– Значит, убил своего брата, – сказал Порейко, – а потом сбежал. Чего не поделили с Аркашкой?
– Кончайте, – сказал я. – Вы же знаете, что не убивал я Аркадия. Ну за что мне его убивать?
– Вот это мы и хотим выяснить.
– В то время я был с вами. Вы же знаете. Я в любой милиции это повторю.
– Ты уже это повторял. Да кто тебе поверит? Ты у нас чужой. Наблюдатель. Но, наверное, хочешь жить. Хочешь жить?
– Хочу, – сказал я.
– Тогда придется тебе признаться. Напишешь объяснение, что убил в пьяной драке из-за обладания женщиной Маргаритой Савельевой своего случайного знакомого.
– Двоюродного брата, – подсказал Одноглазый Джо, который, видно, решил, что шеф ошибся.
– Не лезь, – отмахнулся Порейко. И продолжал: – В пьяной драке. Вы оба уголовники, наркоманы – ты не сомневайся, травку вам в квартиру подложим. Завтра при обыске найдут.
– Ну ладно, – сказал я миролюбиво, – чего вам от меня нужно? Вы же все знаете, а говорите.
– А я хочу знать, – сказал Порейко, – кто тебя к нам прислал, что вы тут с Аркадием вынюхивали, кто еще с вами на связи. Все расскажешь – отпустим, будешь запираться – сделаем из тебя котлету, потом сдадим в милицию, и там тебя пристрелят при попытке к бегству. Понимаешь, мне в этом городе даже убивать не надо. За меня все делают.
– А кто это сделал с Аркашей? – спросил я.
Порейко как будто не услышал моих слов.
– Начнем с самого начала, – произнес он. – Твое настоящее имя, отчество и прочие анкетные данные. И не надо возражать, потому что спешить нам некуда, мы все равно из тебя все вытряхнем. У нас для этого и медицина есть, слыхал об уколах – один кубик, и ты уже мечтаешь, как бы нам все рассказать.
– Глупости все это, – сказал я. – Честное слово, глупости. И если я узнаю, кто Аркашку убил, я до него доберусь.
Порейко вздохнул:
– Это ты у Ритки наслушался, когда вы в морге говорили? Много лишнего наговорили.
Идиот! Это я – идиот. Как я мог не подумать, что они нас подслушивают?
– Ну, будешь говорить?
Я не понял, почему он прикрыл глаза, взглянул на стоявшего за моей спиной Джо. Поэтому я не был готов к удару – такому, что я полетел на пол с табуретки.
Я оказался в нокдауне – это я сейчас понимаю, что оказался в нокдауне, потому что следующее, что я помню, – как они бьют меня ногами по спине, по почкам, а я стараюсь откатиться от них, спрятаться в угол, а встать на ноги они мне не дают, сразу сбивают снова. Я ни о чем не думал – просто прятался от ударов, и это мне не удавалось.
А очнулся я, когда меня перестали бить – Порейко приказал остановиться.
Я не слышал, как и что он сказал, но понял, что у меня есть перерыв. Пускай маленький перерыв, но я должен собрать все свои силы, чтобы не дать им восторжествовать надо мной. Конечно, такое высокое слово, как «восторжествовать», в ту минуту в моем растерянном и полном болью мозгу уместиться не могло – это позднейшие размышления.
Я лежал неподвижно. Пока я лежу неподвижно, они не знают, что со мной, не перестарались ли они.
– Эй! – крикнул Порейко – и голос донесся издалека. – Вставай, ты чего разлегся?
Теперь придется потерпеть – но уже сознательно. Я быстро прихожу в себя – мне доводилось отчаянно драться в детдоме, и я знаю – главное, чтобы противник тебя недооценил, чтобы он считал тебя слабее. Пускай он думает, что я неопасен. А я мысленно проверяю все уголки своего тела – что повреждено, где болит, что сломано. Ко мне как бы сбегались гонцы, рапортуя: щека рассечена и бровь кровоточит, гематомы на спине, ушиб правой почки... Мои земные собратья такой способности не имеют. И не могут, как я, тут же послать гонцов обратно, чтобы тело, пожирая ресурсы, немедленно принялось за починку важных повреждений. Щека и бровь подождут...
– Посмотри, – услышал я голос Порейки, – чего он там притворяется.
Я знал, что сейчас последует удар. Я уже все знал за секунду до события. Как и бывает в ситуации крайней опасности, во мне возникало предупредительное чувство – пусть за жалкое мгновение, но я знал, что со мной сделают.
Он ударит меня в спину, по ребрам.
Ребра, расслабьтесь! Мышцы, разойдитесь – не сопротивляйтесь удару, поглотите его!
Было больно. Я даже не вздрогнул.
– Да ты что! Прекрати сейчас же! – Порейко, видно, смотрел на меня и испугался именно моей неподвижности. – Жорка! Где вода?
– Наверху.
– Какой, к черту, наверху, за дверью в котельной кран!
– А во что я ее наберу?
– Через минуту принесешь воду!
Порейко склонился надо мной, перевалил на спину, открыл мне глаз, я закатил их чуть-чуть. Порейко стал щупать мой пульс.
Я не йог, пульс мне не остановить – но я мог ускорить или замедлить... замедлить и сделать чуть слышным.
– Если вы его мне убили, – тихо произнес Порейко, – если вы, сволочи, его убили, вам тоже не жить! Идиоты!
– Да я же его рукой бил! Чего могло случиться? Я же не камнем бил! – Джо говорил плаксивым голосом. Он был напуган.
– Не дрожи ты! Когда Аркашку убивал, не дрожал.
– Аркашку не я! Честное слово, Жорка. Я только в дверь позвонил. Вы же знаете, я с ножом совсем не умею.
– Где этот гребаный Жорка?! Убийца нашелся, мать его!
Вместо Жоры появился другой свидетель. Я узнал голос Рустема:
– Я слышу – шум, думаю, почему до меня доносится шум? А что, простите, у вас весь этот дом откуплен? Чужих нет?
– Чужих нет, – откликнулся Порейко. – Извините, Рустем Борисович, мы не хотели вас разбудить. Мы тут проводим свое расследование...
– Так-так-так, – сказал вождь. – Я уж на подходе сюда слышал, как вы проводите расследование. Как вы отлично умеете проводить расследование! – Голос его поднимался с каждым словом и кончился высоким криком. – Гнать вас надо с вашими доморощенными «Майданеками»! Тоже мне, Берия!
– Ну вот это лишнее, – неуверенно возразил Порейко. – Мы проводим расследование.
– Вы не проводите расследование, а пытаете людей.
– Я почти уверен, что он – агент органов.
– А что он говорит?
– Он молчит, сволочь.
– И правильно делает.
Он наклонился надо мной, я чувствовал запах, исходящий от него, – дорогих мужских духов, вонючего пота, коньяка с шашлыком, – господи, бывают же такие комбинации!
Он потрепал меня по щеке, крепко схватил пальцами за щеку, чтобы раскрылся рот, потом сказал:
– Жив и будет жить. Но вот я вас попрошу, голубчики, чтобы никаких больше физических повреждений ему нанесено не было. Этот парень нам пригодится.
– Ему нельзя доверять!
– А я и не собираюсь ему доверять. Я собираюсь с ним работать. Ты меня слышишь?
У меня возник соблазн подтвердить, но я сдержался.
– Слышишь, – сказал уверенно Рустем. – Ты у нас умный. Лежи отдыхай. А вы, Порейко, разговаривать с ним будете лишь по его доброй воле. И кстати, пришлите вашу сожительницу, чтобы она промыла ему раны и заклеила пластырем.
– Я не могу его отправить со всеми. Люди удивятся.
– А я вас не спрашиваю, – ответил Рустем. – Есть вещи, которые вам не положено знать... Я устал, я хочу спать, а вы тут устроили пыточные камеры. Напакостили тут. Стыдно.
Я услышал, как Рустем уходит, и испугался. Мне захотелось крикнуть ему вслед, чтобы он меня не оставлял одного, они меня убьют. Но я лежал и терпел. Страх тоже можно терпеть.
– И что будем делать? – спросил Одноглазый Джо.
– Ничего, запри его здесь, пускай отлежится.
– И Александру будить не будете?
– Ты что, оболтус, в самом деле его слова всерьез принял? Да пускай он в своем дерьме захлебнется.
Джо промолчал.
– Еле нашел, – сказал из дверей Жора. – На втором этаже графин. Я из него цветы выбросил.
– Убью! – закричал Порейко. – Ты где, гад, шлялся?
Жора что-то отвечал, но Порейко перебил его:
– Давай сюда, да давай же!
Раздался звон разбитого графина – он его долбанул о цементный пол!
И тут же застучали шаги – Порейко кинулся прочь.
– Чего это он? – шепотом спросил Жора.
– А пошел ты! – закричал на Жору Одноглазый Джо.
– Понял, – покорно сказал Жора.
– Пошли! – Джо был зол.
– А этого?
– А с этим завтра пускай начальство разберется. Мне что, больше всех нужно?
– Но ведь мы же обещали Петрову, что в милицию его привезем. Когда обработаем, отвезем. Им нужен клиент, который Аркашу пришил.
– Обойдутся.
– Они сердиться будут.
– Пускай на шефа сердятся.
Джо пошел прочь, Жора остался и спросил вслед:
– А свет тушить?
– Туши, туши!
Свет погас. Жора вышел, и страшно заскрипела дверь. Потом я услышал, как Жора закрывает замок. Он все еще пребывал в растерянности, и даже сквозь дверь было слышно, как он ворчал: «А чего я? Я как сказали, так и принес...»
Когда стало тихо, я поднялся, зажег свет. Было очень больно – видно, все же отбили мне почки. Потом я проверил, хорошо ли заперта дверь. Дверь была заперта как следует.
Я отыскал в углу чью-то замасленную куртку. Сложил ее, скатал. Потом потушил свет и лег, подложив ее под голову.
Я отыскал в углу чью-то замасленную куртку. Сложил ее, скатал. Потом потушил свет и лег, подложив ее под голову.
И заставил себя заснуть. Мне обязательно надо было заснуть – на пять или шесть часов. Чтобы восстановиться.
Я заставил себя не думать. Я заставил себя заснуть.
Я очнулся от боли. Боль преследовала меня и во сне, из-за чего мне грезились схватки, падения, пытки. Но все же за несколько часов сна мне удалось почти привести себя в порядок. Даже ссадины и царапины подсохли.
Я пересилил себя и поднялся, понимая, что лишь в движении мои мышцы смогут преодолеть постоянную боль, добрался до выключателя. Свет был слишком ярким, неживым, запахи вызывали тошноту.
Я обошел отсек подвала. Нет, выбраться отсюда мне не удастся. К сожалению, я не супермен и взламывание стен не моя специальность.
Тогда я принялся за гимнастику. К предстоящей встрече с врагами я должен быть наготове. Я потягивался, массировал мышцы, отжимался, страдал от жажды настолько, что забыл о голоде, и отвлекал себя рассуждениями, в основном пустыми. Например, почему они убили Аркашу, а пожалели меня? Ведь если они заподозрили нас в связях с милицией, зачем такая избирательность? В конце концов, места в подвале хватило бы для двоих. И, уж конечно, колченогий Аркадий представлял куда меньшую опасность, чем я.
Я не догадывался тогда о главном, хотя понимал, что ничто здесь не делается без смысла и появление всевластного Рустема, так неожиданно взявшего меня под защиту, имеет простое объяснение.
Но я не приблизился к разгадке больше, чем в первый момент моего появления в Меховске.
Было ли мне страшно? Надеялся ли я на спасение? Вот врывается в Меховск дядя Миша на танке и наводит порядок...
Вряд ли и даже нежелательно. Ведь если так случится, то преступники спрячут концы в воду, затаятся, и вся операция провалится. Так что в случае, если грядущие события достаточно серьезны, то дядя Миша уже пожертвовал Аркадием и может пожертвовать мною. А почему нет? Я же ветеран. Погиб в Абхазии или Приднестровье. Кто меня хватится, детдомовца?
Страшно не было, но мною овладела вполне понятная грусть.
Я постарался представить себе, как у нас в лаборатории за рабочим столом усаживаются пить кофе Катрин с Тамарой. И рассуждают – как там наш Гарик. Не скучает ли по нас в командировке? Скучаю. Скучаю... но вызвать перед внутренним взором благополучные картинки я не смог. Вместо них все вставала страшная сцена в морге, когда Рита плакала над мертвым Аркадием. Хорошо бы они ее не тронули... а она бы не натворила бед.
Время тянулось, я улегся на прохладный пол. Потом встал и пошел щупать трубы – горячие были сухими, одна из труб была холодной и влажной, но не более того.
Мне очень хотелось подойти к двери, постучать в нее и объяснить тюремщикам, что я не объявлял сухой голодовки.
Сколько времени? Восемь утра. С ума сойти! Пора вставать.
Мне пришлось справить нужду в углу подвала, и почему-то мне было очень стыдно, что когда люди войдут, они это учуют и будут смеяться.
Потом я решил заснуть снова.
Ничего из сна не вышло. Слишком хотелось пить. Я лежал и считал. Досчитал до четырех тысяч восьмисот – может быть, сбился раз или два. Потом проснулся. Все же можно себя усыпить!
Было чуть меньше двенадцати.
В половине второго, когда я уже готов был откусить себе палец, чтобы выпить кровь, я услышал шаги. Дверь завизжала на ржавых петлях. В дверях стоял Жора с пистолетом. Он не хотел рисковать.
Я сидел на полу, привалившись спиной к стене, вдали от него.
– Живой еще? – спросил Жора. Он кинул мне от двери пластиковый баллон с пепси-колой. – Благодари Рустема Борисовича, – сказал он. – Это он приказал тебя напоить, а то, говорит, не доживешь до праздника.
Жора стоял и смотрел на меня. Я не делал попытки дотянуться до баллона, потому что был уверен, что Жора замыслил какую-то подлую каверзу.
Жоре надоело ждать, и он приказал:
– Бери, а то унесу!
Я просто смотрел на него и молчал. Такие животные, как Жора, не выдерживают упорного взгляда.
– Ну и сиди в своем дерьме! – закричал он со злостью и, выскочив за дверь, навалился на нее, закрывая, – видно, боялся, что я успею схватиться за ручку.
А у меня не было сил.
Так я и не узнал, какую каверзу готовил мне телохранитель.
Только когда дверь закрылась и Жора ушел, я протянул руку – пластиковая бутыль, такая прохладная, лежала на расстоянии вытянутой руки. Я медленно подкатил ее к себе. Я оттягивал момент счастья, может, потому, что не до конца верил в него, может, потому, что боялся – внутри окажется не пепси, а, допустим, моча. С них бы сталось.
Но бутыль была пластиковая, рифленая крышечка бутыли была закупорена фабрично. Потребовалось усилие, чтобы отвинтить ее. Вода зашипела и пошла через край, а я ловил языком пену и всасывал ее. Погоди, не пей, не кидайся, успеешь. Главное, что они не будут тебя убивать – не будут, потому что они не стали бы тебя поить перед смертью. Ах, какой милый и добрый человек – Рустем дал мне индульгенцию! Но такие, как он, лишены чувства жалости. Значит, у него есть цель. Может, и в самом деле он намерен вколоть мне какой-нибудь «трус-драгз» – состав, вызывающий неконтролируемую болтливость. Смогу ли я удержаться? А потом меня (к тому времени я уже отхлебнул три или четыре раза из бутыли) обрадовала мысль: а что я могу им сказать, даже если они найдут способ меня одолеть? Что в Москве подозревают неладное из-за исчезновения в некоторых городах ветеранов последних войн? Разумеется, и генерал, и Рустем об этом информированы. Или что Меховск избран как один из возможных будущих пунктов исчезновения людей? Вернее всего, они к этому готовы. Главное – мы не знаем, зачем это происходит и почему.
Я поставил себе предел – четверть банки. Она полуторалитровая, значит, на ладонь сверху. Потом я заставил себя закрутить крышечку и задумался – а прав ли я? Мой организм обезвожен и тем более нездоров, он нуждается во влаге. Ведь не будут они меня держать здесь неделю? Я выпью половину – этого пока достаточно. У меня останется чуть ли не литр. Что я и сделал.
А потом снова разлегся на полу, на этот раз я был почти в мире с самим собой. Потом я постарался испытать себя: я поднялся в воздух и небольно ударился головой в низкий потолок – в двух метрах от пола.
Перебирая руками по потолку, я пропутешествовал из конца в конец подвала, как муха, затем спустился по стене. Ничего, получается, надо развивать свои способности, а то ведь неизвестно, может, понадобится ходить по потолку.
Вдруг я испугался, что они за мной подглядывают. В подвале была лишь решетка вентиляции в углу – больше отверстия я не заметил. Но ведь современная техника делает чудеса. Я от испуга грохнулся на пол, сведя на нет все свои усилия по самолечению.
Отлежавшись и отругав себя, я в качестве утешения отхлебнул еще один большой глоток из баллона.
День клонился к закату. А обо мне не вспоминали. Я еще раз поспал, потом попытался сочинить стихотворение в честь Катрин, однако вдохновения не хватило.
Вечерние часы прошли как в тумане, единственное, что помню, – искреннее сочувствие к судьбе графа Монте-Кристо, который просидел в такой вот котельной примерно в десять тысяч раз больше, чем я.
Так прошел этот день, о котором в настоящем романе и не рассказывают, а, пропустив его, сообщают: «На рассвете следующего дня...»
Наступила ночь, и, за исключением последнего глотка, в баллоне ничего не осталось.
Но я был почти уверен, что все той ночью и решится. Поэтому, когда за мной наконец пришли, я уже был готов, героя из себя не изображал, а продолжал сидеть на полу у стены, вдыхая миазмы, накопившиеся в подвале за последние сутки.
Жора, который пришел за мной, даже заходить не стал, а выматерился и приказал выматываться из подвала.
Там же ждал и Одноглазый Джо. Они боялись, что я буду драться или убегу. Но мне совсем не хотелось бегать и срывать ответственное задание, полученное от дяди Миши.
Джо ловко надел на меня наручники. Я не ожидал этого и не был готов – так что попался. Вылезать из наручников я не умею. Очевидно, и летать в наручниках не смог бы.
– Ты иди, – сказал Джо.
Он шел за мной брезгливо, хотя не думаю, что я был так уж грязен и отвратителен. А что касается щетины, то я обратил внимание, что двухдневная щетина модна у телевизионных ведущих.
На улице было темно. Второй час ночи. Город спал, даже большинство фонарей в нем отключалось после двенадцати, потому что после двенадцати порядочный человек на улицу не полезет.
Почему-то я решил, что меня посадят в мой любимый «Мерседес». Но его не оказалось. У дома стоял самый обыкновенный грузовичок, в кузове которого в сопровождении Джо я доехал до товарной станции.
Потом меня повели по путям. Иногда мы проходили под светом прожектора. Вдруг, испугав меня, сонный голос диспетчерши велел кому-то подать состав на третий путь.