– А почему вы думаете, что деньги ей не нужны?
– Потому что...
Ну давай, давай, должна же ты когда-нибудь сказать правду! Ты же переживаешь, ты же не совсем бессердечная, у тебя дочка пропала. Ты хочешь мне все рассказать!
Я глядел на нее в упор и гипнотизировал ее. Если я могу внушить тебе, бедная женщина, что я похож на толстую девушку в длинном платье и очках, то почему бы тебе не рассказать всю правду?
– Даже и не знаю, что тебе сказать, – вздохнула Евдокия. – Ты деньги-то оставь... целее будут.
Я понял, что о деньгах мать не забудет. Я достал бумажку – она вызвала у матери разочарование. Видно, она хотела бы получить больше. Но подарок – всегда подарок. Даже небольшой.
– В самом деле что-то случилось? – спросила Дашенька.
– Уехала она... не видела я их даже. Но Егор, парень из того дома, она с ним ходит, худой такой, длинный, он говорит, что ее ждал «Мерседес».
Разве Егор говорил ей об этом? Впрочем, сейчас не важно. Главное, не прекращать давления.
– А потом этот парень принес записку?
– Принес, только кто принес – не знаю. Может, другой принес, мало ли их – записки носят!
Она была права – теперь все носят записки. Куда ни поглядишь, кто-нибудь записку несет.
Но я не стал перебивать женщину.
– А как он выглядел? – спросила Дашенька, хотя Дашеньку это не должно было касаться.
– Как он выглядел? Да как все теперь выглядят. Плащ такой длинный, почти до земли, косая сажень в плечах, только плечи ватные.
Евдокия засмеялась, и, пока она не повеселилась вволю, пришлось покорно ждать.
– И в шляпе! Представляешь себе, в черной шляпе!
– А лицо какое?
– Какое лицо? Лицо с усами. С черными усами, как у Гитлера, только длиннее.
– Азербайджанец?
– Нет, не черный, наш. Может, украинец. И хакает. Она и сама хакала по-южному, но за собой, видно, не замечала.
– Ну какие-нибудь приметы у того человека были? Может, шрам или одного глаза не хватало?
Дашенька засмеялась. Хотя чего тут смешного?
– Глаза на месте, шрамов нет, только зубы золотые – резцы с обеих сторон, наверное, не москвич, москвичи золотых зубов спереди не ставят, правда?
– Молодой?
– Молодой, молодой, только если ты, девушка, думаешь, что это и есть Люськин хахаль, то ошибаешься. И по той причине, что он как будто приказ выполнял. Только что расписку у меня не потребовал.
– А где эта записка? – спросила Дашенька. – Ее можно увидеть?
– Где записка? А бог ее знает где... Куда-то сунула, на что мне ее держать?
– А что было в записке?
– А тебе зачем знать? – спохватилась Евдокия. – Тебе-то какое дело до чужих записок?
– Ну вы же понимаете, – обиделась Дашенька. – Мне надо знать, когда Люся вернется. В понедельник контрольная по литературе, ее же могут стипендии лишить!
– Какая еще стипендия! – возмутилась Евдокия. – Тут большими деньгами пахнет. И, ох, боюсь я...
Наконец-то она произнесла нормальные слова.
И тогда плюхнулась на Люськин диванчик и заревела.
– И не нужны мне ихние деньги! Неужели мне не понятно? Это деньги откупные! Они у меня ее купить хотят! Может, и в живых ее нету!
Откуда-то из-за пазухи Евдокия вытащила пачку долларов – толстую пачку, стала размахивать ею, но так, чтобы я их не перехватил.
– Я к окну потом подбежала – он в машину садится!
– В «Мерседес»? – заинтересовалась Дашенька.
– Какой еще «Мерседес», бери выше – джип «широкий»!
Я сразу сообразил, что имелся в виду джип «Чероки». Великорусскому языку и «чероки» по плечу.
Больше мне ничего не удалось узнать. Но, по крайней мере, есть джип, есть портрет одного из членов этой компании.
– На словах он ничего не передавал? – спросил я.
– На словах? Конечно же, конечно! Я спросила, как она себя чувствует, – ведь я мать, а не дерьмо собачье!
Дашенька наклонила голову, чтобы не улыбнуться этому трагическому сравнению.
– Я спросила, а он говорит: «Как сыр в масле, мамаша!» Так и сказал. И ушел. Я еще вслед спросила, далеко ли она от Москвы? А он, не оборачиваясь, так хмыкнул и говорит: «А вы с чего решили?» Вот и все.
– Ну, я пошла, – сказала Дашенька. – Я вам позвоню в понедельник, узнаю, придет ли она на контрольную.
– Да что ты с этой контрольной привязалась! – рассердилась Евдокия, провожая гостью.
Теперь можно было ехать в ГАИ.
Подполковнику уже позвонили.
Я прошел к нему в кабинет в скучном доме на Садовом кольце. У него лежала на столе распечатка из компьютера.
– Вам ведь человеческая информация нужна? – спросил подполковник.
У него был вид взяточника и пройдохи. Это ничего не означало. С другой внешностью в ГАИ выживают лишь жулики.
– Да, расскажите, что вам известно.
– Вот именно. Когда нужно – бегут ко мне: Сергей Сергеич, помогите! А как фельетоны писать, то я выгляжу черт знает каким вымогателем.
Может, он думает, что я из газеты? Я не стал спорить – у Калерии и нашего института свои линии связи со всеми, кто может пригодиться.
– Синий «Мерседес» с номером, который вы мне частично передали, зарегистрирован на имя Малкина. Вениамина Малкина. Это вам что-нибудь говорит?
– Он однофамилец певца?
– Это и есть певец, так называемый тяжелый рок. Знаешь? Вот подрастут у тебя детишки, тогда узнаешь, что такое тяжелый рок. Ты женат?
– Нет еще.
– Пропускаешь золотое время, портишь желудок на котлетах.
– Этот «Мерседес» принадлежит певцу Малкину?
– Ах, Веня, Веня, Венечка! Слышал такую песенку – в передаче «Белый попугай» изображали? Он запевал. Любимец молодежи.
– А где живет Малкин?
– Где живет, я не знаю, а вот где прописан – это пожалуйста. Я знаю, что твоя контора глубоко копает. Давно в конторе?
– Второй год, – признался я.
– А платят пристойно?
– Платят недостойно. Мы же в системе Академии наук.
– Зачем вас туда приписали? Только оскорбляют людей. А я думаю, куда бы рвануть отсюда.
Он подвинул мне по столу еще один листочек.
– Спасибо, – сказал я. – У меня к вам один маленький вопрос. Вы уж простите, что я отнимаю ваше время.
– Отнимай, для этого мы тут и посажены.
– У этого Малкина еще машины есть?
– Ну какая у Сергея Сергеевича голова! – радостно сообщил о себе подполковник. – Неужели, думаю, он не спросит о других тачках? Есть у него тачка, записана на директора группы. «Форд-Чероки», черного цвета. Держи все данные. И адрес этого директора. – Он закурил. – Тебе не предлагаю, я противник курения. Пускай старики вымирают. А ты живи.
– Спасибо. Постараюсь.
– Если туда пойдешь, учти: нужна осторожность. У него крутые ребята дежурят. После прошлогодней истории.
– А что за история?
– Не притворяйся, лейтенант, – сказал подполковник и отпустил меня барственным движением руки. Он не сомневался, что нам все известно о певце Малкине.
У двери меня догнало его напутствие:
– Береги себя, сынок. И привет передавай Лукьянычу.
Ну вот, теперь я должен еще знать, кто такой Лукьяныч...
В институт я заходить не стал. Перекусил в пиццерии – дорого и невкусно.
У меня был московский адрес и даже телефон Малкина. Если певец имеет отношение к исчезновению Люси, то, скорее всего, ее скрывают на даче. Дача у него, конечно, есть, но я у гаишника о ней не спросил, да он мог и не знать.
Я позвонил Малкину из автомата.
Никто не подошел.
Тогда я поехал к нему домой.
Это был добротный сталинский дом на проспекте Мира, в котором поселились богатые люди. Перед подъездом высилась груда строительного мусора – в какой-то квартире шел ремонт: она превращалась из коммунального жилья в покои настоящего банкира.
На мое счастье, синий «Мерседес» с нужными номерами мирно стоял в зеленом дворе – вход, конечно, со двора.
Я поднялся на лифте на третий этаж. Позвонил. Никто не открыл.
Я спустился во двор, чтобы подумать на досуге.
И тут во двор въехал джип «широкий».
Ах, как правильно сделала очкастая Дашенька, что заглянула к тетке Евдокии! Теперь она знает о джипе и не пропустит его.
Из джипа медленно вылез мелкий человек в огромном блестящем черном плаще, какие носили во время войны эсэсовские офицеры. На глаза была надвинута черная шляпа с широкими полями. По виду его можно было предположить, что в Москве хлещет дождь. На самом деле был мирный солнечный весенний день.
Кем бы я ни притворился, есть опасность получить от него пулю. Он пуглив, вооружен и потому опасен.
И все же у меня оставался шанс. Дашенька. Дашенька – растяпа куда более безобидная, чем пионер Вася.
Так как у меня была только секунда, чтобы все придумать, я тут же перехватил осторожный взгляд человека в плаще. А он увидел полную девицу в очках, в длинном мешковатом пальто с блокнотом в руке.
Дашенька взмахнула блокнотом, как знаменем, и издали воззвала к человеку в черном плаще:
– Вы Шлягер, я вас знаю! Вы с Малкиным работаете! У меня к вам просьба! Вы меня слышите?
Я был прав, человек в черном плаще оценил Дашеньку как безопасное препятствие.
– Какой я тебе Шлягер, – прошипел он, надвигая еще ниже шляпу.
– Я собираю автографы! – Теперь уже можно было без риска для жизни семенить рядом с тем человеком. – Пожалуйста, я вас умоляю! Ну что вы хотите, я все для вас сделаю. Только пускай автограф будет «Дарье Сулимовой». Вы запомнили? «Дарье Сулимовой, которая готова для вас на все!»
Мы вошли в подъезд. Он впереди на шаг, я чуть сзади.
– Умойся! – приказал мне маленький человек. Глаза у него были темные и окружены темными кругами, как вчерашними синяками. – Не будет тебе автографа.
– Но пожалуйста! – взвыл я, вспомнив волшебное слово. – Пожалуйста, господин Шлягер!
Мы стояли у лифта.
– Откуда ты взяла эту дурацкую кликуху? – удивился мой собеседник. – Какой я тебе Шлягер? Пронькин я, поняла? Андрей Наумович Пронькин.
– Конечно, Андрей Наумович, – согласилась Дашенька. – А вы мне тоже подпишете автограф?
– Я? – Пронькин развеселился и даже не заметил, что открылись двери лифта. – Я покинул среднее образование, когда мне надоело!
Ясное дело – я встретился с большим авторитетом, которого окружающие недостаточно ценили.
– А я думала, что вы тоже артист. Вы такой типичный.
– Думала-передумала.
Пронькин ступил в лифт.
– А можно, я с вами? – спросила Дашенька. – Я на минуточку, только погляжу на Веню – и обратно.
– Чепуха. Нет его дома. Усекла? Его – нет – дома!
– Но я только на минуточку. Вы покажите мне, как он живет, – я прикоснусь. Хорошо? Я вам не помешаю.
– Глупости, – сказал Пронькин. Лифт закрылся и уехал.
Толстая Дашенька побежала пешком на третий этаж и застала Пронькина у двери в квартиру.
– А вот и я! – сообщила Дашенька.
– Сгинь! – приказал Пронькин.
– Ах, да вы что! Вы меня хоть убейте, хоть унижайте – что хотите делайте, но я ужасно настойчивая!
Пронькин сунул руку внутрь плаща, под мышку. По всему судя, он собирался отпугнуть глупую бабу видом пистолета.
– Вы хотите меня застрелить! – в восторге зашлась Дашенька. – Я буду лежать у ваших ног, обливаясь кровью, и окропите мои останки горячими слезами!
Пронькин извлек носовой платок и громко высморкался.
– Я тебя просто с лестницы спущу, – сказал он. – Неужели ты не понимаешь русского языка? Нет Вени. Слинял твой Веня, оставив осиротевшими семью и сотрудников.
– А я? – удивилась Дашенька.
– Ты что?
– А как же я без него? Как же миллионы его поклонников на всем земном шаре?
– Обойдетесь, – сказал Пронькин.
Он достал из кармана ключи. Вот теперь я должен быть внимателен.
Верхний ключ. Финский. Рисунок бородки напоминает пилу без среднего зубца. Размеры... к счастью, у меня фотографическая память. Но не в переносном смысле, а в самом обыкновенном.
Ключ сфотографирован.
Нижний ключ. Обыкновенный, французский.
– Ты еще здесь? – грозно спросил Пронькин. – Я ведь не посмотрю, что ты баба.
Всхлипнув, несчастная Дашенька побрела вниз по лестнице.
Выйдя из подъезда, она пошла быстрее и решительнее... Мне надо было спешить. Мастер, который мог сделать ключ по рисунку, – не такое уж обыкновенное явление. Это в первую очередь наш институтский слесарь. Вернее, младший научный сотрудник института Романюк Ирина Георгиевна.
Ирка только что пришла с обеда, и ей не хотелось работать.
– Опять в нашей лаборатории какой-нибудь уголовщиной занимаетесь? – недружелюбно спросила она.
Ирка была громоздкой бабой, сменила четверых мужей, которые, как я думаю, сбегали от нее, спасая остатки мужского достоинства.
– Я тут нарисовал, – сказал я. – С размерами. Ты сделай приблизительно, а я потом подгоню по памяти.
– Сейчас, что ли?
– Сейчас, сейчас!
– Ты гонитель. Сбегай пока за сигаретами. «Мальборо». Лицензионные.
Вместо пачки, как Ирка и рассчитывала, я принес блок. А так как я человек педантичный, то после окончания операции представлю заведующей лабораторией подробный отчет о расходах. И попрошу возместить. При моей зарплате я не могу позволить себе такого альтруизма.
При виде блока «Мальборо» Ирка сказала:
– Тогда не уходи.
Она ценила щедрых мужчин.
Большие руки Ирки двигались стремительно, черная вьющаяся прядь упала на щеку.
– Ты вроде не женат? – спросила она.
– Недостоин, – признался я.
– Женись на мне. Если не боишься горячих баб.
– Замучаешь ты меня.
– Зато умрешь от наслаждения. Кто еще так может? Это лучшая смерть для мужчины. Как в бою.
– Я подумаю.
– Думай скорее. Мне Саня Добряк предложение сделал. Но больно уж он хлипок. В первую же ночь перекушу.
Ирка протянула мне первый ключ, еще теплый. Я оглядел его и показал ей, где надо убрать и где подправить.
– Ты гений, – сказала Ирка. – Мы с тобой организовали бы банду – никто бы нас не разоблачил. «Мерседес» бы купили...
– И что вам всем сдался «Мерседес»! – в сердцах сказал я.
– Согласна на «Вольво», – сказала Ирка и захохотала басом.
Мне хотелось побывать в квартире певца Вени до темноты – чтобы не зажигать там света. Я надеялся, что Пронькин в черном плаще не останется там надолго.
Я возвратился в тот двор. Джипа не было. Я позвонил для страховки из автомата. Никто не отозвался. Да я и чувствовал, что квартира пустая. Я иногда чувствую – есть кто-нибудь в помещении или нет. Это еще одно мое полезное качество.
Меня интересовали следы Люськи – привозили ли ее сюда? И зачем вообще она понадобилась рок-звезде? В то время я все же не допускал мысли о том, что ее исчезновение связано с тем миром. Да, я верил Егору, история с «Мерседесом» тоже получила подтверждение. Моему разуму были куда милее версии, скажем, земного происхождения. Разумеется, чудеса на свете бывают, но в конце концов они находят объяснение в пределах здравого смысла, если считать, что здравый смысл – понятие широкое.
Но профессионально я не был подготовлен к решению детективных задач и не мог снять отпечатки пальцев или изучить срезы волос – может быть, стоило подключить к нашим поискам милицию? Впрочем, разумнее действовать в пределах своих возможностей. У Шерлока Холмса не было отпечатков пальцев. Он упрямо не признавал дактилоскопии, но тем не менее раскрыл массу преступлений.
Допустим, что Люси здесь не было – ее отвезли на дачу, в Кострому, куда угодно. Значит, мне следовало узнать как можно больше о Малкине, чтобы понять, зачем ему надо было похищать девушку.
Чем дольше я оставался в той квартире, тем более я приходил к мысли о том, что здесь я не отыщу истинных следов Малкина. Квартира еще не была достаточно обжита, в ней не было забытых уголков и заповедных мест.
Она была сродни гостиничному номеру. Впрочем, я мог ошибаться – цирковые и эстрадные люди порой настолько привыкают жить по гостиницам и общежитиям, где постоянно приходится срываться с места и перевозить в новое жилище весь свой скарб, что они умудряются прожить всю жизнь без ненужных пустяков, обязательных в обыкновенной квартире.
Хорошо, сказал я себе, что же интересовало Веню Малкина в последние дни его жизни в этой квартире?..
Но почему я говорю о последних днях? Есть лишь одно свидетельство, принадлежащее Пронькину, что Малкин исчез, слинял, не существует в Москве. Но разве не может так случиться, что Малкин сейчас откроет дверь, заявится с гастролей и очень удивится, увидев меня?
Подумав так, я стал прислушиваться, не поворачивается ли в двери ключ.
И это меня спасло.
Ключ повернулся тогда, когда я стоял перед открытым небольшим холодильником, вторым на кухне, в котором хранились лекарства в количестве и разнообразии большем, чем необходимо молодому человеку. Названия некоторых из них были мне совершенно незнакомы, и я решил, что будет разумно запомнить их. Скажи мне, чем ты болеешь, и скажу я, кто ты...
И тут я услышал, как в замке поворачивается ключ.
Как хорошо, что я закрыл за собой дверь на оба ключа. Это дает мне минуту на то, чтобы спрятаться.
Не так легко спрятаться даже в просторной квартире. Голова работает бестолково, взгляд мечется по комнате, ноги мысленно тащат тебя под кровать в спальне, но мне нужно было спрятаться поближе к двери. В случае, если Малкин соберется спать, мне желательно бы выбраться оттуда незамеченным. А лежать под кроватью – не лучшее решение.
Дверь заскрипела, открываясь, – он повернул второй ключ быстрее, чем я рассчитывал.
В тот момент я был в большой комнате.
И мне было некуда спрятаться.
Поэтому я просто залез под рояль. Если бы хозяин дома немного наклонился, ему бы ничего не стоило меня увидеть.
При всех недостатках моего укрытия у него были и достоинства. К примеру – высокая стопка книг. Не дождавшись книжного шкафа, она лежала бруствером между роялем и комнатой. Так что случайно меня увидеть трудно.
Я отполз к стене и свернулся там калачиком. Теперь мне были видны ноги людей, но об их головах я не имел представления.