль только, брат волк, что при нужде не смогу я тебя отыскать. Обидно-то как! А, волчара? Завыть мне, что ли? Бедолага ты мой лохматый, и тебе тяжко, и мне не легче…
Волк извернулся и скусил с цепи медальон. Осторожно взяв его зубами, поднес Жилло. Тот взял, открыл. Зеркальце внутри оказалось, крошечное и тусклое.
— И что же ты имел в виду? — озадаченно поинтересовался Жилло. Но волк, понятно, на такой вопрос ответить не смог.
Не хотелось им расставаться, а пришлось.
И отправился Жилло в Кульдиг — искать жулика-ювелира.
С конем морока вышла — нельзя было на нем среди бела дня в городе появляться. Конь видный был, могли признать. Оставлять в рощице, хотя бы той, где попугая хоронили, тоже опасно — непривязанный уйдет, а если привязать — так неизвестно, когда выйдет случай отвязать. И расставаться с мерином Жилло вовсе не хотелось.
Вот уж и высокие городские крыши показались вдали, вот уж и городские стены обозначились — а Жилло все еще не решил, как быть. Опять же, и спать после такой бурной ночки хотелось нестерпимо. А знал он, что бывали случаи, когда человек прямо в седле засыпал и коню под копыта валился. Быть этим человеком ему как-то не улыбалось.
И вспомнил Жилло про гавань, про кабачок моряцкий и вставшие на дыбы половинки баркасов. Вот где могли приютить коня. Моряки — народ вольный, вряд ли они художества Равноправной Думы одобрять и поддерживать станут. Тем более — они же не только местные, но и заморские, на Думу им начхать… Если там кто и признает коня — так промолчит.
Притом же и сочинился неплохой блеф.
Вызвал Жилло хозяина кабачка для тайного разговора. Привет от «Золотой Маргариты» передал. И сказал, что по уговору с капитаном вот он коня привел и оставляет. Что за конь, каково его славное прошлое — пусть хозяин у капитана спрашивает. Возможно, планы изменятся и от капитана поступят иные распоряжения — тогда он, Жилло, заберет коня. А вот и деньги на прокорм. Должно хватить.
Что на «Золотой Маргарите» породистых лошадей часто возили — весь Кульдиг знал. И что капитан какую-то свою личную торговлю затеял — тоже в порядке вещей. Так что тут Жилло не промахнулся — коня привязали у стены дровяного сарая, нашлось для него и сено.
Теперь можно было спросить колбасы жареной, если нет хорошей — хоть кровяной, хоть крестьянской крупяной, вина подогретого и забраться с завтраком в дальний баркас — тот, где справляли поминки по Дублону. Скамья широкая, там и парочка может с удобствами расположиться, не то что одинокий мужичок в расцвете лет и творческих способностей… вписаться в дугу, прижаться спиной изнутри к теплому от солнца борту баркаса… и спать, спать… спать…
Когда проснулся — солнце уже с другой стороны баркаса светило, не снаружи в борт, а вовнутрь, и не поднималось, а опускалось.
— Неплохо… — и Жилло присвистнул. — Отдохнул, называется! Вот балбес бестолковый! Вот олух царя небесного!
Это он сам себя так приветствовал. А что удивительного? Весь день в переживаниях да всю ночь в седле — тут и похлеще вырубиться можно, на целые сутки.
Побрел Жилло к хозяину кабачка. Тот, конечно, видел, что гость спать завалился, но он хозяином состоит, а не петухом — будить людей не его забота, вот разве кто нарочно попросит.
Выяснив разницу между хозяином и петухом, разжился огорченный Жилло моряцкой старой шляпой, проданной ему по дешевке, перекусил и отправился в Кульдиг. Нужно было Маго с Лизой объяснить, куда он подевался и где теперь корзина. Опять же, наверняка они сегодня лекарю с графом передачи не носили. Пусть хоть завтра…
Подошел Жилло к лекарскому дому — а там в окнах свет, к дверям карета подъезжает и из нее почтенный человек выбирается, а его Кабироль встречает и под локоток вводит. Вернулся, стало быть, господин лекарь? Подпрыгнул Жилло, заглянул в окно. Да…
Очень хорошо он понял, что означает это возвращение. Недаром, видно, судья Эрик старался. Пошла лекарю его обработка на пользу…
Решил тогда Жилло с черного хода в дом пробраться и хоть про графа узнать — тихонько, неприметненько, чтобы лекаря не скомпрометировать. Пусть хоть слово, хоть полслова — что там решили?
Взошел Жилло на три ступеньки, к черному ходу ведущие, а дверь как распахнется. Выскочил кто-то и с треском ее за собой захлопнул. Жилло успел соскочить со ступенек и к стенке отлетел. А по лесенке сбежала вниз Лиза с узелком. Обернулась, протянула руку, сжала кулачок и как будто в дверь что-то невидимое бросила.
А потом — быстрым шагом, размахивая узелком, так что шаль на ней парусом вздулась.
И это Жилло понял. Лекарь, видно, предупредил свою прислугу, что перстень королевский был молодым графом привезен, и никак не иначе. Маго, скорее всего, спорить не стала, к старости свое спокойствие дороже, а Лиза высказала, что было на душе, и поступила соответственно.
Улыбнувшись — потому что представилась ошарашенная народным красноречием рожа лекаря, — пошел Жилло следом за Лизой. Но она как завернула за угол, так и сгинула. Куда подевалась? Вроде все двери и калитки заперты, а летать ей не полагается… Хоть и ведьмочка. Встал Жилло на перекрестке — думать. Собирался-то он к ювелиру. Но ведь и так все ясно — предал лекарь графа и грозит ему гибель. Стоит ли идти в гости еще к одному предателю? Опять, как тогда, притворится, что перепуган, а сам даст какой-нибудь условный знак кому-то поблизости…
Жилло прикинул и так и этак. Доноса ювелир не заберет. Поклянется, что вот завтра же с утра за ним, не позавтракав, побежит — и прямиком в полицию. Значит, остается другой выход. Отвратительный, правда. Омерзительный, потому что с одной стороны — крепкий, здоровый, ловкий мужчина, в расцвете сил, вооруженный моряцким ножом, а с другой — старик, одолеваемый хворями и безоружный. Мысль о том, что ювелира неплохо бы того… к праотцам, так сказать… Эту мысль Жилло старательно гнал прочь. Он крови не любил. Он и на охоту-то в Дундаге не ходил.
Но граф, мальчишка близорукий, который, того гляди, над книжками своими вовсе ослепнет, сидел в подземелье и визита палача ожидал. С одной стороны — мерзкий старикашка, навредивший всем, кому только мог, а с другой — мальчик светлоглазый, и столько в этого мальчика вложено… Казалось бы, только круглый дурак может мучиться выбором. А Жилло вот мучился.
И в то же время продумывал, что следует сделать для спасения графа Иво оф Дундаг. Заставить ювелира написать отступное письмо. Мол, погорячился, солгал, будучи в склоке с господином думским лекарем из-за перстенька и иных предметов. Перстенек у него давно, что может подтвердить прислуга. (Тут Жилло подумал, что наверняка перстень видела только Лиза, а она как в воду канула, прочие же слуги могут с перепугу отпереться…) Больше ни к кому претензий не имею и уезжаю из Кульдига доживать свои дни в тихом Пильтене, где куплю дом. Или не в Пильтене, а подальше.
Шагая к ювелирскому дому, сложил в голове Жилло это послание, даже постарался его расцветить на ювелирский лад. И мучился он то оттого, что не решится убить человека, то оттого, что готов на это.
Как убить, он знал. Что делать дальше — тоже знал. Завернуть в одеяло, вынести из дома, привязать булыжник к ногам и отправить в Венту. Течением, правда, его хоть медленно, а потащит прямо к водопаду. Может, застрять в борозде, что вода за столетия выгрызла. Так надо пойти следом и убедиться, что ювелир благополучно поплыл к морю.
Так, страдая раздвоением личности, Жилло добрался до ювелирского домика.
Он знал, что тот держит одну прислугу — ненамного себя моложе. Прислуга, скорее всего, спала поблизости от кухни. А ювелир жил на втором этаже — там он принимал клиентов, и было у Жилло подозрение, что не только клиентов. Человек, знающий толк в камнях и золоте, да еще с характером ювелира, неминуемо должен был давать деньги в долг под залог драгоценностей, причем под зверские проценты.
Одно из окон выходило во двор — это была мастерская ювелира. С ним Жилло уже неплохо познакомился. Другое, задернутое занавеской, глядело на улицу. Там горела свеча. Возможно, ювелир собирался в постель. Жилло бросил в окно камушек.
— Эй! — негромко позвал он. — Хозяин! Привет от капитана «Золотой Маргариты»!
— Кто там шумит? — бурчливо спросил ювелир, выглядывая. — Кому там старый больной человек понадобился?
— Слушай, хозяин! «Золотая Маргарита» пришла с грузом, а сдавать некому — не пришел наш покупатель-то. Мы полагаем, он нас так рано и не ждал. А капитан на рейс конюхов брал, с ними расплатиться надо, команда тоже просит хоть немного — ну, отдохнуть-то полагается, а? Вот капитан прислал золотой кубок, просил под залог хоть немного, послезавтра выкупит! Впусти, хозяин! В горле будто кто об стенки когти точит…
— Кубок, говоришь? — заинтересовался ювелир. — Покажи!
— Да ты что, хозяин! Тут за мной и так двое каких-то шли, а я тебе посреди улицы стану золотым кубком махать! — громким шепотом отвечал на это Жилло. — Вот, гляди…
И из-под полы плаща показал рукоять ножа, которая должна была кинуть неясный металлический отблеск.
— Леший с тобой, сейчас спущусь, — обещал ювелир. — Но получишь деньги — и сразу чтоб ноги твоей здесь не было! И угощать твою пересохшую глотку я не собираюсь.
Похвалил себя Жилло за сообразительность. Казалось бы, грош цена матросской шапке с обвисшим козырьком и ободранным назатыльником, а какая от нее польза!
Дальше все было просто — одной рукой рот закрыть, другой — руки к туловищу прижать. Ногой дверь за собой захлопнуть. Трудновато было втаскивать этот ценный груз по витой лестнице, однако Жилло справился. Усадил ювелира на постель, в покрывало замотал, нож к груди приставил.
— Только пикни! — говорит. — Мне теперь терять уже нечего. Давай, рассказывай, что там в Коронном замке делается. А потом мы с тобой бумагу одну сочиним.
— Ничего особого в Коронном замке не делается… — проворчал ювелир. — Ну, что ты ко мне все цепляешься? Эшафот сколачивают. Две корзинки для двух голов корзинщику заказали. Знаешь, такие высокие, узкие.
— Жаль, что принцессе я ничем помочь не могу, — вздохнул Жилло. Жалко девочку. Что же это она так не вовремя бежать собралась!
— Ее не за то осудили, что бежать собралась, — охотно завел беседу ювелир, — а за то, что принцесса. И даже более того — ведь Дума знала, что она принцесса, но позволяла жить на всякий случай. Молчала бы — ничего бы и не случилось. Но вот когда она вслух о себе заявила, что королевской крови… Это было уж чересчур. Сама виновата. Могла ведь и дальше жить в Девичьей башне. Глядишь, что-нибудь бы и поменялось…
— Я тебя не о принцессе спрашивал, — одернул его Жилло, понимая, что хитрый черт норовит зубы заговорить. — Я хотел знать, как там граф оф Дундаг.
— Рехнулся твой граф, — даже с радостью сообщил ювелир. — Сказал, что с радостью пойдет на эшафот! Что для него жизнь не имеет теперь смысла если в этом государстве посылают на казнь девушку, виноватую только в том, что кровь у нее — королевская, то почетнее быть покойником, чем живым!
— Так я и знал, — кивнул Жилло. — Красиво сказано! Не зря столько с парнем возился. Хоть красиво говорить его научил. Еще бы годков десять он бы у меня и думать начал. А теперь мы с тобой его спасти попытаемся. Сейчас я тебя за стол посажу и одну руку тебе высвобожу. Лист бумаги мы чернильницей прижмем. Чернильница у тебя красивая. Возьмешь перо и будешь писать под мою диктовку письмо в Равноправную Думу.
— Не могу я писать, — сразу возразил пройдоха ювелир. — Мне руку скрючило, я ложку не удержу, а ты — пером писать!
— А вот сейчас лечить начну… — и Жилло достал моряцкий нож.
Покапризничав, ювелир позволил сунуть себе в руку перо.
— Глубокоуважаемая и многопочтенная Равноправная Дума… — начал диктовать Жилло, не забыв уткнуть нож меж ювелировых лопаток. — Хочу я покаяться в совершенном мной злодеянии, причиной которого было вполне объяснимое и невинное желание усовершенствовать свое ремесло. Желая послужить своему равноправному народу и создать творения, прославляющие его свободу и равноправие, я собираю в своем доме шедевры мастеров проклятого прошлого, изучаю их и использую технические приемы их создателей в своей работе. На протяжении нескольких лет я видел у думского лекаря Арно Кандава перстень, выполненный в неизвестной мне манере…
Тут Жилло опустил взор с потолка на бумагу и увидел, что на ней не появилось ни строчки.
— Ты что это, старая рухлядь? — возмутился он. — Я тут тружусь, а ты и обращения не написал!
Действительно, сочинение бумаги было для Жилло тяжким трудом. И не потому, что он двух слов связать не мог — отлично мог, особенно в дамском обществе. А потому, что он официальные документы всего раза три-четыре в жизни видел. Только и запомнил, что писать надо мудро и витиевато.
— Ни в чем я каяться не собираюсь, — отвечал ювелир. — Я знаю, к чему ты клонишь! Я, мол, скажу про перстень — и получится, что граф не виноват! Но лекарь-то уже признался, что получил перстень от графа и что тот ради принцессы прибыл! Какой прок от моего покаянного письма? И кто ему поверит, если его втихомолку подбросят? Ты же не собираешься самолично в Думу с ним заявляться?
— Не знаю, кто поверит письму, но что я ни одному твоему слову не верю — это исторический факт! Поэтому пиши и не зли меня! — приказал Жилло. — Неужели эти проклятые побрякушки тебе дороже жизни? Подумаешь перстень! Ну, будет у тебя в хозяйстве одним перстнем меньше… Пиши, рожа неумытая!
— Ты молод и не понимаешь, что может радовать старика, прочувствованно и задушевно молвил ювелир. — Когда женщины уже не представляют интереса, когда богатство не может вернуть молодости и здоровья, остается только это — прекрасные вещи. Хранить их в своем доме уже великая радость. И состязаться с теми мастерами, которые их создали о, это более глубокая страсть и более чистая ярость поединка, чем то, что бывает между мужчиной и женщиной…
Скажи это кто другой — Жилло заслушался бы и слезу уронил. Но сидела ярость и в нем — может, не такая прекрасная, которую неожиданно принялся проповедовать ювелир, но уж зато не позволяющая забыться и заслушаться.
— А ты у нас, оказывается, поэтическая натура! — глумливо заметил Жилло. — Бери перо и пиши! А что будет дальше с твоим покаянным письмом уже не твое дело!
— Все кончится тем, что тебя с этим письмом арестуют! — предупредил ювелир. — А если и не арестуют — будут искать меня, чтобы спросить, не сошел ли я с ума! Это тебе в голову не приходило?
— Тебя не найдут, — сказал Жилло. — Я заберу тебя с собой.
Больше он ничего сказать не мог.
— А если я убегу и сам приду в Равноправную Думу? А если сейчас мой дом сторожат? — спросил ювелир. — Ты затеял страшную глупость, и шел бы ты прочь, пока не поздно! Я даже согласен дать тебе денег — только убирайся. На эти деньги, между прочим, ты сможешь подкупить стражу и добраться до своего драгоценного графа! Это куда умнее, чем сочинять всякую белиберду!
Ювелир перешел в наступление лишь потому, что заметил — Жилло вроде бы задумался. А задумался Жилло потому, что ювелир, сам того не подозревая, навел его на путную мысль.
— Хорошо, я уйду, — согласился Жилло. — Я уйду, а ты с утра пораньше отправишься в Коронный замок и скажешь правду про перстень.
— С чего это вдруг я пойду в Коронный замок нести чушь про перстень? — осведомился ювелир.
— А с того, что я уйду отсюда не с пустыми руками! Я заберу всю твою коллекцию побрякушек, и получишь ты ее в тот день, когда граф благополучно уберется из Кульдига! Клянусь честью!
Ювелир разинул рот и громко охнул, возмущенный то ли ужасающей выдумкой Жилло, то ли его противозаконной клятвой.
— Вот так-то! — подытожил Жилло, крайне довольный своим решением. Обойдемся без смертоубийства. Ты ведь много всяких штучек насобирал, чтобы с покойниками состязаться… Вот от них и польза будет! Сейчас я тебя опять замотаю и кляп в рот воткну, а потом пойду в мастерскую и соберу там самые ценные побрякушки.
Не успел ювелир возразить, как в рот ему въехал шершавый угол одеяла и свернулся там крайне противной трубочкой.
Привязав ювелира к стулу, Жилло вышел на лестницу и открыл дверь в мастерскую. Нож он все еще держал в левой руке — кто знает, не пришлось бы сундук взламывать…
Ему навстречу кинулась тень — причем тень, судя по удару ее кулака, вполне материальная. Жилло ответил кулаком же, проскочил и увидел на фоне окна другую тень. На полу стоял потайной фонарь, бросая тонкий, как вязальная игла, луч на ноги второй тени.
Жилло не был особенно пуглив, но схватываться сразу с двумя — это мало радовало графского слугу. Он мог и отступить — но тогда воры преспокойно унесли бы ювелировы сокровища. И как прикажете вызволять молодого графа?
— Вот это да! — чересчур даже весело воскликнул Жилло, хотя пот его прошиб основательно. — Мне и собирать побрякушки не придется! Куда вы их упаковали, ребятишки?
В комнату ввалилась та тень, что мимо Жилло пролетела на лестницу.
— Это еще кто такой? — как и следовало ожидать, мужским шепотом спросила она. — Не может быть, чтобы к старому козлу приехал внучек!
— Слушай, ты, — жалостно обратился к Жилло тот ворюга, что стоял у окна. — Ты нас не видел, мы тебя не видели. Возьми то, что осталось в нижнем ящике, мы до него еще не добрались. А мы пойдем себе потихоньку.
— Ну уж нет, — возразил Жилло, перекладывая нож в правую руку. Давайте-ка все имущество назад, а то я вас живо повяжу и в подземелья Коронного замка сдам.