Вторжение НОАК остановить практически некому. США и НАТО не на жизнь, а на смерть сцепились с Русью, а тут еще Иран…
Хотя Иран, с армией исламских фанатиков, химическим и биологическим оружием и ядерными технологиями, мог бы, конечно, бросить вызов будущей гегемонии Поднебесной. Но Ахмад Низами сегодня – лучший друг КНР, две трети оборонных заводов в Иране построено китайскими инженерами. Почти восемьдесят процентов импорта вооружений для армии и Пасдеран тоже приходится на Китай. Что будет через год, два, когда Китай крепко встанет на берегах Каспия и переселит в Узбекистан и Казахстан миллионов пятьдесят своих бедняков? Неужели Тегеран останется глух к воплям единоверцев? Сомневаюсь…
– В чем должна заключаться ваша позиция?
– Пакистан, товарищ Чэн. Это государство должно полностью опираться на КНР. Не на США и тем более не на Саудовскую Аравию. Пакистан обладает ядерным оружием и большой армией. В условиях грядущего хаоса это сыграет решающую роль в пресечении возможного экспорта шиитской революции на восток, к нашим новым границам. Тегеран с его безумными аятоллами надо держать на коротком поводке. Когда же они ослабеют в тяжелой войне с турками и саудитами, уже мы будем диктовать им условия мира.
Чэн согласно кивнул. Если дело пойдет именно так, через год у Поднебесной не будет конкурентов. Вообще не будет. Все конкуренты истребят или ослабят друг друга в войнах. Главное, не ошибиться, когда наносить решающий удар.
Выпускать «третьего всадника» нельзя ни раньше, ни позже. Только в нужное время.
Следующие три часа Юаньчао провел с военными в развернутом в обширной палатке мобильном тактическом центре. Слушал доклады и делал пометки в своем блокноте. Затем долго и тщательно изучал график движения войсковых колонн и знакомился с проблемами техники в условиях высокогорья.
– Откуда такие потери на марше? – Чэн внимательно посмотрел на щуплого генерала, отвечающего за тыловое снабжение группировки НОАК.
– Низкая техническая надежность. Почти десять процентов боевых и пятнадцать процентов машин обеспечения выходят из строя во время марша.
– Разве с этим нечего нельзя сделать?
– НОАК получает то, что производит наша промышленность. Вопросы повышения качества узлов и агрегатов, товарищ Юаньчао, не в компетенции военных.
Чэн согласно кивнул. Гигантская военная промышленность КНР страдала от врожденных пороков, которые были заложены еще при ее создании и развитии. В пятидесятых годах промышленность создавали с помощью Советов, затем в семидесятые-восьмидесятые – с помощью западных стран, в первую очередь Франции. Когда в связи с событиями на площади Тяньаньмэнь европейцы разорвали партнерские отношения с КНР, наложив эмбарго на военные технологии, им на смену снова пришли русские и израильтяне.
В итоге получились две совершенно разные военные промышленности, к которым прибавились местные, ханьские «левши». А производимая техника напоминала наспех слепленных в конструкторских бюро гибридов, напичканных ворованными технологиями. Это касалось абсолютно всего: авиации, артиллерии, бронетехники и даже стрелкового оружия.
На парадах это великолепие впечатляло, но как оружие поведет себя в реальном бою?
Генералов этот вопрос даже слегка удивил.
– Товарищ Юаньчао, наша техника и вооружение на уровне мировых стандартов! – решительно ответил генерал Линь Хао, командующий 21-й общевойсковой армии, на базе которой сейчас развертывается южная ударная группировка НОАК.
– Нам противостоят слабые силы, оснащенные устаревшим оружием. Самая большая проблема – сложный рельеф местности и отсутствие маневра. Придется двигаться кишкой, в затылок друг другу, больше ста тридцати километров, пока не спустимся в долину у Сары-Булак. После этого последуют удары веером, местность вполне позволяет.
– Как вы, генерал, обеспечите безопасное движение такой массы войск по единственному маршруту в случае, если противник начнет сопротивление?
– Спецназ оседлает все господствующие высоты. К тому же у нас подавляющее воздушное превосходство.
– Вы в курсе о русском контингенте в Киргизии и его боеспособности?
– Конечно. Один батальон парашютистов, охраняющий авиабазу в Канте, эскадрилья вертолетов и смешанная ударная эскадрилья. Штурмовики Су-25 и бомбардировщики Су-24. Нам это никак не помешает, силы не те.
Чэну очень понравилось боевое настроение военных. С их точки зрения, будет не война, а легкий пикник на свежем, горном воздухе.
И вправду, все неплохо. Воздушно-десантный корпус, две общевойсковые армии, наносящие удары из Кашгара и Кульджи по сходящимся направлениям. Семь механизированных, три танковые, три воздушно-десантные дивизии, три десятка отдельных бригад. Этого за глаза хватит, чтобы сокрушить жалкие, карикатурные деспотии бывших советских республик. Взяв Бишкек и Алма-Ату в течение пяти дней, НОАК двинется дальше в Узбекистан, Таджикистан и Туркмению, и ничто не сможет их остановить. Если не хватит двух армий, подтянем резервы, чего-чего, людей в Китае – с избытком!
Попрощавшись с военными и пожелав им всяческих успехов, Чэн вылетел в Кульджу, на встречу с командованием 47-й армии. Нужно было провести еще одну срочную инспекцию по личному приказу Лю Хайбиня.
Война – слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным. Это отлично понимал Председатель КНР.
Через десять дней, если не подведут люди Аиста, мир изменится. Изменится навсегда…
Окрестности Кельце. Польша. 5 августа
Двадцатую танковую перебросили на противоположный фас так называемого «Радомского выступа» совершенно неожиданно. Менее суток назад Громов «проломил» фронт второй французской бронетанковой бригады, выведя на оперативный простор основные силы тринадцатого армейского корпуса. Сейчас он получил новый приказ: развернуться на 90 градусов в сторону Кельце вместо ожидаемого броска на Лодзь.
Главком союзников, генерал Беркли, потерял в ходе первой фазы «Сирены» почти половину боеспособной авиации и управление над войсками союзников, сосредоточенными в районе Кракова. В сложившейся ситуации он отдал единственный четкий приказ: ударить всеми возможными силами во фланг «Радомского выступа», не считаясь с потерями. Будь он выполнен, «тонкая красная линия»[97] из русских механизированных батальонов была бы сметена, и Бородулину пришлось бы, забыв о прорыве, двинуть обе танковые бригады на локализацию флангового удара.
Но сокрушительного удара не получилось. В очередной раз сыграл свою роль пресловутый европейский цинизм, местечковые интересы и близорукость генералитета. Из четырех бригад НАТО, получивших приказ главкома ОВС, в бой ринулась только девятая панцер-бригада Роннебурга, прибывшая на фронт с запада Германии. Остальные три бригады топтались на месте, совершали сложные маневры и бесконечно переговаривались по прерываемой связи с собственным верховным командованием, совершенно игнорируя приказы Беркли.
Потребовалось несколько часов бесплодных переговоров и личное вмешательство генсека НАТО, чтобы итальянская бронетанковая, испанская механизированная и хорватская пехотная бригады пришли в движение. Итальянцы с испанцами, наученные горьким опытом неудачной украинской кампании, лезть в бой не спешили, втайне надеясь, что «колбасники» сделают все за них. Хорватская пехотная бригада генерала Балича вообще не хотела воевать с русскими, зато с удовольствием вцепилась бы в горло соседям, албанцам или боснийцам. Еще больше склок вызвала попытка Беркли назначить на должность командующего южного фаса фронта канадского генерала Джона Фантэна, учитывая то, что ни одного канадского военнослужащего на этом пресловутом фасе близко не было.
Вернувшись в свой командирский КУНГ, Громов раздраженно скинул с головы опостылевший тактический шлем, чтобы хоть пару минут дать отдохнуть ушам от радиоволн, заливающих мозг информацией. Посидев немного с закрытыми глазами, полковник вышел на жаркий, пропахший запахом войны и смерти воздух и закурил. Неожиданно заныло плечо. Черт, больно-то как… Три месяца, проведенных в хирургическом отделении Военно-медицинской академии, позволили восстановить кости, нервы и сухожилия, порванные пулей польской валькирии. Но на перемену погоды плечо ноет, сил нет. Потирая руку, полковник распахнул дверь в подвижной командный пункт бригады:
– Как движение?
– Укладываемся в сроки, господин полковник! – отрапортовал майор-оператор, оторвавшись от электронной карты, по которой двигались разноцветные ромбики и треугольники, означавшие тактические единицы. – И наши, и противника.
Кевин Роннебург, как и все германские офицеры, был блестяще образован и дисциплинирован, так что в драке девятая бригада бундесвера может выпить из нас много крови. Придумать бы какой-нибудь трюк… А раздавим немчуру – остальные сами отойдут. Как уже не раз бывало.
Кевин Роннебург, как и все германские офицеры, был блестяще образован и дисциплинирован, так что в драке девятая бригада бундесвера может выпить из нас много крови. Придумать бы какой-нибудь трюк… А раздавим немчуру – остальные сами отойдут. Как уже не раз бывало.
– Разрешите обратиться, господин полковник! – гаркнул где-то сзади молодой голос с наглыми нотками. Повернувшись, Громов увидел офицера, совсем еще юношу, но с майорскими погонами на клапане:
– Обращайтесь, майор.
– Майор Топорков, командир отдельного сотого танкового батальона специального назначения! Прибыл в ваше подчинение!
Что за чушь? Какой еще танковый батальон специального назначения? Они там, в штабах, совсем умом двинулись?
– Господин майор, я не припомню, когда у нас в стране танковый спецназ появился?
Нагловатый майор радостно оскалился и снова гаркнул:
– Танковый батальон специального назначения иначе называется «штрафной».
Теперь понятно. Штрафники прибыли, посмотрим, что за публика… Хотя, судя по майору, ничего хорошего. Чем-то не нравился Громову этот горлопан с говорящей фамилией Топорков.
– Пойдем, покажешь свое хозяйство, майор. Кстати, почему опоздали? Что за недисциплинированность? Здесь война, господин майор, а не маневры.
Топорков не смутился, разве что веселые, наглые васильковые глаза чуть потускнели, приобрели серый, стальной оттенок.
– Техника разнокалиберная, вся с консервации. Да и экипажи неопытные, курям на смех. Ползли, как черепахи.
– Почему все время кричите, майор?
– Повреждена барабанная перепонка. Давно еще, при подавлении Ахмадовского мятежа на Кавказе.
Опаньки! А майор-то новенький боевой парень, оказывается, а я на него взъелся… Нехорошо.
– В каком звании были, Топорков? – уже мягче спросил Громов.
– Ни в каком, господин полковник. Из добровольцев я, из «сварогов». Мне тогда еще двадцати не было.
Громов кивнул. Это время он хорошо помнил.
Тогда, семь лет назад, когда «царь зверей» Заур Ахмадов поднял вооруженный мятеж, в Москве никакой центральной власти не было. Лавина боевиков грозила прорвать не построенный толком «барьер» и выйти на просторы Ставрополья и Кубани. Нынешний глава государства еще только депутатствовал, возглавлял комиссию парламента по правоохранительным и специальным службам. После начала мятежа, в условиях полного хаоса и паралича власти, Стрельченко вылетел на пылающий Кавказ, выбив из перепуганных властей чрезвычайные полномочия. Вскоре он стал министром национальной обороны и, собрав в кулак разбросанные по всему югу «федеральные силы» различных ведомств, утопил мятеж в крови. При подавлении мятежа Ахмадова первый раз и засветились боевые отряды молодежного движения «Сварог». Эти мальчишки страха не ведали, как и пощады, компенсируя недостаток подготовки яростью…
– Я понял, майор. Дальше что? Вы не стесняйтесь, рассказывайте, вашего личного дела, правда, пока не видел. Закрутился, не было времени с кадровиками связаться…
– Дальше? Дальше, господин полковник, офицерские курсы в Ульяновске[98], подавление Уральской фронды, Казахская операция, Украина, восьмой гвардейский корпус Кабанова, курсы при общевойсковой академии. Месяц назад назначен командиром этого штрафбата.
По мере рассказа Громов радикально менял свое отношение к этому молоденькому майору. Молодец парень, тридцати нет, а повоевал уже – на троих хватит.
– Награды есть?
– Так точно! Два ордена Мужества – за Кавказ и Днепр и медаль «За отвагу» – казахская.
– Отлично! – Громов резко остановился и протянул руку Топоркову:
– Добро пожаловать в двадцатую танковую! Нам такие командиры нужны.
– Спасибо, господин полковник.
Несколько минут спустя Громов и Топорков тряслись в командирском «Воднике», направляясь к замаскированным позициям штрафников.
Первое, что поразило комбрига, это действительно разнокалиберная техника, состоящая на вооружении батальона. Десяток Т-62 М с «бровями Ильича», десяток обычных «шестьдесят вторых», два десятка Т-55 М с дополнительными противокумулятивными экранами.
Возле техники, предварительно укрытой «накидками», неторопливо ковырялись люди. Тощие, наголо бритые субъекты в мешковатых серых комбинезонах и с номерами на спинах. Присмотревшись, Громов увидел автоматчиков, стоящих между деревьями.
– Конвойная рота, – перехватив взгляд комбрига, отозвался Топорков. – У нас вообще батальон необычного состава. Четыре танковые роты, моторизованная конвойная, истребительно-противотанковая батарея.
– А зачем истребительно-противотанковая батарея?
– На случай, господин полковник, если кто из боя раньше времени выйти захочет. Один ПТУР «Штурм» в корму, и привет родителям.
– А как они обычно в бой ходят?
– В ошейниках. Примитивная вещь, но действенная. В ошейнике заряд пластида, небольшой, но голову отрывает начисто. Плюс передатчик, работающий в радиусе пяти километров. Вышел из этой зоны: взрывчатка активируется, бах!!! И мозги соскребай.
– Зачем тогда ПТУРы?
– Всякое бывает. Сигнал прерваться может из-за помех или приемную станцию заглушат. Тогда эти хмыри слинять захотят. Сто процентов! Хитрые твари. Или, еще хуже, попытаются нас атаковать.
– И были такие случаи?
– Пока нет, но могут быть. Контингент хоть и трусливый, но отморозков хватает.
– Построй-ка своих «каторжан». Вот хотя бы эту роту!
Топорков дал сигнал, со всех сторон тут же заорали сержанты, и масса людей в сером дисциплинированно сбилась в кучу, придав ей некое подобие строя.
– Слушать сюда! Сейчас вам, ублюдкам, высокую честь окажут. Сам командир бригады лично пройдет вдоль строя. Стоять нормально, рожи не корчить, в обморок не падать! Понятно, гниды?! – рявкнул Топорков, возле которого каменными изваяниями застыли звероподобного вида, похожие на химер старшины. Откуда они появились, Громов так и не заметил.
Штрафники вытянули шеи и преданно выпучили глаза. «Словно стадо овец, готовое на убой», – мелькнуло у Громова. Даже неприятно стало, несмотря на то что штрафники – преступники, отбросы общества и снисхождения не заслуживают.
Пройдя вдоль строя, полковник приметил несколько подозрительно знакомых морд. То ли в жизни с ними виделся, то ли по телевизору… Интересно, кто такие?
– Слушай, майор, у тебя все личные дела штрафников есть?
– Конечно. Они в штабе. Что, господин полковник, знакомые лица увидели? – с улыбкой осведомился Топорков. Видимо, комбриг был не первым, кто обращался к нему с подобным вопросом. – У нас здесь публика действительно интересная собрана. Прямо террариум редких гадов.
Громов подивился, сколько презрения и плохо скрываемой ненависти было в голосе Топоркова.
– Возьмем, господин полковник, того высокого, – показал пальцем Топорков на бритоголового задохлика, который, заметив внимание начальства, попытался верноподданнически улыбаться беззубым ртом. – Это же сам Тагир Багаев, известный на всем Кавказе по прозвищу Комбайнер. Сначала был полевым командиром, головы нашим пленным резал, затем сдался по амнистии и заделался фермером. Осел под Астраханью вместе с двумя братьями. Его в пример ставили, по «ящику» показывали. Дескать, бывший «эмир» стал землепашцем, вот они – успехи стабильности. Что характерно, пережил спокойно и мятеж ахмадовский, и полное отделение Кавказа. Уж больно хорошо с местными властями дружил. Только люди почему-то в окрестностях пропадали. Когда эту семейку спецназ взял, почти сотню рабов на этой ферме освободил. Обоих братьев Багаева тут же прикончили, а ему повезло – пожизненное дали.
– Как в штрафники-то попал?
– Добровольно. У него туберкулез, больше года не протянет. Появился шанс, пролив кровь, выйти по амнистии.
Офицеры прошли вдоль строя унылых серых фигур.
– А вот наши красавцы Цаплин и Судаков. Один чекист, другой прокурор. Цаплин занимался «борьбой с терроризмом», сколотил из чеченцев банду, которая убивала и похищала бизнесменов. А чтобы боевиков не трогали, снабдил их чекистскими ксивами[99]. Судаков тоже еще тот кадр… Насиловал несовершеннолетних девушек, прикрываясь прокурорским мундиром. Теперь оба здесь, в штрафбате – хотят искупить вину перед нацией и выйти чистенькими. У-у-у, мрази!
Топорков злобно сплюнул себе под ноги, не стесняясь присутствия комбрига. Он буквально задыхался от ярости.
– Им молиться на нынешнюю власть нужно за то, что дает возможность умереть людьми. Раз уж жили как животные, хоть умрут как мужчины. В бою.
– Я думаю, их это волнует меньше всего, майор. Не те они люди. Их в первую очередь собственное выживание заботит.
– Выживание? – лукаво улыбнулся Топорков. – Этого я им гарантировать не могу. Быструю и достойную смерть – да. Хотя и ее надо еще заслужить. Особенно этим…
План применения штрафного батальона возник в голове Громова почти сразу, как он получил очередной приказ из штаба корпуса. Чуть позже, на коротком военном совете, он озвучил свою мысль: