– И охота вам, хлопчики, время впустую тратить, – сказала она. – Ой, доля моя бабья! Где ты, мой генерал, запропастился! Верно, от старости помер. Поехал бы сюда со мной, до сих пор был бы живой. Знаешь что, Партизан? Вот откроют когда-нибудь сообщение между нашими мирами. И будут сюда путевки продавать. Для достойных людей. Как мой генерал.
– Ох и набежит сюда жулья! – вздохнул Пыркин.
– Не скажи! Сюда путевки ВЦСПС будет распространять. Передовикам труда и классовых битв, – возразила Марфута.
– А знаешь ли ты, что на вокзале сама Крупская живет!
– Помолчи, дурень!
– А кто такая Крупская? – спросил Партизан.
– Это вдова, – сказал Пыркин. – А чья – не скажем. Не дорос ты еще.
– Если не скажете, значит, вдова Троцкого, – догадался Партизан.
И хоть Егору не очень приятно было слышать, как говорят о жене товарища Ленина, в глубине души он понимал, насколько все во времени относительно. И кто вспомнит о нас через пятьсот лет? И кто мог знать о нас всего пятьдесят лет назад?
– Внимание! – сказал Пыркин. – Смотрите на тот берег.
– Вижу, – сказала Марфута.
– Принимаем меры! – Партизан кинулся внутрь бытовки.
Егор посмотрел на реку и увидел, как от дальнего берега отчаливает лодка. В ней сидят несколько человек.
Из бытовки доносился шум. Егор заглянул внутрь через окно. Партизан, сменив цилиндр на военную фуражку, дергал за гирю, висевшую у дальней стены. Провод, к которому была прикреплена гиря, выходил наружу над головой Егора. Провод дергался. Егор проследил, куда он идет. Провисая, провод тянулся к кривому столбу и уходил дальше вдоль берега.
«Странно, – почему-то подумал Егор. – В этом мире есть миллион пустых квартир и даже дворцов. Занимай – не хочу. Но люди сбиваются в кучки в каких-то жалких бытовках. То ли потому, что им ничего не нужно, то ли потому, что в большом городе страшно и одиноко. Скорее им ничего не нужно. Ведь если человек чего-то добивается, он спешит или считает минуты, он смотрит, как растут дети и как умирают старики. А здесь – какой смысл во дворце, если ты можешь занять десять дворцов? И все пыльные. И будешь изнашиваться вместе с дворцом, как старый стул».
Партизан вышел из бытовки.
– Я подал сигнал, – сказал он. – Будем сопротивляться или как?
– Я бы убежал, – сказал Пыркин, – да Марфута плохо бегает.
– Я вообще не бегаю, – сказала женщина. – Мне стыдно бегать.
– Тогда оставайся, – сказал Партизан. – А мы спрячемся.
– Меня нельзя бросать, мальчики! – испугалась Марфута. – А если бросите, я им сразу скажу, где вы спрятались.
– Тогда беги! – велел Партизан.
Странно – они боялись. Они очень боялись лодки, которая медленно двигалась через реку. Значит, на самом-то деле они держатся за это подобие жизни, как человек в тюрьме или в яме все равно старается выжить.
– А что они нам сделают? – спросил Егор.
– Тебе хорошо, – огрызнулась Марфута, – тебя они не догонят. А меня догонят.
– Это изверги, – сказал Пыркин. – Побежали, что ли?
Марфута возилась в бытовке, собирая вещи.
– Ну что ты возишься! – крикнул Партизан.
Пыркин пошел первым. Его черное пальто с оранжевым рукавом развевалось, как бурка героя Гражданской войны. Он не оборачивался, но крикнул на ходу:
– Молодежь, не отставать, если жизнь дорога!
– Мальчики! – закричала с порога бытовки Марфута. – Прикройте меня. Задержите их!
– Я уже вызвал помощь, – сказал Партизан. Он бегом догонял Пыркина.
– Когда она еще придет! – отозвалась Марфута. Она пошла следом. Но толстые, распухшие ноги с трудом держали ее, она переваливалась, как гусыня. В руке, унизанной браслетами, она тащила мешок.
– Дура, – окликнул ее Пыркин. – Ты чего с собой золотишко взяла? Оно тебе не пригодится.
– Я лучше знаю, что пригодится, а что нет.
Жулик бежал рядом, ему нравилось новое приключение, он прыгал и бегал вокруг.
– Если он там будет лаять, придется ликвидировать.
– Ты у меня доликвидируешься! – пригрозил Пыркин. Жулик как будто понял, замолчал.
– Давай мы поможем Марфуте... – неуверенно произнес Егор.
– И не мечтай. Ее не спасем, сами погибнем.
Они бежали к устоям Метромоста. Егор краем глаза увидел нелюдей. Несколько призраков появились в стороне у высохшего дерева.
– Ату их! – крикнул Пыркин.
Жулик послушался и понесся к призракам. Егор оглянулся. Лодка была уже близко от берега. Марфута сильно отстала. Даже отсюда было слышно, как тяжело она дышит.
Партизан снял фуражку, нагнулся и исчез за крайней опорой моста.
Пыркин последовал за ним.
Когда Егор с Люськой оказались в тени нависшего над ними моста, они услышали голос Пыркина:
– Иди ко мне, нагнись только.
Они оказались в пещере, образованной бетонными плитами моста и склоном. Пещера была кем-то углублена, свет в нее попадал со стороны реки сквозь щель, как раз над головами.
– Егор, выйди на разведку, – приказал Партизан. – Осторожно ползи вперед, не высовывайся. Если что – прячься немедленно! Главное, доложи, как там Марфута!
Егор подчинился. Он подполз на животе ко входу в пещеру и выглянул наружу.
Марфута так и не достигла укрытия – до нее еще метров сто. Затем он увидел людей из лодки, их было четверо, они были одеты разнообразно и неряшливо, словно играли в разбойников.
Все четверо шустро бежали вверх по склону, весело крича на ходу, чтобы Марфута остановилась и их подождала. Они казались совсем неопасными.
Марфута бежала из последних сил. Наконец ее пальцы сами разжались, и она уронила свой мешок. Ей бы побежать быстрее, но она остановилась, расплылась грудой мяса и стала собирать в мешок высыпавшиеся оттуда драгоценности. Партизан просунул голову рядом с Егором.
– Дура, – прошептал он. – Как Тарас Бульба.
Егор вспомнил, что Тарас Бульба попал в плен к ляхам, потому что вернулся за своей трубкой. Оказывается, Партизан тоже читал Гоголя. А что в том удивительного? Ведь Гоголь жил еще раньше.
Марфута не сумела собрать добро в мешок, веселые разбойники догнали ее.
– Вот и славно, – сказал первый из них.
Неожиданно он ударил Марфуту в бок так, что она упала на землю.
– Ой, миленькие хлопчики! – завопила Марфута. – Да за что ж вы на бабу старую навалились! Отпустите меня, вы ж меня знаете, я всегда здесь живу.
Второй молодец поднял мешок.
– Тяжелый, – сказал он. – Наверное, с полпуда.
– И все ворованное, – сказал третий. – Безобразие.
Они засмеялись.
– Это мы конфискуем, – сказал первый и, видно, главный. У него была черная бородка клинышком, как у Мефистофеля, и небольшие торчащие усы.
– Конфискуйте, конфискуйте, – согласилась Марфута.
– И все бранзулетки, которые ты на себя навешала, тоже конфискуем.
– Это правильно. – Марфута начала сдирать с себя браслеты и ожерелья.
Она очень торопилась, руки тряслись, она старалась стать маленькой, незаметной, послушной, как ребенок, чтобы злые дяди не обижали ее. Егор понял, что не может больше смотреть на страдания Марфуты, – он рванулся, чтобы вылезти из пещеры, но Партизан, видно, догадался об этом и прижал Егора к земле – рука у него оказалась сильной.
– Ты с ума сошел, – прошептал Партизан. – Ты же всех погубишь и себя тоже. А ей только Бог поможет.
– Егор, – пискнула сзади Люська, – не ходи, пожалуйста.
– Где другие? – спросил бородатый в камуфляже. – Новенькие где?
– Я не знаю, – завыла Марфута. – Не знаю.
Она закричала, и ее вой поднялся до визга, потому что бородатый завернул ей за спину толстую руку и Марфута, стоя на коленях, склонилась головой к его сапогам.
– Та-ам... – забулькала Марфута, – под мостом.
– Показывай!
– Так я и знал, – прошептал Партизан.
Он сделал паузу, прислушиваясь, затем заговорил:
– Побежали дальше. Есть запасной вариант. Ползком направо, а как крыша кончится, сразу вниз, за мной.
Никто не задавал вопросов. Даже Люська понимала, что разговаривать некогда. Но удивительнее всех вел себя Жулик. Он первым выполз из убежища и на полусогнутых лапах побежал именно туда, куда велел бежать Партизан.
Партизан пополз следом за ним. Егору показалось, что место настолько открытое, что их сразу заметят.
Но заметили их не сразу. Крики послышались тогда, когда последний из них, Пыркин, покинул убежище и, пригибаясь, помчался за остальными.
– Вот они! Держи!
Партизан скатился вниз по склону, как куль с картошкой. Егор тоже потерял равновесие и старался удержаться за какие-то палки и железки, которые торчали из земли. Люська бежала легко, она была невесомая и ловкая.
Уже внизу, схватившись за вылезающий из асфальта кусок рельса, Егор смог посмотреть наверх, откуда доносились крики, неслышные, пока бежишь, и громкие, стоит тебе остановиться.
И он увидел, как Пыркин стоит на пути противников, размахивая толстым дрыном.
– Не подходи! – кричит он. – Убью! Всех перестреляю!
– Не подходи! – кричит он. – Убью! Всех перестреляю!
Мефистофель сделал шаг вперед и вытащил из-за пояса саблю. Пыркин крутил палкой так отчаянно, что Мефистофель не смел приблизиться к нему.
– Заходи сбоку, Мартын! – закричал Мефистофель своему помощнику.
Тот начал обходить Пыркина, но сделать это было нелегко, потому что слева от Пыркина была стена, справа – крутой откос. Мартын старался пробраться по крутизне, но сорвался вниз и хлопнулся на живот, чтобы не скатиться в воду.
Третий бандит никак не мог придумать, как подобраться к Пыркину, и метался за спиной Мефистофеля.
– Убери его! – кричал Мефистофель.
Партизан толкнул Егора в сторону, где оказалась дыра, прикрытая стоявшей под острым углом гигантской плитой.
Люська прыгнула внутрь первой, за ней – Партизан, который тянул за собой Егора, но Егор смотрел, как Пыркин сражался с бандитами.
И успел увидеть, как бандит по имени Мартын, поднявшись на ноги и с трудом балансируя на крутом склоне, вытащил из-за пазухи пистолет.
– Давай же! – крикнул Мефистофель.
Мартын прицелился, и больше Егор ничего не увидел и даже не услышал выстрела, потому что Партизан утащил его внутрь, в черную нору.
– Ползи! – приказал он.
Егор послушно пробирался в полной темноте, осыпалась земля, что-то холодное и скользкое упруго дернулось под рукой, Егор сжался от ужаса, а Партизан все торопил и торопил его:
– Ползи, ползи!
– Все, – глухо ахнула спереди Люська. – Здесь стена.
– Тогда сиди и молчи, – проговорил Партизан.
Наступила тишина.
Все слушали, что происходит снаружи, но нора, в которую они забрались, была достаточно глубокой, и не было слышно ни звука.
– Боюсь, – вдруг произнес Партизан, – что Жулик к нам побежит. Он их наверняка на нас выведет.
– Там что-то было, – сказал Егор. Он вытер влажные ладони.
– Не бойся, – сказал Партизан. – Здесь улитки бывают. Крупные улитки. Давно завелись. Они не кусаются. И слизь у них не опасная. Но если будут Марфуту пытать, она наверняка на нас покажет. Она это убежище знает. Лучше бы ее сразу убили.
– Ой, что вы говорите! – ахнула Люська.
– Фуражку потерял, вот что говорю, – ответил Партизан.
Было душно. Долго не просидишь.
– Нам долго здесь сидеть? – Люська как будто угадала мысль Егора.
– Пока не уйдут, – ответил Партизан. – Ты не бойся, не задохнемся. Мы как-то здесь вчетвером сидели. Часа два. Но живые остались.
– Что им от нас нужно? – спросил Егор.
– Вы им нужны, – сказал Партизан. – Они выследили, что у нас молодежь.
– А почему молодежь?
– Глупый, молодежи здесь нехватка. Молодежь всем нужна. И новенькие тоже. А если молодежь и новенькие, то тут цены нет.
– На что я им?
– Продать, – сказал Партизан. – Или использовать.
– Как?
– Как, как! Рано тебе еще знать как! – рассердился Партизан. – Твое дело сидеть.
– Уйду я от вас, – сказала Люська. – Нельзя мне с вами жить. Лучше уж дома.
– Надоело, – сказал Партизан. От него пахло немытым телом и дешевым одеколоном. Задохнуться можно от такого одеколона. – Никто отсюда не уходит.
– А кто нам скажет, когда выходить? – спросил Егор.
– Птичка пропоет, – ответил Партизан. – Помолчи.
Они молчали. Чтобы не было грустно, Егор стал думать. Он уже немного привык к своему положению и даже поверил в то, что стал как бы привидением. Ведь невероятно то, что происходит с другими. С тобой невероятного не бывает. Дядя Боря когда-то любил повторять: «Будем решать проблемы по мере их возникновения».
«Вот мы сейчас сидим в черной дыре. Я, один пожилой человек, которого не успели уменьшить до нужного ничтожества, девочка Люська, не очень образованная, по-своему симпатичная, и ее жалко. И надо отсюда выбираться. Как с необитаемого острова. Как из тюрьмы. Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться. Нет тюрем, из которых не убегали бы графы Монте-Кристо».
Совсем близко, как будто в ухо, залаял Жулик. Ну просто заливался отчаянно, будто хотел сказать что-то важное.
– Молчи! – зашипел Партизан.
Жулик замолчал, будто удивился.
Снаружи зашуршало.
– Ох и выдаст он нас! – прошептал Партизан.
Холодный нос Жулика ткнулся в щеку Егору.
– Ты чего? – спросил Егор.
Жулик попытался схватить Егора зубами за рукав.
– Он нас зовет вылезать, – сказал Егор.
– Он здесь? Гони его! Нет, не гони. Держи его! Не выпускай!
Жулик скулил, и Егору показалось, что он понимает его. Выходи, умолял Жулик. Чего ты сидишь в норе, словно червяк!
– Я выгляну, – сказал Егор.
– И не мечтай. Они рядом. Я чувствую, что они рядом.
– Нет, я пойду!
Жулик, услышав Егора, взвыл от восторга. Он пытался вылезти наружу, как будто был уверен, что Егор его не оставит.
– Егорушка, – умолял Партизан. – Если вас уведут, с кем я останусь! Они же Марфуту наверняка уничтожили, а Пыркина застрелили. Я без населения пост свой потеряю.
– Какой пост?
– Но я же начальник аванпоста, – пояснил Партизан. – У меня привилегии, положение. Неужели не понимаешь?
– Нет, не понимаю, – сказал Егор. – Ничего не понимаю.
Он пополз к выходу за Жуликом.
Жулик уже выскочил наружу и бегал вокруг, деловито тявкая.
– Стой! – Партизан схватил Егора за ногу, но Люська стала бить Партизана. Егор слышал частые удары и ее слова:
– Пусти, пусти же! Мы уйдем, зачем в дыре сидеть?
Егор вырвал ногу и выбрался на белый свет. Правда, свет был не очень белым, скорее серым, но после черной норы он показался ослепительным.
Жулик прыгал вокруг, звал обратно.
Ни одной живой души вокруг не было. Тишина стояла отвратительная, потому что такой тишины не должно быть. У древних греков мертвые жили под землей, там была река, через которую перевозил специальный старик. Правда, Егор забыл, как старика звали.
Где же остальные жители бытовки? Егор прислушивался к безнадежной тишине, и ему хотелось, чтобы хоть какой-нибудь живой звук прорвался сюда.
– Что там? – глухо послышалось из-под земли.
– Ничего, – ответил Егор. Он поймал себя на том, что отвечает вполголоса.
Жулик тявкнул, вежливо приглашая идти. Громко лаять он тоже не решился.
– А ты пройди по мосту, – посоветовал Партизан. – Выгляни. Если все в порядке, позови нас. Только негромко. Мы услышим.
Ничего себе партизан, подумал Егор. Кто с таким ходил в разведку? Поэтому, наверное, белые и проиграли войну.
Егор пошел вверх по склону. На голой земле, усеянной железками, палками, кусками бетона – чудом никто из них ног не поломал, – видны были борозды – следы их бегства. Чуть выше, возле первого убежища, лежал на земле Пыркин. Пальто у него было черным, рубашка оранжевой – следов крови издали не видать.
Егор кинулся к пьянице.
– Пыркин, вы чего! Очнитесь, Вениамин Сергеевич!
Егор склонился было над Пыркиным, но вспомнил, что поблизости могут оказаться враги. Он сначала осмотрел склон дальше, в сторону бытовки. И подумал, что там должна быть Марфута.
Но Марфуты не было.
Правда, и бандитов тоже не было.
Обернувшись назад, Егор позвал. Как и обещал – негромко:
– Партизан, выходите! Тут Пыркин лежит.
Пыркин лежал как-то неловко, подогнув под себя ногу, в откинутой руке была все еще зажата палка, которой он пытался защищаться.
Вблизи было видно, что пальто Пыркина расстегнуто и рубашка залита кровью. Егор понимал, что надо пощупать пульс, но побоялся это сделать.
К счастью, подбежал Партизан.
– Ты хорошо смотрел? – спросил он. Партизан не глядел на Пыркина, а оглядывал окрестности. – Они могут таиться. Они же дьявольски хитрые. – Но голос его был бодрее, и вообще Партизан казался более уверенным в себе, чем пять минут назад.
– Он мертвый? – спросил Егор.
Подошла Люська. Она стояла поодаль, не осмеливаясь приблизиться к Пыркину. Жулик тоже стоял рядом и молчал – видно, переживал за хозяина.
– Сейчас поглядим, – сказал Партизан. – Он у нас живучий. Здесь все живучие. Отойди-ка.
Партизан присел на корточки. Он был таким маленьким, что Егор подумал, а может, и не наврал белый партизан. Может, и в самом деле в Красной армии был такой ученый Фридрих Мольтке, который уменьшал пленных.
Хоть Егор не очень интересовался политикой, слово «демократ» он не считал ругательством, как дядя Боря, но, когда смотрел кино или фильм по телевизору, привычно болел за красных. Других фильмов по телевизору не бывало. Красные всегда были нашими, белые – чужими. Вот и сейчас ему трудно было осуждать Фридриха, если тот делал опыты над белыми пленниками. Вот когда вырезают красные звезды на груди наших бойцов – это изуверство.
Партизан поднял веко Пыркина, заглянул в открывшийся белый глаз. Потом поднял его безжизненную кисть и стал щупать пульс.
– Есть, – сказал он, – слабый, но есть. Теперь его надо в бытовку перенести и перевязать, чтобы кровью совсем не изошел. Но нам с тобой его не дотащить.