Мыслитель был прав. Егор откинул щеколду. Дверь с железным скрипом открылась. За ней была такая же темнота.
– Закрывать или оставить? – спросил Егор.
– За собой надо закрывать, – ответил голос из тьмы. – Мне не нужна так называемая свобода, которая лишь порабощает настоящего оппозиционера.
Егор оказался в низком коридоре. Ход шел прямо, метров через десять Егор уткнулся еще в одну дверь. Дверь была заперта. Егор старался не поддаться отчаянию. В дверь стучать он не смел – в доме полно стариков, они могут его поймать. Он ощупал дверь и тут понял, что никакого запора в ней нет. Но почему же она не поддается?
Дверь должна была открываться наружу – косяк выдавался с этой стороны. Егор отошел на два шага и, кинувшись вперед, ударил в дверь плечом. Дверь не поддалась. Она тоже была обшита железом, как и первая.
Егор почувствовал себя в западне – как зверь. Страшнее всего и отвратительнее было возвращаться в яму.
Егор отошел чуть подальше и ударил в дверь сильнее. Так, что заболело плечо. Дверь пошатнулась. Значит, ее можно вышибить.
Егор ударил третий раз. Дверь задрожала, но не открылась. Плечо болело безумно. Видно, он отбил какую-то мышцу. Егор потер плечо. Найти бы какую-нибудь железку, чтобы отжать дверь. Вдруг за дверью что-то звякнуло.
Егор замер. Может быть, там его ждут велосипедисты?
Он простоял неподвижно, пока не досчитал до ста. Потом нажал на дверь. Сопротивляясь, она все же приоткрылась, впустив внутрь чуть-чуть серого света.
Егор поднатужился и отворил дверь настолько, что можно было выбраться наружу.
Он пролез в щель. Нога ударилась о что-то тяжелое. Егор поднял с земли большой амбарный замок с дужками – к счастью, замок был ржавым и дверь тоже проржавела. От удара вылетели гвозди, и замок упал вниз.
Вверх вели ступеньки. Егор насчитал их восемнадцать – на две меньше, чем на входе.
Он осторожно выглянул наружу. Дверь из подвала вела на задний двор. Там было намусорено, кверху колесами валялся автомобиль двадцатых годов, из кирпичей была выложена башня в метр высотой. На ней стояла небольшая бронзовая пушка на деревянном лафете, рядом возвышалось чучело лося. На подставке была табличка: «Лось лесной – могучий исполин нашей Родины». Связанными тюками лежали подшивки журналов «Огонек» и «Здоровье», будто кто-то намеревался сдать их в макулатуру, но не успел. Через двор медленно шел человек с петлей на шее – из тех, кто был на собрании. Егор подождал, затаившись, пока мужик выберет себе из кипы журнал. Тот полистал его и сказал:
– Все то же самое, то же самое, одни успехи! Когда же начались поражения?
Егор побежал в другую сторону. Он выскочил на площадь со стороны реки, где стояла гостиница с выбитыми стеклами. Площадь была пуста, только посередине торчал обгорелый столб.
Стало чуть темнее, как будто собирался дождь. Егор подумал, что даже не знает, бывают здесь дожди или нет.
Он побежал к вокзалу, чувствуя себя беззащитным и маленьким на обширной площади. Он все время ждал оклика: «Ты куда?» – или велосипедиста, который будет догонять его, виляя между автомобилями.
Но никто не встретился, и никто не догонял Егора.
Он вбежал в вокзал и постоял некоторое время за дверью, выглядывая сквозь пыльное стекло. Площадь была по-прежнему пуста.
Он вошел в зал ожидания.
Ни одного человека. Куда-то делись все придворные и бездельники, что ошивались здесь совсем недавно.
В остальном на вокзале было все по-прежнему. Хотя нет – Егор увидел странную надпись, белую табличку на палке, установленную в конце зала. На табличке было написано одно слово: «НОЧЬ».
Егор толкнулся в комнату милиции. Дверь была заперта. Он пошел в медпункт.
Медпункт тоже был заперт. Но ключ кто-то оставил в замке.
Егор повернул ключ и заглянул внутрь. Остатки железной дороги были сметены в угол, к другой стене отодвинуты груды старых газет и журналов. Справочники и словари стояли на полках. Будто кто-то, уходя, знал, что вернется не скоро, и хотел оставить после себя видимость порядка.
Егор кинулся за занавеску. Но можно было не спешить. Занавеска была отодвинута, кушетка застелена кое-как, следов Люськи не было.
Егор выскочил обратно в гулкие просторы вокзала. Ему вдруг почудилось, что все жители вокзала уехали на поезде. Он так живо представил себе, как все они входят в вагоны, старинные, как в фильме про Анну Каренину, проводники в форме и высоких фуражках открывают двери и поддерживают под локоть старух. Паровоз издает гудок или свистит, пуская белый густой пар длинными облаками вдоль перрона, начальник вокзала в красной фуражке поднимает флажок, разрешая поезду отправляться... но здесь же нет поездов!
Егор все же обежал вокзал. Он нашел трех бомжей, которые лежали на тряпках в комнате матери и ребенка, окруженные валом разбитых и целых бутылок. Бомжи не захотели разговаривать с Егором, они были на последнем издыхании, но совершенно непонятно, чем же они напиваются в мире, где спирт на человека не действует.
Потом услышал быстрые шаги и кинулся было навстречу, но в последний момент осторожность проснулась в нем, и он спрятался за угол. И правильно сделал – амбал в белой накидке с красным крестом осматривал вокзал, кого-то искал – вернее всего, Егора.
Минут через пять санитар ушел. В полной растерянности Егор вернулся в медпункт, как бы в единственное родное место на вокзале.
И оказалось, что не зря, – на столике доктора он увидел листок бумаги, поднял его, и точно – записка.
Почерк был незнаком. Да и откуда Егору знать почерк доктора?
«Следуй за нами к Метромосту. Если нас там нет, поднимись к Музыкальному театру. Опасайся призраков, они в самом деле опасны. Никому никогда не говори об этой записке. Спеши, все может измениться неисправимо. Л.М.».
И внизу большими буквами – писала Люська:
«Жду – приходи. Маркиза Люси. Куда ты делся?»
Она писала – Егор представил себе это, – склонив голову, улыбаясь лукаво и высунув меж зубов кончик языка. Значит, она себя лучше чувствует и не боится.
Давно ли они уехали? Вот проклятое место – даже непонятно, сколько ты отсутствовал! Егор вспомнил новеллу Вашингтона Ирвинга про Рип Ван Винкля, который ушел из дома, где-то переночевал, а вернулся через двадцать лет. А вдруг этим запискам уже по два года? И все куда-то сбежали, а теперь ищи их на просторах Китая или Африки.
Ну ладно, лучше не думать о плохих вещах. Есть записка, есть куда идти, значит, есть цель в жизни.
Егор подумал, что до Музыкального театра и даже до Метромоста идти больше чем полчаса, если не целый час. И мало ли что встретишь на пути! Надо найти транспорт. Конечно, лучше всего бы отыскать воздушный шар...
Должно же хоть раз повезти! И если бы Егор не вертел глазами, не искал средство передвижения, он бы никогда не заметил обыкновенного велосипеда, прислоненного к стене вокзала возле главного входа. Не такого старомодного, как у велосипедистов, а самого обычного.
Будто кто-то нарочно оставил его для Егора.
Но как только Егор уселся в седло, обнаружилось, что добрый человек, оставивший велосипед, совсем и не думал о благе Егора. У велосипеда была спущена задняя шина и руль болтался так, словно норовил выскочить из крепления. От этого Егора нещадно подбрасывало в седле, и через полкилометра он признал свое поражение, положил проклятую машину на асфальт и попытался побежать вдоль реки. Метров через сто Егор начал задыхаться, и пришлось перейти на шаг.
Что же это получается? Неужели его кровь уже начала перерождаться и его легкие требуют покоя и безделья?
Егор заставил себя побежать снова. Он все ждал второго дыхания, но оно не приходило.
А бежать еще было далеко – мост Окружной железной дороги казался сложенным из спичек, дорога ныряла под арку моста и уходила вверх, в гору. От моста Егору надо было бежать левее, вдоль реки.
Егор все чаще переходил на шаг, ноги болели, и он заставлял себя торопиться только потому, что всей шкурой чуял: если он не придет вовремя, с Люськой случится что-то нехорошее.
У железнодорожного моста стояло здание архива. К стене был пришпилен лист картона. На листе картона было написано фломастером: «Не беспокоить. У нас ночь!»
Егор решил потерять минутку, чтобы понять, чей же сон оберегала надпись.
Он заглянул в дверь архива. В глубине небольшого холла стояли три кушетки. На кушетках лежали люди с закрытыми глазами.
«Странно, – подумал Егор. – Мне же все говорили, что здесь люди не спят. Да и мне не хочется, хотя наверняка я здесь уже не меньше суток. Так подсказывают мне внутренние часы».
– Вы спите? – спросил Егор.
Никто не открыл глаз. Но ближний к нему человек сказал:
– Конечно, мы спим.
– Извините.
– А почему вы не спите? – спросил человек на кушетке, не открывая глаз.
– Мне не хочется, – сказал Егор.
– Уходи отсюда, – сказал второй спящий. – Еще не хватало, чтобы нас сторож подслушал. Жить-то всем хочется.
Егор пошел прочь.
Бежать уже не было сил.
К счастью, встреча со сторожем-велосипедистом случилась только перед мостом – Егору было куда бежать.
Велосипедист, видно, не знал о том, что Егор новенький.
Он нагнал его и медленно поехал рядом, виляя большим передним колесом так, чтобы не терять равновесия.
– Ты куда идешь? – спросил он. – Порядка не знаешь?
– Знаю, – уверенно сказал Егор.
– Сейчас у нас что?
– Первое января! – сказал Егор.
– Плевал я на январь! – рассердился велосипедист. – Ты почему не спишь?
– Не хочется.
– Я тебе покажу – не хочется! Все спят, а ему, видите ли, не хочется! Где проживаешь?
– У Метромоста, – признался Егор.
– И так далеко ходишь? Зачем ходишь? С кем дружишь?
– Я гуляю, – сказал Егор. Он чувствовал угрозу, исходившую от велосипедиста. Видно, грех, совершенный Егором, был значителен и непростителен в глазах велосипедиста.
– Иди передо мной! – приказал велосипедист.
– Куда?
– Сам знаешь куда!
И тогда Егор решил не испытывать судьбу – он кинулся бежать по откосу вдоль железнодорожной насыпи, забирая все выше.
– Стой, стреляю!
Егор мчался – откуда только силы взялись! Он забрался на крутизну, перемахнул через рельсы и лег, прижавшись к земле. Затем чуть-чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть, чем занимается велосипедист.
Тот покатил под мост, чтобы встретить нарушителя по ту сторону. Затем остановил машину посреди мостовой и старался сообразить, где же нарушитель. Продолжалось это минуты три, затем велосипедист плюнул и громко крикнул:
– Я до тебя доберусь!
Погрозил кулаком и, нажимая на педали, направился вверх по Мосфильмовской.
До бытовки Егор добрался меньше чем через полчаса. Как он и опасался, возле бытовки никого не было видно.
И все же Егора охватило странное чувство возвращения домой.
Он подошел совсем близко, когда дверь отворилась и на верхней ступеньке показался Партизан. Он был в милицейской фуражке и в распахнутом кителе, который был ему велик, в трусах и сапогах на босу ногу.
Партизан потянулся, зевнул, похлопал ладошкой по зевающему рту, сказал:
– Не скрывайся, я же тебя вижу, за сухим деревом стоишь, выглядываешь, нет ли опасности. Выходи, чай пить будем.
Егор с облегчением вышел на открытое место. Карлик был ему симпатичен.
– Как Пыркин? – спросил он, хотя собирался сразу задать вопрос о Люське.
– Пыркин выздоравливает и велит тебе кланяться, – раздался голос из бытовки.
– А скажите...
– Не видели, не знаем, – быстро ответил Партизан.
– Ладно, скажи! – крикнул изнутри Пыркин.
– Ты же знаешь – не велели. Только знаю, что никто не проезжал.
– Люську в Музыкальный театр повезли, – сообщил Пыркин.
Он вылез к дверям, пальто накинуто на плечи, оранжевая рубашка в рыжих пятнах от высохшей крови. Пыркин был еще слаб.
– Ты куда? – прикрикнул на него Партизан.
– Они Соньку с идиотом взяли, – сказал Пыркин. – Значит, на связь.
– А тебе, мальчик, там опасно, – сказал Партизан.
– Жулик! – крикнул Пыркин. – Жулик, дружок, проводи Егорку.
Жулик выскочил из дома, радостно махая хвостом. Узнал Егора.
– Они сейчас, может, спят, – сказал вдруг Партизан, смирившийся с мыслью, что Егор пойдет, куда не положено. – Ублюдки эти, призраки, тоже спят. Только я не проверял.
– Тогда скорей, – велел Пыркин Егору. – А то опоздаешь.
Егор не стал расспрашивать их о том, что им известно. Некогда.
– Побежали, Жулик, – сказал он.
Призраков они с Жуликом увидели уже наверху, когда выбежали на асфальт, на открытое место у туннеля.
Призраки заспешили к ним, засуетились, но опоздали.
Егор бежал к Музыкальному театру, такому скучному без зелени, без деревьев вокруг.
Жулик несся рядом, подпрыгивал, ему было весело.
Перед театром стояла телега, запряженная велосипедистами в касках. Егор заметил их издали и взял в сторону, чтобы подобраться сзади.
Там он отыскал разбитое окно и влез в него. Жулик прыгнул следом.
В театре было пусто, но Егор знал, что пустота эта кажущаяся. Иначе зачем велосипедистам дежурить у входа.
Егор медленно шел по театру, в котором оказалось бесконечно много комнат, залов, коридоров и прочих помещений, порой заваленных барахлом, порой пустых.
И в какой-то, может сотой по счету, комнате услышал, как невнятно талдычат голоса.
Еще через пять минут Егор оказался у двери в коридор, слабо освещенный из небольших окошек. По коридору двигалась странная для непривычного глаза процессия.
Впереди ехала инвалидная коляска. В ней сидел, свесив набок большую голову, больной юноша. Коляску толкала перед собой девушка Соня, встреченная Егором на набережной. Рядом шагали Вильгельм Кюхельбекер и убийца Пушкина Дантес. Дантес вел за руку Люську, и, видно, держал ее крепко, чтобы не убежала.
Девушка толкала коляску неуверенно, порой останавливалась, прислушивалась. Идиот что-то бормотал, дергал головой, поднимал руку, ронял ее снова.
Зачем эта парочка?
Жулик кинулся было вперед, но Егор так строго прошептал, чтобы песик молчал, что тот испугался и поджал хвост.
Остановившись ненадолго, будто вслушиваясь в неслышные прочим звуки, девушка решительно повернула направо.
Остальные поспешили следом.
Егор увидел, что они уперлись в невысокую лестницу – несколько ступенек. Кюхельбекер помог девушке поднять коляску. Это было нелегко. Дантес совершал движения руками, но без пользы.
Наконец они оказались за кулисами. Сверху рядами спускались пыльные занавесы и задники, декорации были свалены между ними. Коляска двигалась зигзагами.
– Скоро, – сказала вдруг девушка сонным голосом. Она была в трансе. – Скоро придем.
Идиот начал кивать головой и вдруг испустил визгливый звук, будто заверещал свисток.
– Здесь! – сказала Соня.
– Где? – спросил Кюхельбекер. – Покажи.
Девушка оставила коляску на месте, а сама стала раздирать ногтями серый занавес с изображенным на нем гигантским пылающим камином.
Она продрала занавес – послышался глухой треск.
– Иди! – крикнула она. – Иди!
Дантес толкнул Люську.
– Иди! – приказал он.
– Нет! – закричала Люська. – Я не пойду. Вы обещали, что Егор тоже здесь будет.
– Девочка, – мягко произнес Кюхельбекер, – я же сказал – Егор обязательно присоединится к тебе. Как только мы его отыщем. А мы его обязательно отыщем. Но ждать нельзя, нельзя ждать. Отверстие появляется редко. Может быть, в следующий раз это случится через месяц.
Она скорее почувствовала его присутствие, хоть и не увидела.
Егор выбежал из тени. Он задел какую-то декорацию, облаком поднялась едкая пыль. Кюхельбекер зашелся в кашле. Первым опомнился Дантес.
– Нельзя! – рявкнул он. – Опасно! Не положено!
– Я никуда без него не пойду! – кричала Люська.
Кюхельбекер кашлял и махал рукой, пытаясь добиться внимания. Но никто на него даже не глядел.
Идиот начал плакать.
Девушка хотела увезти его, но откуда-то выскочил доктор Леонид Моисеевич. Почему Егор раньше не видел его? Доктор преградил путь инвалидной коляске.
– Подождите! – закричал он. – Мальчик тоже полетит?
Егор не знал в тот момент, куда должна полететь Люська. Почему-то он решил, что ее отправляют в другое место того же мира без времени.
Егор стоял, время бежало, доктор Леонид Моисеевич кричал, чтобы Егор шел к занавесу.
– Стойте! – закричал Кюхельбекер.
Он возвышался неподвижно, как статуя Командора. Он имел право приказывать.
– Людмила, – спросил он. – Ты помнишь, какую клятву ты дала?
– Да, но только если Егор будет со мною. – Люська стояла, расставив тонкие ноги, выпятив маленький круглый подбородок.
– Егор, – объявил Кюхельбекер, – мы выполняем волю императора. Люсю отправляют в прежний мир для того, чтобы она там выросла и стала императорской невестой. Тебя мы не нашли и потому были вынуждены отправить ее без тебя.
– Значит, дорога домой есть? И вы всегда это знали! – закричал Егор.
– Не перебивай. Люся уходит в ваш мир на шесть лет. Потом она вернется. Ты тоже можешь вернуться.
Ненормальный юноша заверещал.
– Сеанс заканчивается, – сказала Соня. – Сеанс заканчивается...
– Егор, – приказал Кюхельбекер. – Обними Людмилу. Быстро!
– Быстро! – повторил доктор. – Я не могу больше его удерживать...
Егор успел бросить взгляд в ту сторону и заметил, как Леонид Моисеевич отступает перед надвигающейся на него коляской с идиотом.
Егор схватил Люську. Люська была горячая и вся дрожала.
Черное пятно на занавесе вибрировало. Вот оно начало уменьшаться.
– Шагай! Прыгай! – кричали сразу доктор и Кюхельбекер.
Егор понял, что надо подчиниться.
Держа на руках Люську, которая обхватила руками его шею, Егор шагнул вперед.
И ничего не изменилось.
Он стоял перед занавесом в плохо освещенных кулисах.