И дело даже не в самой Зине. В конце концов, твои взгляды — это твое личное дело. Но зачем же так активно их на каждом углу пропагандировать? Это, считал Бурцев, может быть опасно для подрастающего поколения. Рядом, в соседних квартирах, между прочим, невесты подрастают.
Зина между тем с интересом посмотрела на Бурцева и толкнула его локтем в бок.
— А ты что, правда, ничего не знаешь? У нас все разговоры только о них! Это то еще кино, Бурцев!
Хотя вокруг никого не было, Зина приблизилась лицо к уху Бурцева и понизила голос.
— Квартиру-то Алкину мадам сняла. Новая русская. Чтобы там встречаться с молодым любовником!
Зина посмотрела на Бурцева, желая оценить произведенный эффект.
— Ну и что? — мрачно спросил Бурцев.
— Как что! Ей уже за сорок, а ему только двадцать семь! Представляешь?
Бурцев пожал плечами: чего только в жизни не бывает. Зина даже махнула на него рукой: хватит, Бурцев, придуриваться, сам понимаешь, что это ни в какие ворота не лезет!
— Да ты ее, может быть, видел! Такая в шубке из стриженой норки. В джипе приезжает. Похожа на Аллу Пугачеву. Бизнес свой имеет… Йогуртами оптом торгует. Офис снимает в центре города — сотрудники, охрана, все дела… Мужиков в подчинении два десятка. Крутит ими как хочет! А одного вообще… К этому делу пристроила!..
Зина с удовольствием рассмеялась, как будто это не дама в норковой шубке, а она сама крутила двумя десятками мужиков, а одного вообще использовала на любовной почве.
Бурцев почувствовал, что ему захотелось стукнуть Зину чем-нибудь по голове.
— Но сама, между прочим, ничего… Незаносчивая… Алка пожаловалась, что осенью ходить не в чем, так та ей свое старое пальто отдала. А оно такое старое, что таких новых у Алки вообще никогда не было. Только на рукаве немного запачкано. Так это любая химчистка выведет. Представляешь?
— Он сам ее на джипе и привозит. Неужели не видел? У нас за ними все из-за занавесок наблюдают. Он такой красавец! На Тома Круза, артиста, похож. Небритый… волосы длинные… глаза горят. Короче, тот еще кобель… А Алка у мадам кое-что выведала. Этот красавец к ней вроде как шофером устроился, а уж потом…
Зина хихикнула.
— Тебе куда? — мрачно спросил Бурцев.
— Мне все равно куда! Моей барыньке опять кавалер звонил. Едет.
Они спустились с крыльца и направились к припаркованной у помойки машине Бурцева.
— Вот ты на ведре ржавом ездишь, — заметила Зина. — А мадам, между прочим, своему хахалю джип подарила! Ну тот, на котором они приезжают. Джип вроде как на нее был оформлен, а теперь на него… Понял? Так с вами теперь поступают! Захотела — джип подарила! Захотела — на фиг послала! — и Зина посмотрела на Бурцева свысока.
Бурцев промолчал.
— А вообще-то, джип, это она, конечно, зря! С вашим братом нужно строго: пришел, сделал свое дело и гуляй! Церемониться нечего. — Зина на некоторое время задумалась. — А джип — это она, видать, потому, что влюбилась… Как пить дать! — Зина неодобрительно покачала головой. — А вот это она зря! От этого добра не жди!
Бурцев подошел к своей машине и достал из кармана ключи.
— Не любишь ты мужиков, Зина… — заметил он.
— А за что вас любить?
— От нас, между прочим, тоже кое-какая польза есть, — хмыкнул Бурцев. — Например, дети от нас заводятся… И вообще. Без нас вам бы тоже… скучновато было…
— Не волнуйся! Не было бы!
Зина тряхнула головой и гордо направилась по двору в сторону проспекта.
«Почему после разговора с Зиной всегда такое ощущение, будто дерьма наелся, — думал Бурцев, выруливая с парковки. — Ну да Бог с ней, с Зиной».
* * *Бурцев застал Айвазовского одного. Лучший друг стоял посреди комнаты, — круглолицый высокий и кудрявый, как композитор Бетховен, и держал в руках ружье не ружье, лук не лук — короче, этот самый арбалет.
У Бурцева даже что-то внутри екнуло при виде арбалета. Он оказался небольшим, сантиметров семьдесят. С лакированным прикладом из дорогого дерева, с зубчатым механизмом для натягивания тетивы, стальной пластиной и самой тетивой толщиной в мизинец. А главное, было в нем что-то такое… Трудно даже выразить… Веяло от него чем-то романтическим и веселым, чем-то из детства, из романов Дюма — мушкетерами, шпагами, дуэлями, храбрыми друзьями, преданными слугами и графиней де Монсоро.
Айвазовский, довольный произведенным эффектом, повертел в руках новую игрушку.
— Что скажешь? Вещь? — гордо сказал Айвазовский.
— Вещь, — согласился Бурцев.
Айвазовский тронул большим пальцем желтоватую тетиву.
— Бычьи жилы, — важно заметил Айвазовский. — Синтетика не держит нужное натяжение.
Бурцев кивнул. Игрушка игрушкой, но сразу видно, что нешуточное оружие. Из такого засветишь кому-нибудь между глаз — мало не покажется.
— А стрелы из кедра. Со специальной балансировкой, — добавил Айвазовский.
Он переложил арбалет в левую руку, упер его луком в пол, а правой начал крутить маленькую ручку сбоку. Застрекотал латунный храповичок, миниатюрный червяк двинул встроенную в ложе рейку, и тетива, зацепленная специальным крючком, начала постепенно натягиваться. Не вкладывая стрелу, Айвазовский нажал на спуск, и тетива со страшным звуком выстрелила.
Бурцев осторожно вынул из рук друга опасную покупку. Повертел ее в руках. Приложил к плечу… Повернулся к свету, чтобы получше разглядеть инкрустацию, украшающую приклад.
— Чувствуешь? — из-за его плеча спросил довольный Айвазовский.
— Что?
— Греющую мужское сердце тяжесть! Оттого, что держишь в руках настоящее оружие! А не какую-нибудь пукалку с газом.
— Чувствую, — сердито ответил Бурцев.
Вообще-то, Айвазовский этим отличается. Любит он из ерунды сделать представление. Вот ты, например, купил новую кофеварку — и ничего. Купил и купил. А у Айвазовского всегда получается, что его кофеварка — самая лучшая в мире. Сама мелет, сама варит, сама пенку взбивает. Плюс ко всему, купил он ее за три копейки, а не за двести баксов, как все. А если приобрел он, скажем, дротики для метания, или, по-русски, дартс, то тут же окажется, что дартс — самая полезная в мире игра: она развивает глазомер, ловкость, дальнозоркость и к тому же способствует правильной работе кишечника.
То есть Айвазовский — тот еще жук. А с другой стороны, арбалет — и в самом деле стоящая штука.
— Вещь! — подытожил между тем Айвазовский.
— Вещь, — согласился Бурцев.
Он еще раз взглянул на арбалет с расстояния вытянутой руки и спросил:
— И почем, интересно, такая красота?
Айвазовский небрежно махнул рукой.
— Четыреста баксов, — сообщил он.
— Сколько?! — изумился Бурцев. Он еще раз, новыми глазами, оглядел приклад, пружину и тетиву.
— Не дешево, конечно… — философски заметил Айвазовский. — Но что деньги?… Дым! Все равно бы пропили.
— Четыреста баксов! — покачал головой Бурцев. — За четыреста баксов люди «Жигули» покупают.
— За четыреста покупают ведро с гайками. А тут… Боевое оружие. С такими арбалетами эти… как их… ну, в средние века…
Айвазовский сделал несколько шагов к стене и приложил арбалет к висящему ковру.
— Хочешь — стреляй, хочешь — на стену вешай! За такую красоту никаких денег не жалко! — назидательно сказал он. — Ну-ка, подержи. Я со стороны посмотрю.
Бурцев занял его место, перехватил арбалет и прижал его к ковру, пока Айвазовский, отойдя на середину комнаты и откинув голову, любовался со стороны получившейся композицией.
Бурцев неодобрительно за ним наблюдал.
— Ты что, пьяный был, когда покупал? — спросил он.
— Почему обязательно пьяный? — удивился Айвазовский.
— Потому что с пьяных глаз все что угодно можно купить. Сам знаю.
Айвазовский ничего не ответил. Он подошел к Бурцеву и забрал у него из рук арбалет, как в детском саду обиженный ребенок отбирает у приятеля-насмешника любимую игрушку.
Смех, да и только!
— Между прочим — это лазерная копия с настоящего арбалета семнадцатого века, — сказал Айвазовский.
Бурцев кивнул: ну конечно. А как же еще!
— А убойная сила — почти как у калашникова. Миллиметровую сталь пробивает, — продолжил друг.
Бурцев почувствовал, что начинает сердиться.
— Зачем? — спросил он.
— Что — зачем?
— Зачем пробивает?
Айвазовский посмотрел недоуменно и пожал плечами.
— Охотиться можно. Лося, например, с одного выстрела наповал!
— Ага. А хомяка — в клочья, — съязвил Бурцев. Айвазовский пожал плечами и ничего не ответил. Бурцев почувствовал, что его настроение совсем испортилось. Даже непонятно почему.
Казалось бы, купил человек себе игрушку за четыреста долларов — ну и пусть! Его дело. Каждый сходит с ума по-своему. Тем более, что Айвазовский — человек коммерческий. Купит какую-нибудь дрянь, скажем, за тысячу, — кажется, дурака свалял, выбросил деньги на ветер! Так ведь нет. Смотришь — через некоторое время он эту самую дрянь за полторы тыщи кому-нибудь продал. И человек радостно убежал с ней под мышкой, считая, что совершил выгодную сделку! Так что в этом смысле за Айвазовского переживать не надо.
Казалось бы, купил человек себе игрушку за четыреста долларов — ну и пусть! Его дело. Каждый сходит с ума по-своему. Тем более, что Айвазовский — человек коммерческий. Купит какую-нибудь дрянь, скажем, за тысячу, — кажется, дурака свалял, выбросил деньги на ветер! Так ведь нет. Смотришь — через некоторое время он эту самую дрянь за полторы тыщи кому-нибудь продал. И человек радостно убежал с ней под мышкой, считая, что совершил выгодную сделку! Так что в этом смысле за Айвазовского переживать не надо.
Отчего же тогда настроение испортилось?
Бурцев нахмурился.
— Ты что это, на мне тренируешься? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду? — удивился друг.
— То самое! Расхваливаешь свой арбалет, как будто собираешься кому-то его впарить… А я у тебя вроде как тренажер…
Айвазовский фыркнул и презрительно дернул плечом: вот еще, чего не хватало!
Он прошелся взад и вперед по комнате.
— А недавно я вообще… — продолжал он, — передачу по телевизору смотрел. Про французов. У них есть общество любителей арбалетной стрельбы. Они каждые выходные одеваются как в средневековье и где-нибудь в лесу разыгрывают типа войну с арбалетами. Понял! Все по чесноку. Только стрелы с резиновыми наконечниками. Чтобы не покалечить друг друга. Вот так! Это тебе не пейнтбол на стадионе.
— Так мы же не во Франции, — напомнил ему Бурцев. Он, кажется, тоже видел эту передачу.
Айвазовский пожал плечами:
— А какая разница? Накупили все наши арбалетов — вот вам и общество.
— Ага! Щас! — Бурцев сердито подумал о том, что не хватает только, чтобы нашлись еще такие же дураки среди наших.
Бурцев некоторое время молчал, а потом рассмеялся.
— Ты что? — спросил Айвазовский.
— Представил себе наших. Оделись мы, значит, в кольчуги и латы, бегаем по лесу, прячемся друг от друга за деревьями — и из арбалетов, из арбалетов!.. Колян, Патрикеич, Мухомор… Один знаменем размахивает, другой в медный рог трубит. Красота! А вокруг зайцы валяются, со смеху за животики держатся!
Бурцев рассмеялся, представив эту картинку.
Айвазовский обиделся.
Когда Айвазовский обижается, он становится очень потешным. Губки сжаты, волосики, свитые в проволочные кудряшки, подрагивают, глаза узенькие и злые-презлые.
Бурцев опять рассмеялся.
— Ладно. Не обижайся. Это я любя. Классная вещь твой арбалет. — Он посмотрел в окно. — Пойдем, может, шары погоняем? Или пивка?
— Нет, — упрямо сказал Айвазовский, не глядя на друга. — Я поеду в лес. Арбалет в деле пробовать. Хочу посмотреть, как он стреляет.
— Так ты что, пиво теперь вообще пить не будешь?
Айвазовский пожал плечами. Кто его знает, как дальше пойдет. Тут уж как масть ляжет. Может быть, и не будет. Потому что целыми днями будет из арбалета стрелять.
Друзья помолчали.
— Там, между прочим, еще были, — сказал Айвазовский. — Было б сейчас два, поехали бы, постреляли…
— Нет, браток. Ты уж как-нибудь один…
Они опять помолчали.
— А вообще-то пострелять и из одного можно… — Айвазовский оживился. — Поехали бы сейчас за город… Сделали бы мишень из пенопласта…
Бурцев почему-то рассердился.
— Э, нет! Тут, братан, сытый пешему не конный. У меня обувка не та, чтобы по грязи ползать!
Айвазовский пожал плечами: как хочешь.
Бурцев пошел к дверям.
— Ты с арбалетом на амура похож, — сердито заметил он напоследок. — Тоже кудрявый… Только крыльев нет и рожа наглая.
* * *На обратном пути Бурцев ни с того ни с сего попал в пробку.
Черт их знает, откуда они берутся эти пробки! Ведь и день-то выходной, и машин на улицах не так много! Но двое «жигулей» зацепились бамперами — пока водители разбирались, кто из них больше козел, возникла очередь из нескольких троллейбусов. Проезжать перекресток стало труднее, кто-то не успел повернуть по зеленому сигналу и повернул по красному, и пошло-поехало! Через пару минут никто уже не обращал внимания на светофор, каждый старался прошмыгнуть в первый образовавшийся просвет, а в этот же просвет уже втирался водитель с поперечного направления, а сзади подпирали новые нетерпеливые… Короче, буквально на глазах перекресток заполнился машинами, стоящими, как паркет, елочкой, со всех четырех сторон пробку подперли вновь подъехавшие, самые нетерпеливые заняли позиции для атаки на встречных полосах, и все замерло.
«Ну все! — понял Бурцев. — Теперь не меньше чем на час».
Он выключил двигатель и, зная по опыту, что нервничать все равно бесполезно, приготовился терпеливо ждать.
Сытый холеный гаишник и два молодых голодных дружинника, заметив образовавшуюся пробку, пошушукались о чем-то, потом сели в свою машину и укатили. «А и правда! — мысленно воскликнул Бурцев. — Чем они виноваты, что у нас в машинах сидят не люди, а бараны! Зачем им полчаса париться и трепать нервы, разруливая пробку, когда в другом месте их ждет почетное и приятное занятие — сбор штрафов с населения!»
«И чего это народу дома не сидится! — с раздражением думал Бурцев. — Погода — облом. Не видно ни фига. А все куда-то тащатся. Коптят небо! А техосмотры, между прочим, у всех купленные! И двигатели, которые дымят, как паровозы, никто не регулировал со времен царя Гороха!»
«Народ, наверняка, по магазинам двинулся, — понял Бурцев. — Всю неделю люди занимались так называемым бизнесом, то есть „втирали“ окружающим разнообразную дрянь. Наварили на этом за неделю денег, теперь едут эти деньги тратить… То есть скупать по магазинам все подряд…»
«Нет, это же надо придумать! Четыреста баксов! — мысленно крякнул Бурцев, на этот раз имея в виду Айвазовского. — Да люди на четыреста баксов в месяц живут вместе с семьей! Детей кормят. Старикам на отпуск подбрасывают. У меня жена, между прочим, четвертый год в одних и тех же сапогах ходит! А дочка? Дочка вообще! Она почти невеста. В ее возрасте столько всего надо! А этот, знай, арбалеты покупает!»
Машины на перекрестке каким-то образом двинулись, образовался просвет, возникла надежда, что сейчас пробка потихоньку начнет двигаться, но в просвет тут же встрял какой-то шустряк на «девятке», ему в бок тут же уперлась «газель» и все опять замерло.
«Ну что же ты делаешь, морда! — рассердился Бурцев. — И что ты выиграл? Стал на два метра ближе к центру? Нет, у нас не люди за рулем. У нас остолопы! Ведь видит же, что не проехать, а все равно прет! В Европе, смотришь, и машин больше, и улицы уже. А таких диких пробок не бывает. Потому что в машинах ездят нормальные люди! У нас человеку не столько важно самому проехать, сколько никак нельзя другого вперед пропустить! Пусть я лишний час простою, как идиот, зато никто вперед меня не пролез!»
Маршрутка, набитая пассажирами, как бочка селедками, вывернув до упора колеса, взобралась на поребрик и, раздвигая пешеходов покатила по тротуару. Вслед за ней тут же пристроились два джипа, «Нива» и «москвич». В итоге через минуту на тротуаре все встало так же, как и на проезжей части.
«Стрелять он будет! Как бы не так! Пульнет, может быть, пару раз, стрелы порастеряет и успокоится. Не во дворе же по воронам стрелять! А ездить в лес — он удавится — не станет. Я же знаю Айвазовского! Он ленивый, как… как я не знаю что! Зуб даю, арбалет через неделю будет пылиться где-нибудь на антресолях. Место занимать!»
«И вообще! Зачем Айвазовскому арбалет? Он совсем не по этой части! Ему бы больше на бильярде или, там, боулинг. А арбалет — это же… Это…»
Бурцев почему-то вспомнил, как играл в детстве с приятелями во дворе в мушкетеров и в спартанцев. Как мастерили из разных деревяшек мечи, щиты и стрелы. Вспомнил, как он сменял свой почти новый велосипед на сломанный спортивный лук. Из лука нельзя было стрелять, у него надломилось одно из плеч и отсутствовала тетива, которую Бурцев впоследствии заменил бельевой веревкой. Но это была такая красивая вещь, что Бурцев ни тогда, ни потом ни разу не пожалел о своем обмене. А уж за такой арбалет!.. Тогда, наверное, он все на свете отдал бы за такой вот арбалет.
В стоящем справа «мерседесе» под действием электромотора плавно опустилось тонированное боковое стекло и крепкая мужская рука, сверкнув золотом браслета, небрежно вытряхнула прямо на асфальт окурки из переполненной пепельницы. Рука убралась внутрь, и поднявшееся стекло опять отделило нагретое нутро машины от грязи и сырости улицы.
«Вот так! — горько подумал Бурцев. — Типа, мне на вас всех наплевать. Кому не нравится, тот уберет! А потом удивляемся, почему мы все живем как в свинарнике. А живем так потому, что мы только в свинарнике и чувствуем себя уверенно. А попадает, скажем, русский человек за границу и сразу начинает чувствовать себя неуютно. А почему? Да потому что чисто вокруг! Потому что условия человеческие!»
«Поскандалить, что ли, с ним? А потом подраться! Сразу бы полегчало. Так ведь он со мной и связываться не станет. Позвонит по мобильнику, и приедут архаровцы мне ребра считать. А мужичку это даже денег не будет стоить. Так как рихтовка чужих ребер входит в его абонементное обслуживание у братвы».