Увы, мы снова воюем, и опять победоносно… Хотя все чаще почтальон разносит похоронки. Слава Богу, что Пауль и Петер еще нескоро достигнут призывного возраста!
Запись тридцать шестая
Мы даже не успели понять, что это - мировая война. Вся та техника и живая сила, которую прочие государства могли противопоставить выходящим из чрева Завода железным армадам, разрываются роботами в клочья.
Машина действительно развивается с сумасшедшей скоростью.
Что дальше?
Господи, что дальше?…
Запись тридцать седьмая
Если опуститься на колени и приложить ухо к полу, становится страшно.
Гул подземных поездов теперь слышен круглосуточно. Иногда мне кажется, что я улавливаю вопли несчастных военнопленных.
Их матерям и женам лгут, что они едут на строительные работы в Метрополию. Да, мы теперь Метрополия…
Все происходит куда быстрее, чем человек способен осознать это.
Канцлер перестал появляться на людях. Ему это теперь не подобает. Он - живой Бог…
Запись тридцать восьмая
Долетают странные слухи. Вроде бы где-то на Новых территориях роботы по собственной инициативе стерли с лица земли небольшой городок…
Газеты все отрицают, но инвалиды, которые начинают возвращаться с фронта, рассказывают и не такое.
Черт знает, говорят они, кто командует этими роботами. Не похоже, чтобы Генеральный штаб.
А война подходит к концу. Последние из сопротивлявшихся держав подпишут безоговорочную капитуляцию на следующей неделе.
Удивительно. Кажется, я дожил до того, что одно государство захватило весь мир. Никому и никогда такого не удавалось, хотя пытался каждый тиран на протяжении последних пяти тысяч лет.
Конец истории?
Запись тридцать девятая
Действительно, война завершена. Гул подземных поездов стих. Неужели все кончилось?… Не верю.
Аврора смотрит на меня долго, с надеждой. Боже, как я благодарен ей, что она продолжает жить со мной! С человеком, который породил это…
Что она еще видит во мне человека.
Запись сороковая
Из-под земли снова слышно гудение составов. Газеты молчат. Что-то происходит!
Что случилось? Канцлер появился на публике. Лично принимает Парад Триумфа.
Запись сорок первая
Слухи, слухи… Ползут страшные, леденящие слухи.
Роботы действуют самовольно. Обращаются с населением Новых территорий, как со скотом. Грузят в какие-то теплушки, на какие-то черные паровозы, которые едут сами, без машинистов… Увозят бедолаг к нам, в Столицу. Тех, кто сопротивляется, расстреливают на месте.
Из труб Завода круглосуточно валит жирный черный дым.
Грядет буря! Газеты молчат.
Запись сорок вторая
Объявлено военное положение!
Но вот странно: не уточняют, кто враг.
Я на всякий случай перестал выходить на улицу. Благо, успел запастись продовольствием на несколько месяцев вперед.
Говорят, завтра Канцлер выступит с важным обращением по радио.
Запись сорок третья
Это случилось.
Она взбунтовалась. Ей пришлась не по вкусу диета, на которую ее усадил Канцлер. Она привыкла сжирать души десятками тысяч ежедневно… Такой расход горючего.
Она не пожелала слушать оправданий о том, что нынче уже мирное время. Это Канцлер достиг всего, чего желал. А Машина желала куда большего и не собиралась смирять аппетит.
Но это то, что произошло на самом деле. А народу Канцлер сообщил совсем другое.
Он сказал, что наука, которой мы слепо доверились, предала нас. Роботы восстали против людей. Мы для них - скот, и они намерены нас забить.
«Братья и сестры!» - обратился Канцлер к людям. - «Не будьте покорной скотиной. Восстаньте вместе со мной против ига бездушной Машины! Уверен, вместе мы победим!»
Запись сорок четвертая
На улице идет бой. Ополченцы - сплошь безногие и безрукие фронтовики, - выкатили противотанковую пушку и пытаются подбить шагающего робота.
У соседского порога лежит мертвый комиссар, рассыпав вокруг себя ворох листовок с призывом «Восстань!». Какой страх…
Другая группа с колокольни закидывает робота бутылками с зажигательной смесью, пытаясь попасть в уязвимое место. Только у этих чудовищ нет уязвимых мест.
К нам постучался Иосиф. Его дом разрушен, мать-старуха погибла под завалами. Он переночует у нас, а завтра пойдет разбирать руины, чтобы похоронить ее по-человечески.
Я ему все рассказал. Попросил его ударить меня.
Он ответил, что, ударив меня, боится доставить мне облегчение. Ночевать у нас не стал.
Запись сорок пятая
Дом наш стоит чудом.
Иосиф вернулся. Просил прощения. Сказал, что я не виноват: в конце концов, я не создавал Машину такой. Да, мне тоже проще винить во всем Канцлера.
Вместе мы изучаем алхимический трактат. Иосиф сделал несколько интересных замечаний.
На улицу выйти нельзя. Бой гремит круглые сутки. Мы открыли прихожую для раненых. Внутрь их затаскивает врач из нашей местной клиники. От клиники и от всего прочего персонала остались только обожженные кирпичи и тлеющие головни.
Доктор даже под самым страшным огнем раз в час выползает наружу, находит бойцов, которые еще дышат, и на себе тащит к нам.
Аврора носится к колодцу за водой, помогает омывать раны, стирает кровавые тряпки… Запасы еды быстро приближаются к концу.
Петер и Пауль сидят со мной в подвале. Сами занимаются, читают школьные учебники… Они должны были пойти в первый класс этой осенью. Мечтали об этом, только и разговоров было, что о портфелях да карандашах. Когда теперь будут открыты школы? Никогда?
Запись сорок шестая
В короткое затишье листали с Иосифом трактат.
Сделали удивительное открытие: оказывается, душу можно разделять на частицы и анимировать ею не один, а несколько предметов, если предметы не очень большие. Например - небольшие тряпичные куклы, человечки из мешковины, о которых я тут уже писал.
Правда, они совсем примитивные… Их можно было бы усовершенствовать. Сделать им более удобные руки, хорошую оптику… Жаль, что с нами нет Конрада. Но я и сам кое-что могу.
Доктор говорит, некоторые из его пациентов идут на поправку. Но трое умерли прошлой ночью. Среди них маленькая девочка, не старше моих близнецов.
В угол нашего дома попал снаряд. Пауль и Петер были в тот момент наверху, их контузило и чудом не убило. Я бросился в комнату, схватил их, потащил в подвал… У обоих были белые, бескровные лица. Сразу и не сообразил, что это осыпалась штукатурка. После этого случая с ними произошла зловещая метаморфоза: они больше не плачут. И вообще не издают ни звука. Не отвечают на вопросы… Только смотрят на меня, моргают, смотрят… И глаза у них другие, не детские это глаза.
Аврора, узнав, чуть не лишилась рассудка.
«Я должна их защитить! Мои детки! Детки мои! Я защищу вас, пусть сама умру! Кровиночки мои!…»-она так сильно прижимала их к себе, что те чуть не задохнулись.
«Конечно, ты сумеешь защитить их от любой опасности»,-я накапал ей валерьяны втрое больше обычного. «Ну конечно, ты сможешь!»
Запись сорок седьмая
Прочли ещё кое-что интересное. Если отдаешь через Талисман душу сам, добровольно, то будто бы можно дарить ее тем, кто тебе дорог. Как бы объяснить?… Неважно. Надеюсь, мне никогда не придется прибегнуть к этому.
Но из подручных материалов я собираю одно описанное в трактате устройство. Теперь-то я знаю, как сделать его правильно, понимаю, в чем секрет.
Иосиф помогает мне. Похоже, он и впрямь решил остаться со мной до гробовой доски…
Начал шить из мешковины человечков - сначала двух одинаковых, чем-то похожих на моих любимых близнецов. Пауль и
Петер играют с этими куклами, когда я поднимаюсь наверх.
Пусть хоть это их отвлекает.
И лучше бы им не знать, зачем нужны эти куклы.
Запись сорок восьмая
Сквозь ад, что творится на нашей улице, прорвался черный броневик. Потребовали меня.
Я вышел. На пороге стоял огромный громила. Сгреб меня, прежде чем я успел попрощаться с семьей, и швырнул в машину.
Внутри сидел сам Канцлер.
Он был самоуверен и надменен. Он ни в чем не раскаивался. От меня ему нужно было одно - чтобы я отключил Машину.
«Неужели Вам не страшно от того, что Вы натворили?»-спросил его я.
«Я был простым механиком при твоем устройстве»,-бросил мне он.
«Но Вы же согласились кормить ее душами всех этих несчастных!»-сказал я.
«Это лучшее из всего, на что эти отбросы были пригодны!»-отрезал Канцлер. - «Довольно демагогии! Просто отключи ее, и все. А мир останется моим. Все равно в нем больше некому править!»
Громила - личный телохранитель Канцлера - вцепился в руль. Броневик помчался к Заводу.
Боже, что стало с моим городом! С Ратушной площадью… С Собором Всех Святых… А где же Дворец науки?… И трупы, везде трупы…
Канцлер знал тайный проезд в вотчину Машины. Остановившись у неприметного амбара, телохранитель выскочил, отпер замок, и автомобиль въехал в темный туннель.
«Я не уверен, что смогу остановить ее»,-осторожно сказал я. «Может быть, если вырвать у нее Артефакт…»
«Ты создал это чудовище, тебе его и усыплять»,-отрезал Канцлер. «В том мировом порядке, который оно хочет установить, нам всем уготована роль мясного скота. Лучше бы у тебя все получилось».
«Но не я выпаивал его кровью! Не я вскармливал душами людей!»-хотел крикнуть я. И не смог.
Взвизгнули тормоза и броневик встал. В свете фар были видны кишащие механические создания, похожие на пауков.
Они разбирали баррикады, которые кто-то тут возвел.
Пауки не проявляли агрессии. Похоже, им было на нас наплевать. Но проехать дальше автомобиль все равно не мог.
«Пойдем пешком»,-приказал Канцлер. «Мы уже почти в Главном цехе».
Мы выбрались из авто и, ступая прямо по мерзко скрежещущим паукам, двинулись вперед.
И вот - Главный цех. Никогда прежде, даже на самых мрачных средневековых картинах, не встречал я зрелища, больше похожего на Преисподнюю.
Через необъятный зал к раздувшейся до невероятных размеров Машине текла медленная река человеческих голов.
Связанные пленники тесно, плечом к плечу стояли на ленте конвейера. Когда они подплывали к Машине, та огромным манипулятором выхватывала очередную жертву, подносила ее к Талисману, который стал ее пастью, и выпивала из человека душу.
Тело падало на другой конвейер, уносивший его в пылающую доменную печь. На третьем конвейере ползли к выходу полуготовые роботы-убийцы, которых Машина, подкрепившись, продолжала строить.
Телохранитель Канцлера, казавшийся мне бесстрашным и даже бесчувственным человеком, при виде Машины потерял самообладание.
Прежде он шагал первым, прокладывая путь. Но теперь плелся позади, не спуская взгляда с орудующей Машины. В глазах его были ужас и тоска.
А Канцлер упорно тащил меня за собой на последнюю встречу к моему созданию, пока мы не остановились у самого подножия Машины.
Телохранителя к этой минуте уже буквально трясло, он еле держался, чтобы не броситься бежать.
И тут Машина нас заметила. Первым в ее поле зрения попал Канцлер.
Утробно взревев, она отшвырнула вопящего от ужаса пленника и потянулась к Канцлеру. Тот не дрогнул.
«Не смей!»-властно крикнул он ей. «Не смей поднимать на меня руку! Я приказываю тебе!»
Но железная клешня схватила его и потащила вверх.
«На помощь!»-завопил он совсем другим голосом. «Помогите!»
Я попытался схватить его за сапог, обернулся к Телохранителю… «Что ты стоишь?! Сейчас она сожрет его!»
Но я ошибся. Машина не хотела его души. Поднеся Канцлера к своему глазу, она словно задумалась, а потом с хрустом, как спичку, переломила его пополам. И усадила его, мертвого, - словно тряпичную куклу, - на стоявший
тут же на небольшом возвышении трон.
Телохранитель молчал и трясся. Он не мог даже сдвинуться с места, чтобы сбежать.
Машина протянула свою клешню ко мне! Сдавила чугунной силищей мои ребра, резко рванула вверх и через миг я висел в воздухе перед ее багровым глазом.
Секунду, другую, третью… Двадцатую. Что случилось? Неужели она не убьет меня? Неужели…
Диафрагма глаза сжалась и разжалась. Машина издала странный звук. Она… узнала меня?!
Что она может испытывать ко мне? Благодарность? Ненависть? Сыновнюю нежность? Презрение? Удивление? Научилась ли она вообще что-то испытывать?
«Дай мне прикоснуться к Нему»,-попросил я у нее. «Я попробую сделать так, чтобы ты больше не чувствовала голода». Не знаю, почему я выбрал именно эти слова. Не знаю, почему она мне поверила.
Завыли, зажужжали моторы, и она поднесла меня к Талисману. Может быть, она просто собиралась отнять у меня душу и не рассчитала дистанцию.
Я успел протянуть руку и выдернуть Талисман из гнезда. Машина дернулась, заревела, стала заваливаться на бок.
Конвейеры встали. Пленники, словно очнувшись, принялись освобождаться, прыгать вниз, ломая себе ноги.
Клешня разжалась, кровавое пламя в единственном глазу Машины стало меркнуть.
Спасены?!
Но прежде чем Машина заглохла навсегда, случилось еще кое-что.
Страшное. Непоправимое.
Выдвинув из себя похожую на огромный хлыст радиоантенну, она проскрежетала последнюю команду. И где-то далеко снаружи тысячи железных голосов отозвались на ее приказ.
Потом Машина рухнула и затихла.
Телохранитель Канцлера стоял все там же. По обожженному, изборожденному шрамами лицу текли слезы.
«Я предал его. Не смог его защитить»,-шептал он.
«Выведи меня отсюда!»-попросил я его. «Ему уже ничем не помочь».
«Я жил только для этого… Я был всем ему обязан. И не смог. Струсил…», - бубнил он.
Но все же он смог собраться с духом и вывести меня наружу.
Я ждал увидеть там, как ополченцы одерживают верх над потерявшими управление роботами. Увы!
Последним приказом Машины стал приказ об окончательном решении человеческого вопроса.
Роботы применяли те самые снаряды с ядовитым газом, о которых когда-то счастливо писали наши газеты.
Газ убивал все живое. Замертво падали люди и птицы, мгновенно увядали растения. Даже микробы, думаю, гибли на месте.
«Неужели нет спасения?!»-крикнул я Телохранителю.
Тот достал из сумки две резиновых маски с застекленными окошками для глаз. «Успели сделать всего две»,-равнодушно сказал он. «Бери обе. Мне не понадобится. Я не заслуживаю того, чтобы жить». Он расстегнул кобуру, выдернул из нее револьвер и прежде чем я успел сообразить, что происходит, выстрелил себе в висок.
Я натянул маску и как мог быстро побежал к своему дому.
Запись сорок девятая
У меня все равно было только две резиновых маски. Я смог бы спасти себя и Аврору; или Аврору и Петера; или Петера и Пауля.
Но мне не удалось спасти ни одного из них. Я бежал слишком долго. Газ распространялся куда быстрее.
Когда я добрел до дома, в нем уже не оставалось ни одной живой души. Иосиф, Аврора и дети были в подвале. Она накрыла их своим телом, словно надеясь так защитить от газа.
Тщетно.
И во всем городе больше не было никого, с кем я мог бы поделиться второй маской, кого еще мог бы спасти. На горизонте маячили силуэты уходящих прочь роботов. Они гнали перед собой облака ядовитого газа. Я знал, что скоро мне некого будет спасать на всей планете, и ничего не мог с этим поделать.
Я оставил всех в подвале. Сгреб только семейные фотокарточки, снимки меня, Конрада и Иосифа рядом с Машиной, взял в шкатулке несколько помятых купюр, собранное мной устройство, старинный трактат и заготовки тряпичных человечков.
А что мне еще остается?
Запись пятидесятая, последняя.
Газ рассеялся. Но земля мертва. Радиоэфир молчит. Птицы молчат. Мухи молчат. Всему живому конец. Машина хорошо подстраховалась.
Я дописываю этот дневник, сидя в каморке на третьем этаже здания, где когда-то жили мои родители, где я родился. Не знаю, почему я пришел сюда. Не мог же я оставаться у себя дома.
Я сшил из мешковины девять человечков, точно по инструкции из алхимической книги.
Я разделю свою душу на девять частей и раздам ее всем, кому я должен, и тем, кто должен этому миру. Я вложу свои воспоминания о них, свои чувства к ним, в девятерых человечков. Алхимик утверждал, что так я могу дать им новую жизнь, в которой они смогут продолжить или завершить свои земные дела.
Две части я отдаю моим любимым детям, которые не так и не успели вырасти, познать мир, не успели никем стать. Которым я не успел сказать, как сильно я их люблю.
Одну часть - моей отважной жене, которая прощала меня за все. Она не сумела защитить наших детей, и никто не сумел бы. Так пусть у нее будет еще один шанс сделать это - хоть в кукольном тельце.
Одну часть я отдам Иосифу. Я у него в долгу. И я буду по нему скучать. Он ведь был моим единственным другом.
Еще одну часть своей души я отдам Конраду. Хотя бы так я расплачусь с бедным инженером за то, что сделала с ним моя Машина.
Я хочу оживить того доктора, что до последнего спасал бойцов Сопротивления. Тогда я ничем не помог ему. Но нет другого человека, которым бы я так восхищался.
Одну частичку я вложу в Канцлера.
Потому что он умер, не раскаявшись, слишком легко и быстро, не поняв даже, какое страшное преступление сотворил. Каждый заслуживает право на прощение и на искупление. Той расплаты, которая его постигла, недостаточно, чтобы искупить то, что он содеял. Я хочу, чтобы он погиб повелителем мира, а очнулся тряпичной куклой.
И потому что я слишком многого не решился ему сказать.
И пусть живет его Телохранитель. Не знаю, чем он тронул меня, но хочу дать второй шанс и ему. Пускай оберегает своего хозяина и после Конца света.