— Общество! Приказано нам на рассвете стоять здесь и ждать, значит, суда и…
— Ты так ничего и не понял, старик, — раздалось за его спиной. — Мы тебе не суд и не королевская жандармерия со следствием. И не церковная сотня. Мы, дед, Расправа. Наша задача, по наставлению древнему, от отцов и дедов данному — поиск невиновных и наказание непричастных. Чтобы впредь никому неповадно было. Так что готовьтесь люди. расправа вам будет…
Чума
В эту простую полотняную палатку-шатер — столб посередине и выцветший парус куполом — очередь не стояла.
Очереди были туда, где показывали бородатую женщину и крокодила, тварь лютую в воде, но на суше вызывающую смех. Очередь была в большой цирк, где сегодня обещали призы победителю первого циркового силача. Призы были немалые. По расчетам выходило, что если кто из горожан сможет справиться с этим неохватным в плечах оглоедом, то полученных призовых хватит на целый год безделья. Год! За это стоило попытаться хотя бы. Попытка стоила всего один золотой. Тоже не дешево, конечно. Но и приз главный такой, что окупал все потери на много дней вперед.
Очередей к ларькам с едой тоже не было. Но не потому, что не вкусно готовили или плохо обслуживали. Совсем наоборот. Там суетились маленькие нездешние смуглые люди, повязав по поясу белые фартуки чуть не до земли. Ты еще только поворачивал в их сторону, а они уже заворачивали в большую лепешку овощи и мелко порубленное жареное мясо, поливали все соусом — красным или белым — посыпали перцем, и когда покупатель останавливался перед прилавком, ему уже с улыбкой вручали получившийся съедобный сверток. Те, кто не боялся купить нездешнюю пищу, ели осторожно, заранее сморщившись, но потом задумчиво кивали, и медленно обсуждали с толпящимися и заглядывающими в глаза любопытными: да, мол, неплохая еда. Совсем не наша, конечно. И острая. Но под пиво домашнее такое пошло бы. Опять же и экономия какая выходит. Если чистое мясо делать, так гораздо больше его уйдет. А тут вот тебе и лепешка вместо хлеба, и овощи для сытности и сочности. Нет, совсем даже неплохая еда. Да попробуйте сами!
Одни отходили, другие подходили и получали тут же эту нездешнюю еду, кусали, морщась поначалу, потом улыбались — вкусно.
Палатку, стоящую почти у входа на рынок, старались не замечать. Глаза отводили, задумчиво глядя по сторонам, как бы невзначай обходили по кругу, издали. Вроде и нет тут никакой палатки. Пустое место, только неудобное — вот и обходили.
Но если кто-то замедлял шаг, вчитываясь в табличку над входом, или направлялся туда, чуть не весь рынок замирал и наблюдал за ним. Вот он шагает. Вот стоит, читает табличку. Скребет в затылке, сдвигая шапку на нос. Роется в карманах. Считает мелочь.
Заходит!
Все ждали.
А еще через минуту или две из палатки вылетал раскрасневшийся селянин и кидался тут же к прилавкам с напитками.
Пиво тут было плохонькое. Городское, свое, в каждом кабаке было разное. Но всегда вкусное, плотное, крепкое. А тут — вода водой. Но зато у них еще были вина и разные напитки из нездешних фруктов и овощей, что на виду у любого протирали, заливали тем же вином, взбалтывали, процеживали и наливали в глиняные кружки всем желающим.
Нет, хорошая ярмарка была, хорошая. Нечего бога гневить. И погода стояла сухая и теплая, хоть и осень уже давно.
Вот только эта палатка…
— Там у вас при входе написано…
— Вы умеете читать? Похвально. Заходите, присаживайтесь. Приятно пообщаться с грамотным человеком.
— Я хотел спросить…
— Вот и спросите. Что же вам стоять?
— Погодите, но там сказано — десять серебряных? А за что, собственно?
— И за что — написано, вы же прочитали, верно?
— Но это как-то странно даже. Разве дано нам, людям, знать такое?
— Я повторю, что сам же и написал на табличке: за десять серебряных я готов сообщить вам точную дату вашей смерти. Точную. Могу и причину смерти назвать. Если я ошибусь, вы получите свои деньги обратно.
— Вы смеетесь? Я выйду, меня за углом местные пырнут ножом, и кто получит с вас мои деньги?
— А кто вам сказал, что я не сообщу вам именно сегодняшнюю дату? И не приведу причиной смерти — нож? Ну же? Вы зашли поговорить? Или будете платить деньги?
— Жулики! Все равно — жулики!
Хлопнул брезентовый полог, быстрые шаги протопали по утоптанной до каменной твердости площади.
— Учитель, — выдвинулся из темного угла худой черноволосый мальчишка. — Но он же прав? Нельзя знать дату своей смерти?
— Во-первых, можно. Нет такого запрета на людях — знать. Все знания хороши и благородны. А во-вторых, никто пока да этого вопроса не дошел, ты обратил внимание? Они все боятся. А я ведь им просто напоминаю: все мы смертны. И они — тоже смертны. Но вот только думать-то об этом не хотят…
Кто-то потоптался у входа и откинул, наконец, полог, всматриваясь с солнечного дня в полусумрак палатки.
— Есть тут кто?
— Заходи, заходи, странник.
— Откуда ты знаешь, что я — странник?
— Прости меня, но твоя одежда, твои сапоги, твое оружие — все не местное. Ты издалека.
— Да-а, я издалека. И у меня много разных дел в этом городе. Но я специально зашел к тебе, пройдоха, как только увидел табличку. Ну-ка, скажи, когда я умру? Попробуй, обмани меня…
— Зачем мне тебя обманывать? Я скажу тебе совершенно бесплатно. Мне не нужны твои деньги, странник. Ты умрешь завтра до захода солнца.
— Я и не думал давать тебе денег, старик! Знаю я вас, шарлатанов… Но ты сказал, а я услышал. Завтра на заходе солнца я вернусь и погляжу тебе в глаза.
Он так и не вошел, брезгуя. Весь разговор прошел на пороге палатки. Опять закрылся полог. Опять простучали мимо каблуки. А старик, сидящий в центре, под световым пятном из отверстия вверху, вдруг встал и начал командовать:
— Собирай вещи. Складывай палатку. Мы уходим прямо сейчас.
— Учитель, ярмарка недавно открылась, мы еще можем заработать здесь много денег!
— Денег? Хочешь заработать денег? Оставайся. Скоро в этом городе будет очень много денег. Ничьих, свободных, лишних… Я ухожу.
— Да, учитель, мы уходим. Конечно. Не сердитесь на меня. Я уже собираюсь. Только ответьте мне, неразумному, почему? Почему сначала вы два дня сидели здесь и ничего не заработали. А теперь, когда к вам стали заходить, вы решили уйти, хотя ярмарка будет длиться еще долго?
— Сначала я просто предупреждал их, что все они смертны. Я не зарабатывал на этом. Заработаем мы потом, когда уйдем из города и пойдем по деревням. Так я думал сначала… А теперь. Ты видел его одежду? Видел его оружие?
— Да.
— А видел ты его лицо, его глаза, его шею?
— Я не обратил внимания, учитель.
— Вот поэтому ты ученик, а я учитель. Поэтому. Он умрет завтра до захода солнца. Я его не обманул. А за месяц вымрет весь город. Чума пришла на ярмарку с этим караваном. И они еще смеялись надо мной…
Непобедимый
Принц Аджах был непобедимым борцом на поясах. Весь год до обязательной ежегодной очередной войны с очередным врагом он только и делал, что разъезжал по стране, выискивал в каждом городе борцов и обязательно боролся с ними на поясах. И всегда выигрывал, укладывая огромного местного силача аккуратно плашмя на спину. После этого всенародного действа под громкую музыку и возбужденные вопли толпы был пир на весь мир — это тоже была традиция. Поэтому во всех городах и селах ждали с нетерпением, когда же принц Аджах приедет к ним. Побороть его никто и не мечтал, но вот пир… Пир — это да! И еще — разве просто побыть рядом с великим силачом, то есть, с величайшим силачом и непобедимым борцом, да еще и принцем — разве одно это не счастье?
Ваньо был простым пастухом в своем селе. Но он тоже мечтал о приезде принца. Для этого Ваньо каждый день делал зарядку, а потом бегал по холмам и лесам за баранами и овцами, иногда специально пугая их, чтобы бежали резвее. Еще он поднимал тяжести. Целыми днями он поднимал встречающиеся валуны, или таскал на спине молодого барашка. А иногда, поднатужась, взваливал на плечи опоясанную ремнем тушу старого барана-вожака и тащил его на себе под неумолчное баранье "бэ-э-э". Отара слышала голос вожака и бежала, куда вел их Ваньо.
Вечером, сдав скот владельцам, Ваньо обливался холодной колодезной водой, надевал праздничную рубашку, вышитую красными крестиками по вороту и рукавам, и шел к месту сбора всех селян, к харчевне, стоящей на выезде из села. В ней всегда останавливались проезжающие через село купцы, потому что пиво у них тут варилось вкусное — это из-за воды, наверное — и еще потому что это была самая последняя "сельская" харчевня. Дальше начинались места, которые относились к городу, и там почему-то такая же еда и такая же постель стоили уже гораздо дороже.
У харчевни Ваньо снимал рубаху и похаживал по вытоптанному до каменной твердости двору, пошевеливая плечами, напрягая руки и покрикивая, что готов сразиться на поясах с любым желающим, обещая напоить пивом того, кто победит. Пиво в селе любили. И развлечение такое — тоже. Потому каждый вечер Ваньо боролся. Он уже не раз кидал через себя или аккуратно укладывал перед собой всех сельских силачей. И даже кузнец признал, что хотя на руках он бы Ваньо быстро обставил, но вот спина у Ваньо крепче, потому на поясах он и выигрывает.
У харчевни Ваньо снимал рубаху и похаживал по вытоптанному до каменной твердости двору, пошевеливая плечами, напрягая руки и покрикивая, что готов сразиться на поясах с любым желающим, обещая напоить пивом того, кто победит. Пиво в селе любили. И развлечение такое — тоже. Потому каждый вечер Ваньо боролся. Он уже не раз кидал через себя или аккуратно укладывал перед собой всех сельских силачей. И даже кузнец признал, что хотя на руках он бы Ваньо быстро обставил, но вот спина у Ваньо крепче, потому на поясах он и выигрывает.
Долго ли, коротко, близко ли, далеко, но заехал в село по своим королевским делам и какой-то гвардеец. Он пил пиво, отирая пену с длинных черных усов, касающихся его мощной груди, если он чуть наклонял голову, смотрел рассеянно в окно на закат, думал о чем-то своем. А Ваньо опять похаживал по двору и звал селян сразиться с ним на поясах. И клал одного за другим всех, кто выходил против него.
Заинтересовался гвардеец, потом подозвал хозяина, переговорил с ним негромко, узнал имя борца, а утром, молча и неспешно собравшись, легкой рысью ускакал на своем невысоком коньке дальше. Наверное, в столицу.
А через месяц староста получил извещение, что принц Аджах заедет в село на пути из столицы к границе.
После письма сразу наехали столичные. Они бродили везде, все трогали, все измеряли и все что-то морщились. Потом потянулись подводы. На них везли разобранный по бревнышку походный дворец принца. На каждом бревнышке был свой номер, поэтому молчаливые опытные рабочие быстро собрали на луговине, где до того всегда пасли коров, высокий с острой крышей, похожей на наконечник гигантского копья, дворец.
Подводы приходили и уходили.
Были заполнены все кладовые дворца — вино, еда для будущего пира, как поняли селяне, наблюдающие всю эту суету.
Наводнившие село и окрестности рабочие быстро вырубили лес на сто шагов в каждую сторону, чтобы подлый враг не подполз и не ужалил принца.
Потом рабочих увели, а вместо них пришел полк солдат, быстро раскинувший походные шатры на тех местах, где раньше был лес. Часовые встали цепочкой, перекрикиваясь днем и вечером и сменяясь каждые четыре часа. С этого дня сельский скот остался взаперти. Даже накосить травы, чтобы покормить скотину, не удавалось. Сначала скармливали старое сено, потом даже солому давали, тягая по пучку с крыш, а потом уже начали резать жалобно блеющую и мычащую скотину.
На дворе стояло лето, было жарко, а соли, как обычно, не было. Чтобы не пропало мясо, его ели, давясь и уже ругаясь. Отец старосты помер от переедания. Еще несколько селян были при смерти от того же.
Наконец, дошло дело и до Ваньо.
Он проснулся оттого, что на него кто-то внимательно смотрел. Попытался вскочить, но крепкие умелые руки тут же бросили его обратно на жесткий травяной матрац, прижали, полезли под подушку, приподняли лоскутное одеяло, потом прижали его за плечи и за ноги. Люди в черном — Тайная стража королевства — стояли вокруг Ваньо и смотрели на него холодными змеиными глазами.
— Ты будешь Ваньо-пастух?
— Я, — кивнул Ваньо.
— Не дергайся, а слушай внимательно и исполняй в точности. Завтра приедет принц Аджах. Он будет бороться с тобой. Времени у него мало. Значит, сначала ты встанешь на колени на счет раз-два-три, а потом он положит тебя, не кидая через голову. На счет раз-два-три-четыре. Понял?
— Нет, — честно сказал Ваньо. — Я сильный, я хочу побороть принца Аджаха.
— Запомни, пастух: принц Аджах есть непобедимый борец на поясах и символ нашей армии, непобедимой в боях. Никто и никогда не может его побороть…
— А если я смогу?
— А если ты сможешь, то все жители села будут убиты, дома сожжены, дорога перенесена в сторону, и принц все равно останется непобедимым. Ты понял? Ты борешься завтра не за победу, а за жизнь всего села. И жизнь село получит только в том случае, если ты, пастух Ваньо, на счет раз-два-три упадешь на колени, а на счет раз-два-три-четыре ляжешь под ноги принца.
Сказали и исчезли, как будто и не было черных воинов Тайной стражи королевства. Но они были, потому что Ваньо очень хорошо запомнил этот серый и сухой голос, монотонно заученно твердящий ему "раз-два-три" и "раз-два-три-четыре".
На другой день к обеду приехал с небольшой свитой принц Аджах.
На вытоптанную луговину перед походным дворцом принца вывели умытого и обрызганного цветочными водами Ваньо и поставили напротив принца. За принцем стояли двое в черном, внимательно смотря на Ваньо.
Принц и пастух сошлись, взялись крепко за пояса друг друга.
Ваньо посмотрел в глаза принца и увидел там скуку и лень. И ему тоже стало скучно.
На счет раз-два-три он рухнул на колени. А на счет раз-два-три-четыре — упал на спину.
— А говорили, силач, — лениво процедил принц, отряхивая руки. — В пехоту его, рядовым.
Подскочившие тут же сержанты с цветными нашивками на кожаных шапках дубинками подняли на ноги Ваньо и погнали бегом к шатрам охранного полка.
— Все парень, ты свое дело сделал. Теперь будешь в армии служить!
Сзади уже скрипели подводы, на которые клали бревна от разбираемого дворца. На бывшую луговину выставили столы. Еды было по счету — ровно по числу живущих в селе. Только никто не толкался и не рвался к дармовому угощению: все и так объелись мяса. Потому сидели тихо, пили пиво и покачивали головами в неспешном разговоре:
— А силен наш принц-то! Как он Ваньо грянул о землю… А ведь мог и через себя кинуть, поломал бы парня. Силен и добр наш принц.
…
В армии Ваньо научили ходить строем, держать тяжелое копье и тяжелый щит, колоть мечом, бить двуручной секирой. Бойцы вокруг него все были крепкие, как на подбор, перевитые сухими жесткими мышцами, как канатами. По вечерам они боролись на поясах. А по ночам переговаривались почти неслышно у своих костров.
Ваньо с ужасом узнал, что все его товарищи тоже легли на счет раз-два-три-четыре…
— Но как же так? Тогда принц, выходит, не самый сильный? Но тогда перед сражением его победит любой принц со стороны, и мы проиграем войну?
— Ну, ты даешь, паря… Точно, пастух. Думаешь, их принцы по-другому борются? И потом, есть же еще мы, армия. И чужому-то принцу объяснили, небось, что если на счет раз-два-три-четыре не ляжет под нашего, то мы, армия, сожжем и сотрем с лица земли его королевство, и убьем всех жителей, и перенесем границы… А так, все же — по мирному почти. Ну, посчитает — раз-два-три-четыре — ляжет под нашего-то. И мирно-спокойно вольется в наше королевство. Будет в друзьях у принца. В ближних, может, даже. И будет всем рассказывать, какой наш принц есть непобедимый борец. Так что спи, деревня! Спи и славь даже во сне непобедимого принца Аджаха!
Вампиры
— Все на самом деле настолько просто, что даже смешно иногда читать эту вашу ненаучную фантастику!
— Э-э-э… Фентези? Это называется иногда — фентези.
— Все это в итоге одно — фантастика. И то фантастика, и это — фантастика. На самом же деле и было и есть все не так, как пишут эти писаки…
— Простите?
— Да я не о вас, сидите уж… Стал бы я приглашать вас, чтобы устроить тут… как его… разгон?
— Разнос?
— Да, да, раз-нос! Для этого есть почта. Есть телефон, наконец.
Хозяин огромного кабинета, напоминающего сразу и библиотеку, и химическую лабораторию, встал из-за старинного дубового письменного стола с резными ножками в виде звериных лап, прошелся по мягкому ковру, провел пальцем по ближайшим книжным корешкам.
— И пишут, понимаешь, и пишут… А подумать? Ну? Хоть немного подумать? Не так же все было!
Автор приободрился. Ругали все-таки не его. Он даже попытался выдавить язвительную ухмылку. Покивал, как бы соглашаясь. А потом спросил с усмешкой:
— А вы, значит, знаете, как было?
— Я? — глаза в глаза, до дрожи, до непроизвольного поворота головы в сторону, как от судороги, до… Бр-р-р, автор мотнул головой, прогоняя навалившуюся сонную одурь. Погода, что ли, меняется? А? Что он говорит?
— …Да вы не слушаете меня, вижу?
— Простите, душно…
— Тогда я повторю. Вы мне нравитесь. Ну, ну… Не смущайтесь. У вас простой и ясный слог. Вы не украшаете текст вензелями и финтифлюшками, не имеющими отношения к делу. Поэтому я решил: печатать вас мы будем. Но только после существенной правки. Поменьше фантастики, прошу вас!
— Извините… Как это? У меня же роман о вампирах? — у автора мелькнула мысль, что его перепутали с кем-то из "почвенников", из "производственников".
— Именно, именно о них! Просто писать надо о реальности, понимаете?
— Э-э-э… Не совсем. Вампиры… Реальность… Как это?
— Я вам помогу. Это очень просто.
На стол перед автором грохнулся атлас.
— Давайте подходить ко всему, как к реальности. Попробуем. Представьте, что вампиры были на самом деле. Итак, чего боятся вампиры?