Просто для протокола: кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как Табби бросила ее. Вырвалась из ее цепкой хватки, чтобы схватить холодную руку человека, показавшегося Мисти убийцей. Руку статуи в лесу. На старом кладбище, на Уэйтенси-Пойнт.
Грейс воздевает оба локтя в воздух, ее пальцы застегивают жемчужные бусы сзади на шее, и она говорит:
– Мисти, милочка, ты же помнишь своего свекра?
Хэрроу наклоняется и целует Грейс в щеку. Выпрямившись, он говорит:
– Разумеется, помнит.
Запах его дыхания.
Грейс вытягивает руки перед собой, хватает пальцами воздух и говорит:
– Табби, иди сюда, поцелуй бабушку. Взрослым пора идти на вечеринку.
Сначала Табби. Потом Хэрроу. Еще одна вещь, которой не учат в художественном колледже: что говорить людям, восставшим из мертвых.
Мисти говорит Хэрроу:
– Разве вас не должны были кремировать?
И Хэрроу поднимает руку, чтобы взглянуть на часы. Он говорит:
– В ближайшие четыре часа не кремируют.
Он подтягивает манжету рубашки, чтобы спрятать часы, и говорит:
– Мы бы хотели представить тебя зрителям. Мы рассчитываем, что ты скажешь пару приветственных слов.
Мисти говорит, она точно знает, что скажет. Она скажет: бегите. Уезжайте с острова и не возвращайтесь. Скажет то, что пытался сказать Питер. Мисти скажет всем, что один человек мертв, а другой – в коме, и все из-за какого-то безумного островного проклятия. В ту секунду, когда ее выпустят на сцену, она крикнет: «Пожар!» Она в лепешку разобьется, чтоб очистить помещение.
Табби подходит и встает рядом с Грейс, сидящей на пуфике у туалетного столика. И Грейс говорит:
– Ничто не могло бы порадовать нас больше.
Хэрроу говорит:
– Мисти, милочка, поцелуй-ка свою свекровь.
Он говорит:
– И пожалуйста, прости нас. После сегодняшней выставки мы больше не будем тебя беспокоить.
27 августа, позже
Вот что Хэрроу рассказал Мисти. Вот как он объяснил ей островную легенду: оказывается, она просто не может не стать великой художницей.
Она обречена на известность. Проклята талантом. Жизнь за жизнью.
Она была Джотто ди Бондоне, потом Микеланджело, потом Яном Вермеером.
А может, Мисти была Яном ван Эйком, Леонардо да Винчи и Диего Веласкесом.
Потом – Морой Кинкейд и Констанс Бёртон.
И теперь она – Мисти Мэри Уилмот, но меняется только имя. Она всегда писала картины. И всегда будет их писать.
В художественном колледже тебя не учат тому, что порой цель всей жизни – обнаружить, кем ты уже была.
Для протокола: так говорит Хэрроу Уилмот. Питеров рехнувшийся папаша-киллер. Тот самый Хэрроу Уилмот, который ушел в подполье еще до того, как Питер женился на Мисти. До того, как родилась Табби.
Твой рехнувшийся папаша.
Если верить Хэрроу Уилмоту, Мисти – все величайшие художники, которые когда-либо жили.
Двести лет назад Мисти была Морой Кинкейд. Сто лет назад она была Констанс Бёртон. В той предыдущей жизни Констанс увидела безделушку, которую таскал на себе один парень с острова, приехавший повидать Европу. Это было кольцо, которое раньше носила Мора. Совершенно случайно парень нашел Констанс и привез обратно на остров. После того как она умерла, все увидели, насколько точно ее дневник повторяет дневник Моры. Их жизни были идентичны, и Констанс спасла остров точно так же, как его спасла Мора.
Как ее дневник повторял ее предыдущий дневник. Как любой из ее последующих дневников будет повторять предыдущий. Как Мисти будет вновь и вновь спасать остров своим искусством. Такова островная легенда, говорит Хэрроу Уилмот.
Спустя сотню лет – когда их деньги начали испаряться – они послали своих сыновей искать ее. Вновь и вновь они привозили ее обратно, заставляли ее повторять собственную предыдущую жизнь. Использовали бижутерию как наживку – Мисти не могла ее не узнать. Не могла не влюбиться в нее, сама не зная почему.
Они – весь музей восковых фигур острова Уэйтенси, – они знали, что она станет великой художницей. Если ее подвергнуть надлежащим пыткам. Как говаривал Питер, лучшее искусство рождается из страдания. Как говаривал доктор Туше, все мы можем подключиться к всемирному источнику вдохновения.
Бедная маленькая Мисти Мэри Кляйнман, гениальнейший художник в истории. Их спасительница. Их рабыня. Мисти, их кармическая дойная корова с деньгами в вымени.
Хэрроу рассказал, как они используют дневник предыдущей художницы, чтобы слепить по нему жизнь следующей. Ее муж должен умереть в том же возрасте, потом – один из ее детей. Они могут инсценировать смерть, как сделали с Табби, но Питер… что ж, Питер сам напросился.
Для протокола: Мисти рассказывает все это детективу Стилтону, пока тот везет ее к гостинице «Уэйтенси».
Питерова кровь, полная снотворного, которого он никогда не принимал. Свидетельство о смерти Хэрроу Уилмота, которое никто не заполнял. Мисти говорит:
– Наверное, всему виной инбридинг. Эти люди – лунатики.
– Наше благословение в том, – сказал ей Хэрроу, – что мы умели забывать.
После каждой смерти Мисти забывает, кем была, но островитяне передают легенду от одного поколения к другому. Они помнят и всегда могут найти ее, чтоб привезти обратно. До скончания вечности, каждое четвертое поколение, как только заканчиваются деньги… Когда мир угрожает вторжением, они привозят ее, и она спасает их будущее.
– Как ты всегда делала, как всегда будешь делать, – сказал Хэрроу.
Мисти Мэри Уилмот, королева рабов.
Ангел-хранитель обнимается с Промышленной Революцией.
Несчастный конвейер для сборки чудес. До скончания вечности.
Из грязи в князи и обратно, просто для протокола.
Хэрроу сказал:
– Ты всегда ведешь дневник. В каждой инкарнации. Вот как мы можем предсказать твои настроения и реакции. Мы заранее знаем любое твое движение.
Хэрроу обмотал нитку жемчуга вокруг запястья Грейс, щелкнул застежкой и сказал:
– О, нам нужно, чтобы ты возвращалась и запускала процесс, но мы не хотим, чтобы ты завершила свой кармический цикл.
Потому что иначе они убьют курицу, несущую золотые яйца. О да, ее душа отправится на поиски других приключений, но через три поколения остров вновь будет нищим. Нищим и запруженным богатенькими пришельцами.
В художественном колледже не учат тому, как спасти свою душу от вторичной переработки.
Вечного ренессанса. Ее собственного самодельного бессмертия.
– Фактически, – сказал Хэрроу Уилмот, – дневник, который ты ведешь сейчас, принесет огромную пользу Таббиным праправнукам, когда ты вернешься в следующий раз.
Мистиным прапраправнукам.
Они используют ее книгу. Эту книгу.
– Ах, я помню, – сказала Грейс, – когда я была вот такая маленькая, ты была Констанс Бёртон, и я обожала ходить с тобой запускать змея.
Хэрроу сказал:
– Под тем или другим именем, ты всем нам – мать.
Грейс сказала:
– Ты всех нас любишь.
Мисти сказала Хэрроу: пожалуйста. Просто скажите мне, что должно случиться. Картины взорвутся? Гостиница рухнет в океан? Что именно? Как она всех спасет?
И Грейс встряхнула рукой, так что жемчужный браслет съехал вниз, и сказала:
– Не говори ей.
Почти все крупные состояния, сказал Хэрроу, строятся на страданиях и смерти тысяч людей и животных. Нужно косить, чтоб собрать урожай. Он вручил Грейс что-то золотое, сияющее и выставил руку, оттянув назад рукав смокинга.
И Грейс, соединив концы манжеты и скрепив их запонкой, сказала:
– Мы нашли способ косить туристов.
27 августа, еще позже
У гостиницы «Уэйтенси» уже припаркованы кареты «скорой помощи». Телевизионная новостная бригада устанавливает тарелку на крыше фургона. Две полицейские машины подогнаны прямо к гостиничному крыльцу.
Летняя публика бочком протискивается между машин на парковке. Кожаные штаны и короткие черные платья. Темные очки и шелковые юбки. Золотые украшения. Над ними – символы корпораций и логотипы.
Питеровы граффити:
– …ваша кровь – наше золото…
Репортер стоит перед камерой. Позади него суетится толпа, люди взбираются по лестнице, заходят в вестибюль, и репортер говорит:
– Мы в эфире?
Он прикладывает два пальца к уху, глядя в сторону, и говорит:
– Я готов.
Детектив Стилтон сидит за рулем своей машины, Мисти рядом с ним. Оба смотрят, как Грейс и Хэрроу Уилмот взбираются по ступенькам крыльца. Грейс поддерживает свое длинное платье кончиками пальцев. Ее свободная рука – в руке Хэрроу.
Мисти смотрит на них. Камеры смотрят на них.
И детектив Стилтон говорит:
– Они ничего не станут предпринимать. Не при таком наплыве журналистов.
Старейшины всех островных семейств, Хайленды, Питерсены и Бёртоны, аристократия острова Уэйтенси, они входят в гостиницу вместе с летней публикой, высоко задрав подбородки.
Предостережение Питера:
– …мы убьем всех детей Божьих, чтоб спасти своих собственных…
Предостережение Питера:
– …мы убьем всех детей Божьих, чтоб спасти своих собственных…
Репортер перед камерой поднимает к губам микрофон и говорит:
– Полиция и администрация округа дали «добро» на проведение сегодняшнего приема на острове.
Толпа втекает в темно-зеленый бархатный ландшафт вестибюля, на просеку меж полированных, лакированных древесных стволов. Толстые копья света вонзаются в сумрак, тяжелые, как хрустальные люстры. Диваны похожи на горбатые валуны, поросшие мхом. Камин – на бивачный костер.
Детектив Стилтон говорит:
– Хотите войти?
Мисти говорит «нет». Это небезопасно. Она не собирается повторять ошибку, которую всегда совершала. В чем бы ошибка ни заключалась.
Если верить Хэрроу Уилмоту.
Репортер говорит:
– Сегодня сюда пришел весь справочник «Кто есть кто».
И тут Мисти видит девушку. Незнакомку. Чьего-то ребенка с короткими черными волосами, который поднимается по ступеням к дверям вестибюля. Вспышка кольца с перидотом. Мистины чаевые.
Это Табби. Конечно же, это Табби. Мистин дар будущему. Питеров способ удержать жену на острове. Приманка в ловушке. Мгновение ока, зеленая вспышка, и Табби исчезает внутри гостиницы.
27 августа, слишком поздно
Сегодня во тьме за дверями вестибюля, на мрачной просеке зеленого бархатного ландшафта, раздается звонок пожарной тревоги. Один долгий дребезжащий звонок, он звучит так громко, что репортеру на улице приходится крикнуть:
– Похоже, стряслась беда.
Летняя публика… мужчины – их волосы зачесаны назад, темные, пружинистые от какого-то модного геля. Женщины – все без исключения блондинки. Все пытаются перекричать оглушительный звон.
Мисти Уилмот, гениальнейший художник в истории человечества, протискивается к сцене сквозь толпу в «Столовой Дерева и Злата». Хватаясь за локти и тазовые кости этих тощих людей. Вся стена за сценой задрапирована и готова к показу. Фреска, работа Мисти, по-прежнему спрятана. Зачехлена. Ее дар будущему. Ее бомба с часовым механизмом.
Ее миллион мазков краски, сложившихся единственно верным способом. Моча коров, поедающих листья манго. Чернильные мешки каракатиц. Вся эта химия и биология.
Ее ребенок – где-то в этой давке. Табби.
Тревога все звенит и звенит, и Мисти забирается на стул. Она забирается на столик шесть, на котором лежала мертвая Табби, за которым Мисти узнала, что Энджела Делапорте зарезали насмерть. Возвышаясь над толпой в своем белом платье – летние мужчины широко ухмыляются, смотрят на нее, – Мисти вспоминает, что она без трусов.
Заткнув свое заново рожденное свадебное платье меж своих тощих ляжек, Мисти кричит:
– Пожар!
Головы поворачиваются. Глаза смотрят вверх. Детектив Стилтон появляется на пороге столовой и кролем плывет сквозь толпу.
Мисти кричит:
– Уходите отсюда! Спасайтесь!
Мисти кричит:
– Если вы здесь останетесь, случится что-то ужасное!
Питеровы предостережения. Мисти выписывает их в воздухе над толпой.
«Мы убьем всех детей Божьих, чтоб спасти своих собственных».
Занавес, вздымающийся за ее спиной, закрывающий всю стену, закрывающий ее автопортрет, ту грань ее личности, которой она не знает.
И не хочет знать.
Летняя публика уставилась вверх, корругаторы сокращены, брови сведены к переносицам. Губы сжаты в тонкие линии и оттянуты вниз треугольными мышцами.
Пожарная тревога смолкает, и пару секунд, пока все ждут задержав дыхание, снаружи слышен шум океана, шипение и плеск волн.
Мисти кричит, все заткнитесь. Просто послушайте. Кричит, я знаю, о чем говорю. Я величайший художник всех времен и народов. Реинкарнация Томаса Гейнсборо, Клода Моне и Мэри Кассатт.[51] Моя душа жила в телах Микеланджело, Леонардо да Винчи и Рембрандта.
И тут какая-то женщина кричит:
– Это она, художница! Это Мисти Уилмот!
И какой-то мужчина кричит:
– Мисти, милочка, хватит ломать комедию!
Женщина кричит:
– Снимайте эту тряпку, пора начинать!
Эти мужчина и женщина – Хэрроу и Грейс. Между ними стоит Табби, они ее держат за руки. Глаза у Табби заклеены.
– Эти люди, – кричит Мисти, показывая на Грейс и Хэрроу.
Волосы свисают ей на лицо, и Мисти кричит:
– Эти злые люди использовали своего сына, чтобы я забеременела!
Мисти кричит:
– Они не отпускают моего ребенка!
Она кричит:
– Если вы увидите то, что за этим занавесом, будет слишком поздно!
И тут детектив Стилтон добирается до стула. Один шаг, и он забирается на него. Еще шаг, и Стилтон встает рядом с Мисти на столик шесть. Огромный занавес темнеет у них за спиной. Абсолютная истина готова открыться.
– Да! – вопит еще одна женщина.
Старушенция Таппер, чья черепашья шея просела в кружевной воротник ее платья, вопит во весь голос:
– Покажи нам, Мисти!
– Да-да, покажи нам! – ревет старикашка Вудз, опираясь на трость.
Стилтон убирает руку за спину. Он говорит:
– Вам почти удалось убедить меня, что вы – в своем уме.
И рука появляется, сжимая наручники. Стилтон защелкивает их на запястьях Мисти и тащит ее прочь, мимо Табби с заклеенными глазами, мимо летних мужчин и женщин, качающих головами. Мимо аристократии острова Уэйтенси. Назад через просеку зеленого бархатного вестибюля.
– Моя дочь, – говорит Мисти. – Она все еще там. Мы должны ее забрать.
И Стилтон перепоручает ее своему помощнику в коричневой униформе и говорит:
– Ваша дочь, которая, как вы утверждали, мертва?
Они инсценировали ее смерть. Все, кто смотрит на них сейчас, застыли как статуи. Собственные автопортреты.
Помощник открывает заднюю дверь патрульной машины, стоящей у самого крыльца гостиницы. Детектив Стилтон говорит:
– Мисти Уилмот, вы арестованы за попытку убийства вашего мужа, Питера Уилмота, и убийство Энджела Делапорте.
В то утро, когда убили Энджела, она была вся в крови. Энджел собирался сбежать с ее мужем. Именно Мисти обнаружила тело мужа в машине.
Сильные руки запихивают ее на заднее сиденье.
И изнутри гостиницы доносится голос репортера:
– Леди и джентльмены, настал момент истины.
– В участок ее. Снять отпечатки. Посадить в камеру, – говорит детектив.
Он хлопает помощника по спине и говорит:
– Пойду обратно, посмотрю из-за чего, собственно, весь этот шум.
28 августа
Согласно Платону, мы живем, заключенные в темной пещере. Мы прикованы так, что видим лишь дальнюю стену. Стену и тени, которые по ней движутся. Может, это тени каких-то предметов, движущихся снаружи пещеры. А может, это тени людей, прикованных рядом с нами.
Возможно, каждый из нас способен увидеть только одно: свою тень.
Карл Юнг так и назвал это: «работа с тенью». Он говорил, что мы никогда не видим других. Мы видим только аспекты собственной личности, которые «отбрасываем» на них. Тени. Проекции. Ассоциации.
Точно так же старые мастера сидели в крохотной темной комнате и обводили проекцию предмета, находившегося снаружи, за крохотным окошком, в ярком солнечном свете.
Камера обскура.
Образ никогда не соответствует предмету. Все перевернуто слева направо или вверх ногами. Искажено зеркалом или линзой, сквозь которую проникает свет. Ограниченность нашего личного восприятия. Скудный объем нашего личного опыта. Наше жалкое высшее образование.
Нас учат, что наблюдатель управляет наблюдением. Художник мертв. Мы видим то, что хотим увидеть. Видим так, как хотим увидеть. Мы видим только себя. Все, что может художник, – это создать предмет, на который мы будем смотреть.
Для протокола: твоя жена под арестом. Но она сделала это. Они сделали это. Мора, Констанс и Мисти. Они спасли ее дочь, твою дочь. Она спасла себя. Они всех спасли.
Помощник Стилтона отвез Мисти на материк на пароме. По дороге он зачитал ей права. Он перепоручил ее второму помощнику, женщине, которая сняла с Мисти отпечатки пальцев и обручальное кольцо. Мисти, по-прежнему в своем свадебном платье, отдала этой женщине сумку и туфли на шпильках.
Вся ее помоечная бижутерия, бижутерия Моры, их бижутерия – в Уилмот-хаусе, в Таббиной обувной коробке.
Помощница Стилтона дала ей тюремное одеяло. Это была женщина примерно ее возраста, с лицом печальным, как дневник морщин, расходившихся от уголков глаз и собиравшихся в складки меж губами и носом. Она посмотрела на бланки, которые заполняла Мисти, и сказала:
– Вы та самая художница?
И Мисти сказала:
– О да, но только до конца этой жизни.
Женщина довела ее по старому длинному бетонному коридору до металлической двери. Она открыла замок ключом и сказала:
– Уже был отбой, придется вам как-нибудь в темноте.
Она распахнула металлическую дверь, отступила в сторону, и тут-то Мисти и увидела это.
Этому в художественном колледже не учат. Оказывается, выхода из ловушки нет.
И твоя голова – пещера. Глаза – два входа в нее. Ты живешь внутри своей головы и видишь лишь то, что хочешь увидеть. Видишь только тени и придаешь им некий придуманный смысл.