– Молчание – знак согласия. – Анна расценила паузу по-своему. Она вдавила педаль газа и повела «лендровер», игнорируя знаки с ограничением скорости. К счастью, в этот ранний час машин было немного, а полиция на нарушение правил джипом с символикой UFOR смотрела сквозь пальцы.
Гаечка застонала, и Садовников, опомнившись, схватился за телефон. Он позвонил на номер «112», в экстренную службу.
– Женщина, приблизительно двадцать – двадцать один год, – проговорил он в трубку. – Огнестрел, сквозное ранение нижней части груди, большая кровопотеря…
Анна остановила машину в парковой зоне в двух кварталах от больницы. Дворник из Средней Азии, кутаясь в ношеное пальто, наблюдал из-за афишной тумбы, как грязный бородатый человек помогает выбраться из салона молодой, но болезненной на вид женщине. Как он несет ее на руках к газону и как бережно укладывает на мокрую от росы траву.
– Зачем ты все это делаешь? – спросила, не открывая глаз, Гаечка.
– Ради любви, наверное, – ответил Садовников.
– Да чтоб ты сдох со своей любовью! – буркнула Гаечка, а потом добавила весомо: – Ненормальный!
– Речь идет не о тебе, как о конкретном индивидууме, а о человечестве в целом. – Садовников закурил и взялся наполнять флягу водой из поливочного шланга. – Кто-то же должен напомнить другим о гуманизме и человеколюбии. Ведь это так важно – вовремя подать товарищу руку помощи…
– А у меня, кажется, из раны легкое вываливается, – перебила его речь Гаечка. – И очень хочется пи-пи.
В прозрачном утреннем воздухе завывание сирены «скорой» прозвучало как призыв муэдзина. Помощь была близко.
– Этим и порадуешь докторов. – Садовников отступил к джипу. – Будь здорова!
– Костыль! – Гаечка приподняла голову. – Спасибо тебе, упертый сукин сын!
– Кушайте, не обляпайтесь!
Отъезжая, они увидели микроавтобус «скорой». Всполохи мигалок отражались тревожными проблесками на мокром асфальте.
– У меня в машине не курят, – строго проговорила Анна.
Садовников чертыхнулся, открыл пепельницу, в которой действительно не оказалось окурков, только одиноко лежала свернутая в тугой валик ежедневная прокладка.
– Куда ты меня везешь? – спросил сталкер, давя сигарету.
– На Канары! – Анна поджала губы. – В Искитим, само собой!
Сталкер откинулся на спинку сиденья, пристроил затылок на подголовник. От усталости он уже не чувствовал ни рук, ни ног. Он был словно зомби – не жив и не мертв.
– Дорога неблизкая. Я, если ты не возражаешь, передремлю пока.
– Черта с два ты будешь у меня дремать. – Анна приоткрыла на крыше люк, и в салон ворвалась струя холодного воздуха. Садовников недовольно забурчал, прикрывая лицо.
– Смотри, – продолжила тем временем Анна, – мы можем это сделать по-плохому, и с тобой побеседую не я, а пара особо неприятных офицеров корпуса.
– В таком случае я лучше выберу тебя, – примирительно сказал Садовников, а сам подумал, что Шимченко вряд ли продолжит с ним сотрудничество, едва только узнает, что его сталкер гостил в застенках UFOR. В том, что сенатору об этом станет известно, Садовников не сомневался.
– Ты должен выяснить, где Шимченко хранит свои секреты, – сказала Анна. – Затем украсть их и передать мне.
– Всего-то? – Садовников хохотнул.
Анна напряженно глядела перед собой. Пальчики с аккуратным французским маникюром сильно сжимали руль.
– Его особняк оказался в Зоне, – проговорила она. – Зона – территория не подконтрольная ни одному человеку, сколь бы богатым и могущественным он ни был. Сенатор нервничает. Его беспокоит сохранность тайника. Рано или поздно он отправит тебя, чтобы ты забрал то, что хранится в тайнике, и передал ему. Но ты передашь не ему, а мне.
– Да у него сын остался в особняке! – воскликнул Садовников.
– Плевал он на сына, – безапелляционно заявила Анна.
Сталкер вздохнул, помассировал лицо ладонями.
– Тебе-то какое дело до секретов Шимченко? – спросил он.
– Это тебя не касается.
– Ошибаешься. Я должен знать, чего ты ждешь от меня. Анна бросила оценивающий взгляд на сталкера.
– Если в двух словах, то Шимченко курирует большой оборонный заказ. Западноевропейский концерн строит для вашей страны десять летающих командных пунктов…
Садовников что-то смутно припомнил. Кажется, он слышал об этом в новостях. Проблема в том, что после ухода Оксанки он телевизор практически не включал, поэтому не мог сказать точно из-за чего весь сыр-бор.
– У Киселева об этом было… – проговорил сталкер. – Вроде самолеты из-за санкций не отдают. А ты сама не из России? – спохватился он.
– Нет, конечно! – фыркнула Анна. – Я в Восточной Германии родилась, в советской оккупации, – а потом добавила с неожиданным бахвальством: – У меня германский, австрийский и швейцарский паспорта!
– Ну-ну, и при чем тут Шимченко, если самолеты не отдают из-за санкций?
– Не в санкциях дело. – Анна мотнула головой. – Европа была бы рада отдать самолеты. Сделку саботирует кто-то в самом концерне. И этот «кто-то» работает в тандеме с Шимченко. Дальнейший сценарий таков: Россия требует обратно свои деньги и неустойку. Заказ передают отечественному авиаконцерну, и тот строит аналогичные машины, но берет за это в два раза меньше денег.
– Ну и правильно! – одобрил Садовников. – На хрен эту Европу кормить! Мы сами строим лучшую военную технику!
На этот раз недовольно забормотала Анна. Закончив бубнить, она сказала:
– За слив контракта и передачу заказа другому подрядчику Шимченко получит солидный откат. С ним он слиняет на край света, где будет жить долго и счастливо, посмеиваясь над всеми дураками, которых ему удалось объегорить за свою подлую жизнь.
– Ну да, – нехотя согласился Садовников. – Шимченко – еще тот пройдоха… – А потом он хлопнул ладонью по колену и воскликнул риторически: – Когда же они все хапать перестанут!
Анна почему-то решила, что от нее ждут ответа, и заговорила, распаляясь с каждой фразой все сильнее:
– Нас вообще беспокоит ситуация с демократией в вашей стране! Эта неототалитарная система – угроза всей мировой безопасности! Ее необходимо сломать! А чтобы сломать, нужно давить в слабое место – на гнилую опору, вроде вашего сенатора.
Садовников уточнил:
– То есть дело в нашем государстве, а не в том, что Шимченко – жулик?
Сотрудница UFOR прикусила губу. Очевидно, в запале сказанула лишнего.
– Шимченко – всего лишь вор, – с ненавистью проговорила она, а затем повторила, успокаиваясь: – Всего лишь вор…
Садовников собрался было ответить, дескать, он хоть и не самым легальным путем зарабатывает на хлеб, но не будет помогать великим демократам из-за бугра наводить тут свои порядки. Но потом передумал – еще, чего доброго, высадят на полпути домой, и придется хромать до вечера, прячась от полиции. Смолчал, затаив обиду. Затем пришла мысль, что по той же причине под Шимченко, скорее всего, копает и майор Шевцов. Причина – одна, а вот цели – совершенно разные. Шевцов в данном случае – хирург, иссекающий гниль, а Анна – киллер, выжидающий удобного случая, чтобы накинуть удавку. Само собой, вряд ли деятельность Анны и организации, которая действительно стоит за ее плечами – наверняка работа в UFOR – лишь прикрытие, – приведет к таким печальным последствиям, но подгадить России они вполне способны. Например, спровоцировать международный скандал, скомпрометировать страну, выставив напоказ паршивую овцу вроде Шимченко.
Анна говорила еще: в основном пропагандистский бред, Садовников слушал вполуха. При этом в ее глазах пылал огонь, а ладони то и дело колотили по рулю, оставляя на нем влажные пятна.
Когда же впереди показались домики частного сектора Искитима, Садовников попросил остановить машину. Анна с готовностью выполнила просьбу сталкера – «светить» джип в его районе она не хотела. Садовников выбрался наружу.
– Мы друг друга поняли? – спросила, тоже выйдя из авто, Анна.
Сталкер криво усмехнулся:
– Спасибо, милая, что подвезла.
– Костыль! – Анна сдвинула брови. – Я тебе шкуру спасла! И жизнь твоей девчонки!
– Мы тебя об этом не просили, – ответил Садовников, а затем его словно бес пнул в ребро: – И еще, я бы не отказался от аванса.
Анна с легкой брезгливостью кивнула. Мол, эта песня ей понятна.
– Сколько? – спросила она.
Садовников подумал, что Шимченко и Шевцов не задавали подобных вопросов, а сразу подсовывали ему заранее приготовленный конверт.
– Один поцелуй, – хитро прищурился Садовников.
– Что? – опешила Анна.
Сталкер пожал плечами:
– Мужчина хочет поцеловать женщину. Или для европейца такая ситуация нетипична?
– Зачем? – Анна попятилась.
– Просто мне в жизни никогда не доводилось целовать таких ухоженных, с иголочки одетых красоток.
Сотрудница UFOR кивнула.
– Так. Хорошо, будем считать это комплиментом, – проговорила она, словно через силу.
– Просто мне в жизни никогда не доводилось целовать таких ухоженных, с иголочки одетых красоток.
Сотрудница UFOR кивнула.
– Так. Хорошо, будем считать это комплиментом, – проговорила она, словно через силу.
– Нужно спешить восполнить пробел, ведь с моей работой каждый день может быть последним, – виновато развел руками Садовников.
– Так. А может, ты еще чего-то хочешь? – уже с сарказмом, но все еще не до конца придя в себя, осведомилась Анна.
– Было бы, кстати, неплохо расслабиться после Зоны! – Садовников рассмеялся, впрочем, особой радости в его смехе не слышалось. – У меня, если хочешь знать, было всего две женщины в жизни: жена и тетя Алевтина – проститутка с района, все пацаны с моей улицы потеряли девственность именно с ней.
Анна побледнела и порывисто вдохнула. Казалось, что ее вот-вот стошнит.
– Костыль, хорош уже! Проваливай! – выдавила она, собираясь улизнуть в машину.
Садовников схватил женщину жесткой ладонью за подбородок.
– По-русски это называется – «ломаться», – выдохнул сталкер в испуганное лицо, а потом стиснул накрашенные помадой с запахом карамели губы своими. Впихнул пересохший, деревянный от постоянного курева язык Анне в рот, щедро прошелся по нежному нёбу и безукоризненным зубам, а затем, довольный, отстранился:
– Мм, вкусняшка!
Анна запрыгнула в авто, сильно хлопнула ни в чем не повинной дверцей. Джип взревел двигателем, присев на колесах, а затем развернулся и рванул в сторону Новосиба, оставляя сталкера в облаке сизого дыма.
* * *26 августа 2015 г. (10:11)
Искитим
Садовников наскоро ополоснулся в летнем душе и с мокрой головой, в одних заношенных семейных трусах уселся перед компьютером. Он не обращал внимания на синяки и ссадины, которыми пестрело его тело после последнего захода в Зону, он как остервенелый листал блокнот, который был подарен Хабардалу… а затем необъяснимым образом возвращен в рюкзак.
«„Трубка“ – суть зерно Зоны. Зерно долго зреет, а затем прорастает новой Зоной, приводя к последующему Расширению».
Почерк был его – Садовникова. Но манера изложения – Старого. К тому же Садовников никогда не интересовался мифом о «трубке», ведь в нем заключалась одержимость, безумие и, в конечном счете, погибель Старого. Садовников интуитивно держался от этой темы подальше.
«Редко кому доводилось видеть „трубку“, и лишь избранным представала она и в заряженном, и в разряженном состоянии. Заряженная, она посылает золотое излучение благодати и истины, а разряженная, наоборот – поглощает свет и жизнь, словно черная дыра».
– Ну это ты хватил… – пробормотал Садовников.
В последней строке скрывалось объяснение злоключений, преследовавших в свое время Искитимского Иова – сталкера по прозвищу Старый. Объясняло, если, конечно, принять на веру существование «трубки» и приписываемые ей свойства.
– Хабардал… хабардал… – забормотал Садовников, подтягивая поближе клавиатуру.
Старик и ЗонаСтарый впервые увидел «трубку» в мае 1987 года. Дело было на территории железнодорожного депо в Бердске. Артефакт торчал из-под куска рубероида, и выглядел он не особенно притязательно: цилиндр из прозрачного материала. Когда Старый направил на артефакт луч фонаря, внутри цилиндра заиграли пятна света. Тогдашний напарник Старого – сталкер по прозвищу Барыга – пробурчал, требуя, чтоб Старый не отвлекался. Перед сталкерами стояла сложная задача: они собирались вытащить из депо «пустышку», которую обнаружил Барыга неделей раньше. Уже имелся покупатель, и задаток давно был пропит в «Радиаторе», дело оставалось за малым – доставить артефакт из Зоны. Старый прикинул, что «трубка» длиной около полуметра, и ее запросто можно впихнуть в рюкзак. Но, что такое «трубка», не знал никто, даже названия такого не было, его позднее придумал сам Старый, а вот действующая «пустышка» в условиях, когда Зона перестала баловать сталкеров хабаром, стоила дорого, и ее хотели заполучить многие. К тому же «пустышка» – очень тяжелая, и лучше не нагружать себя дополнительным весом, если не хочешь сорвать спину.
В итоге о «трубке» пришлось забыть.
На следующий вечер, когда они передавали «пустышку» покупателям, нагрянула милиция. Все закончилось тем, что Старого осудили по «сталкерской» статье УК РСФСР на пять лет с конфискацией.
«Трубка» начала сниться Старому в каталажке. Не слишком часто, чтобы это вызвало озабоченность, и, одновременно – не слишком редко, чтоб он мог позабыть об артефакте. Во сне «трубка» лучилась чистым светом, и Старый ощущал странное умиротворение, как будто не было вонючей камеры, срока, унизительной конфискации, как будто сложилось все как нужно, и все проблемы разрешились. Просыпался после этого Старый с чувством, будто он позабыл в Зоне что-то важное. И далее несколько дней он мучился тревожной маетой, которая постепенно сходила на нет. Затем сон повторялся, и необычные ощущения снова захлестывали Старого с головой.
В тюрьме Старый услышал историю сталкера Мотни. Мотня мотал срок в той же казенной хате, но его зарезали за пару месяцев до того, как Старый очутился на нарах. Мотня годы хранил в холодильнике труп своего восьмилетнего сына, каждую ночь он в одиночку отправлялся в Зону в поисках «жизнь-лампы». «Жизнь-лампа» – это то же самое, что и «смерть-лампа», только с точностью до наоборот. С помощью этого мифического артефакта Мотня надеялся вернуть сыну жизнь, которую, если верить следствию, сам же прервал по неосторожности в винной лавке. Старый не был сентиментальным малым, в истории Мотни его поразила лишь настойчивость, с которой этот пропащий человек искал один-единственный артефакт. К инопланетному барахлу из Зоны Старый привык относиться как к причудливым и опасным безделушкам, за которые фраера отваливают приличные деньги. Он раньше никогда не думал, что некая дребедень из Зоны может стать смыслом жизни. В этот момент в его сознании произошел перелом, Старый стал анализировать сны, связанные с «трубкой», а также – мысли и ощущения, на которые наводил единожды увиденный артефакт. Он думал о полноте жизни, о познанной истине, об умиротворении, которые дарил свет «трубки». Старый поговорил с другими сталкерами, мотавшими срок вместе с ним. Никто не знал о «трубке». Этот артефакт не упоминался ни в слухах, ни в многочисленных сталкерских байках.
В январе 1990 года Старый попал под амнистию и вернулся в Искитим. Какое-то время он перебивался с хлеба на воду случайными заработками. Торговал жевательной резинкой и «сникерсами», работал на стройке, раздавал рекламу на улицах, агитировал за кандидатов в народные депутаты. От криминала, как и от Зоны, в первое время он благоразумно держался подальше.
Но время шло, а жизнь становилась все хуже и хуже. Осенью Старый был вынужден заняться рэкетом в составе искитимской ОПГ, возглавляемой в те годы ныне покойным Чучельником. Выбивать деньги из мелких предпринимателей Сталкеру не нравилось. Более того, ему было противно само блатное окружение. По своему низкому рангу Старый общался и работал в основном с сопливой пацанвой, которая и носа за порог казенного дома еще не совала, но уже мнила себя крутой и правильной. А карабкаться по криминальной карьерной лестнице, чтобы стать «бригадиром» и «авторитетом», у Старого не было ни желания, ни таланта.
Когда на душе становилось совсем худо и от безнадеги ломило в суставах, Старый думал о «трубке». Она ведь была совсем рядом… Она ждала Старого во дворе железнодорожного депо, готовая согреть лучами истины и умиротворения. Если выехать из Искитима перед закатом, то к полуночи можно было выйти на то самое место.
Однажды Старый увидел во сне «трубку» столь явственно, и ощущения от ее присутствия оказались столь сильными, что, проснувшись, Старый заметался по комнате с вопросом: «Где „трубка“?» Сожительница Старого, само собой, ничего не поняла и предложила ему по очереди телефон и пипетку с каплями от насморка. Старый не на шутку разъярился и выгнал недоумевающую, испуганную женщину на улицу в одной ночной рубашке.
В конце концов, возвращение к сталкерскому ремеслу было логичным и предсказуемым решением. После Расширения в августе 1991 года Старый устроился «красным сталкером» в Новосибирский филиал МИВК. К тому времени он уже смекнул, что сведениями о «трубке» не стоит делиться с первым встречным. А уж тем более – с институтскими, которых хлебом не корми, но дай присвоить чужую находку. Столь уникальный и могущественный артефакт – а Старый уже не сомневался, что «трубка» – по-своему могущественна, – не должен был попасть в чужие загребущие руки. Старый сопровождал ученых в Зону в качестве проводника, выступал в роли инструктора для молодых легальных сталкеров, одновременно он вел осторожное расследование: общался с учеными и сталкерами на окладе, читал отчеты экспедиций, листал каталоги артефактов. «Трубка» не упоминалась в официальных документах, ученые ничего не знали об этом загадочном объекте. Старый терзался в сомнениях: он мог взять на себя хлопоты по организации официальной экспедиции в железнодорожное депо, найти «трубку», а потом – что? Бессильно наблюдать, как артефакт уносят из-под его носа в лабиринт лабораторий за семью замками?