По мере приближения к центру города троллейбус наполнялся пассажирами, и уже очень скоро Анна Сергеевна пожалела, что не села на сиденье. В утренней толчее ее прижали к какому-то неопрятному старику, усыпанному перхотью и крошками. В спину ей упирался букет цветов, который мог запросто осыпать ее плечи яркой пыльцой.
На одной из остановок в троллейбус втиснулась стая гогочущих старшеклассников. У них в руках не было букетов, зато от них здорово несло никотином. Один из парней, умудрившись сдвинуть с места старика с перхотью, оказался лицом к лицу с Анной Сергеевной. Вернее будет сказать, что ее глаза поначалу уперлись в его светлую рубашку, видневшуюся из расстегнутого пиджака. Она подняла глаза выше. На нее, улыбаясь, смотрел очень симпатичный кареглазый молодой человек. Если бы Анна Сергеевна уже не была учительницей, она призналась бы себе, что он ей сразу понравился. Но, несмотря на высокий рост, парень явно был школьником, а значит, не представлял для нее никакого бубнового интереса. Анна Сергеевна отвернулась. Молодой человек, который никоим образом не мог признать в нежной девушке дипломированного педагога, сказал:
– Меня зовут Димой, а тебя?
Анна Сергеевна посчитала ниже своего достоинства отвечать какому-то школяру. Она отвернулась, стараясь как можно грознее сдвинуть тонкие бровки и презрительно надуть хорошенькие губки, слегка тронутые розовой перламутровой помадой.
– Какая ты, однако, строгая! – рассмеялся Дима. – Ну… улыбнись! Сегодня же праздник! Это только завтра начнутся нудные суровые будни!
Анне Сергеевне очень хотелось сделать ему первое в своей жизни педагогическое замечание о неуместности фамильярности, но троллейбус как раз подъехал к остановке «Средняя школа». Избавиться от назойливого старшеклассника Анне Сергеевне не удалось, потому что ему, как оказалось, тоже надо было именно в эту школу.
– Я понял! Ты новенькая! – обрадовался он, когда увидел, что понравившаяся ему девушка направляется в сторону родного здания. – В какой класс тебя записали-то?
Разумеется, Анна Сергеевна продолжала упорно молчать, но чувствовала, что начинает краснеть. Парень ее компрометировал в глазах стекающихся к школе учителей, учеников и их родителей. Неугомонный Дима опять рассмеялся и сказал:
– Ну и не говори! Я и так догадался! Поскольку у нас в классе новеньких нет, значит, ты из десятого «Б»! Так ведь?
Анна Сергеевна уже хотела доходчиво объяснить ему, кто здесь есть кто, но ее окликнула завуч:
– Анна Сергеевна! Пойдемте, я провожу вас к вашему классу!
Дима остался стоять возле крыльца школы в состоянии некоторой растерянности. Конечно, их завуч – очень неплохая тетка, а потому вполне могла помочь новенькой девахе найти свой класс… Но почему она назвала ее по имени и отчеству? Неужели учительница? Нет… Не может быть… на ней и костюмчик – как комсомольская форма старшеклассниц…
Анна Сергеевна посмотрела в удивленные глаза Димы с чувством уже нескрываемого превосходства и поспешила вслед за завучем.
На торжественной линейке она стояла возле своего пятого «В» как раз напротив десятого «А», среди учеников которого возвышался длинный кареглазый Дима. Он не сводил с нее все таких же удивленно-растерянных глаз, и она не знала, куда ей деваться от его взгляда.
В конце концов, увлеченная новыми обязанностями и своими первым в жизни учениками, Анна Сергеевна напрочь забыла о долговязом десятикласснике, но уже второго сентября они опять ехали вместе с ним в одном троллейбусе. Наученная горьким опытом, Анна Сергеевна с самого кольца сидела на заднем сиденье, спиной к водителю. Дима протиснулся поближе к ней и, поймав ее взгляд, уже без всякой улыбки сказал:
– Это ничего не значит.
– Что именно? – холодно и надменно спросила молодой педагог.
– То, что вы учительница…
– Ну почему же… – снисходительно улыбнулась Анна Сергеевна. – По крайней мере, мы теперь на «вы»!
– Это ничего не значит, – повторил Дима, и глаза его холодно сверкнули.
Артикулируя как на уроке, Анна Сергеевна отчеканила:
– Это, молодой человек, значит, что мы с вами принадлежим к разным социальным группам, и я попросила бы вас не путаться в них!
Ей очень понравилась фраза, которую она соорудила мгновенно без всякой подготовки и которая сразу обезоружила беспардонного десятиклассника Диму, забывшего свое место. Еще больше Анне Сергеевне понравилось, что от лица парня как-то разом отхлынула кровь. Эк она его! Пусть знает!
Ввиду молодости и отсутствия опыта первый год своей работы в школе Анна Сергеевна преподавала только в пятых классах. С Димой Артемовым она встречалась в коридорах и столовой. После того как она ловко отбрила его второго сентября, ездить с ней в одном троллейбусе он перестал. Артемов всегда пропускал троллейбус, если видел в его салоне Анну Сергеевну, неизменно сидящую всегда на одном и том же месте. Но в коридорах школы Дима продолжал обжигать ее такими пылающими взглядами, что Анна Сергеевна каждый раз неизменно вздрагивала и спешила скрыться от него по своим учительским делам как можно быстрее.
Несмотря на то что она никак не реагировала на страстные взгляды Артемова, его одноклассники очень скоро эти самые взгляды заметили и всегда красноречиво замолкали, когда молоденькая учительница проходила мимо. Каким образом они обсуждали ее, Анна Сергеевна не знала, но подозревала, что весьма фривольно и малоуважительно. Однажды один из одноклассников Артемова, с которым тот перекусывал в столовой после уроков, довольно громко сказал вслед Анне Сергеевне:
– Да-а-а… хорош бабец… Но тебе, Димон, вряд ли что-нибудь отвалится…
После этого заявления одноклассник Дмитрия оказался на полу с расквашенной губой и весь обсыпанный яркими и глянцевыми от подсолнечного масла кусочками винегрета. Артемова отвели к директору, от которого он был отпущен ни с чем, поскольку измазанный масляной свеклой пострадавший так и не пожелал прояснить суть вопроса и ни в чем одноклассника не обвинял. Сам Дима, разумеется, по-партизански молчал.
Во время эпидемии гриппа заболела учительница литературы, которая преподавала в десятых классах. Анну Сергеевну попросили заменить ее на двух уроках и именно в 10-м «А». Она попыталась отказаться, но директриса сказала:
– Вам ничего особенного не предстоит. Они будут два часа писать сочинение, а вы – только осуществлять общее руководство, ну… и потом, конечно, придется их писанину проверить, поскольку результаты надо будет срочно представить в методический кабинет. Думаю, с проверкой-то уж вы справитесь?
– Справлюсь, – пролепетала Анна Сергеевна, и вопрос был решен.
Дима Артемов писать сочинение не мог. Анна Сергеевна не знала, куда ей деваться от его взгляда. Она взяла с собой тетради своих пятиклассников, чтобы не терять времени зря, но так и не смогла толком проверить ни одной. Мысли путались, суть текстов ускользала. К концу второго урока от перенапряжения у нее жутко разболелась голова. Одноклассник Артемова, который был бит им в столовой, сказал Анне Сергеевне, отдавая в руки тетрадь с сочинением:
– А что я такого сказал в столовке? Прав был, как никогда!
Анна Сергеевна жутко покраснела, а 10-й «А» радостно заржал.
Дома она первым делом открыла тетрадь ученика 10-го «А» класса Артемова Дмитрия. Сразу после числа было написано:
«Я люблю вас».
Данной фразой сочинение Артемова Дмитрия, на которое он потратил ровно два урока, начиналось и заканчивалось. Анна Сергеевна поставила ему за этот титанический труд «2/2», дав необходимые пояснения: первая «двойка» – за то, что тема не раскрыта, вторая – за бедность единственной синтаксической конструкции.
Директриса долго полоскала Анну Сергеевну за то, что она «потеряла» тетрадь очень хорошего ученика Дмитрия Артемова, которому наверняка совершенно необоснованно влепила «2/2». Хороший ученик Артемов потом все же представил своей выздоровевшей литераторше новое сочинение, тему которого раскрыл с большим количеством богатых синтаксических конструкций. Он получил за него «4/4», и вопрос с повестки дня был снят.
После реабилитации и с двумя четверками в кармане Артемов неожиданно материализовался перед Анной Сергеевной в темном подъезде того дома, где она с подругой снимала комнату. Он загородил ей дорогу к квартире и, сверкая влажными карими глазами, глухо сказал:
– Я люблю вас.
Анна Сергеевна, которая, казалось бы, вовсе не должна была удивиться этому заявлению, поскольку уже ознакомилась с ним в письменном виде, замерла на ступеньках в тяжелейшем потрясении. Она вдруг осознала до душевной боли, что если бы он не был учеником ее школы, то она бы, пожалуй…
– Я люблю вас, – повторил он, – и ничего не могу с собой поделать… Я прикинул, что вы старше меня всего на четыре года… Это же пустяки, Анна Сергеевна… Разве нет?
– Я люблю вас, – повторил он, – и ничего не могу с собой поделать… Я прикинул, что вы старше меня всего на четыре года… Это же пустяки, Анна Сергеевна… Разве нет?
Она была согласна с тем, что даже в масштабах не слишком длинной человеческой жизни четыре года действительно можно посчитать пустяком. Но его несовершеннолетие, его ученичество со счетов сбросить никоим образом было нельзя.
– Вы… вы ученик десятого класса, Артемов, а потому я не имею никакого морального права даже обсуждать с вами этот вопрос, – сказала чистую правду Анна Сергеевна.
– Я не нравлюсь вам? – спросил он, пропустив мимо ушей заявление об ее моральных правах.
Она почувствовала, что кафельный пол старого дома уходит из-под ее ног. Он не мог не нравиться… Анна Сергеевна знала, что по нему сохнет половина девчонок их школы, начиная с седьмых классов. Яркоглазый, буйноволосый Дима был очень хорош собой.
– Что же вы молчите, Анна Сергеевна? – подстегнул он ее очередным вопросом. – Молчание работает против вас…
Она и сама понимала это, а потому рванулась к квартире, чтобы побыстрей скрыться от него, но Артемов обеими руками сграбастал ее в объятия. Анна Сергеевна не успела и вздохнуть, как уже почувствовала на своих губах его губы. До чего же дорого дала бы она, чтобы этот поцелуй никогда не кончался, но все же вынуждена была резко прервать его, отвесить Артемову звонкую оплеуху и скрыться в квартире. Она рухнула на продавленный диванчик жалкой съемной жилплощади прямо в плаще и полусапожках, закрыла глаза, и в ее сознании продолжился этот дивный поцелуй. Потом она представляла, как сама целует Диму в яркие щеки, а после еще раз в губы… Юной Анне Сергеевне делалось то сладко, то страшно, хотелось то смеяться, то горько-горько по-бабьи выть. Она понимала, что теперь всегда будет мечтать о его поцелуях, но никогда не сможет позволить себе сдаться воле его губ и уже по-мужски сильных рук.
В честь окончания первой четверти старшеклассникам была устроена дискотека, на которой Анне Сергеевне пришлось дежурить. Она пыталась отказаться от этой обязанности всеми возможными способами, но директриса была неумолима. Она утверждала, что стоит только один раз нарушить график дежурства учителей, как потом этот процесс выйдет из-под контроля. У одного больна мама, у другого – ребенок, третий – ждет сантехника, а ей, директору, отдувайся! Нет! Во вверенной ей школе учителя должны твердо знать, что график дежурства – вещь святая и нарушать его никому не позволено!
На один из медленных танцев Анну Сергеевну пригласил Артемов. Она застыла, оглядываясь по сторонам. Его одноклассники с ядовитым интересом наблюдали за происходящим. Анна Сергеевна поняла, что если сейчас откажет ему, когда рядом со своими учениками весело и непринужденно танцуют другие учителя, то тем самым даст понять окружающим, что их связывают какие-то ненормативные отношения. Она с самым независимым видом положила руки на плечи десятикласснику Дмитрию Артемову и чуть не вскрикнула, когда его горячие руки обняли ее за талию. Актовый зал, в котором проходила дискотека, поплыл у нее перед глазами. Она не видела ничего, а чувствовала только жар его рук и легкое дыхание у виска. Потом вдруг дыхание сделалось горячей, и его губы коснулись ее кожи. Анне Сергеевне и хотелось бы отпрянуть, но она по-прежнему не могла позволить себе привлечь к их паре повышенное внимание общественности. Дима теснее прижал ее к себе, и она поняла, что разрыдается от переизбытка чувств, если музыка наконец не закончится. Ей повезло в том, что музыка все-таки закончилась. В остальном не повезло страшно. Поцелуй зафиксировали не только одноклассники Артемова, но и директриса, которая на этой дискотеке была дежурным администратором.
– Как учитель средней школы может позволить себе целоваться с учеником в принципе?!! – истерично вопрошала директриса. – Я уже не говорю о том, что непристойно делать это на виду у всей школы!
– Я не целовалась, – вяло возражала Анна Сергеевна, потому что уже сто раз целовалась с Артемовым в мечтах.
– Если бы я не видела этого собственными глазами, тоже не поверила бы, что такое возможно в детской школе! – визжала директриса. – Как вы могли, Анна Сергеевна?! А если это дойдет до гороно?! А если до родителей Артемова?! Да меня же затаскают по инстанциям, а с вас что? Как с гуся вода!
– Я… я уволюсь… – прошептала Анна Сергеевна.
– Да, милочка, пожалуй, это будет наилучшим выходом для всех! – Директриса очень постаралась, чтобы Анна Сергеевна не уловила нот торжества в ее голосе. Как она ловко все устроила! Эта сопливка уволится сама, и все будет шито-крыто! А после увольнения пусть целуется с Артемовым где хочет и сколько угодно! Ее как директора средней школы это уже касаться не будет.
Домой после злополучной дискотеки Анна Сергеевна ехала в своем троллейбусе слепой от слез. В подъезде ее ждал Артемов. Она жалко и некрасиво разрыдалась при виде молодого человека. Он обнял ее и прижал к себе, приговаривая:
– Я кретин… нельзя было… Я видел, как подпрыгнула директриса… Но никак не смог сдержаться…
– Я… я должна уво-о-оли-и-и-ться… – прорыдала она.
– Ну… простите меня… простите… Я не хотел ничего такого… Вы же знаете… Я люблю вас… Я люблю… тебя… Анечка…
Он приподнял ладонями ее мокрое несчастное лицо и принялся целовать куда придется: в щеки, в глаза, в нос и, конечно же, в опухшие соленые губы. Она не могла сопротивляться. У нее не было сил. Она не знала, как ей жить дальше. Ей казалось, что ее теперь не примут на работу ни в одну из школ, потому что на ней клеймо порочной женщины. Еще бы! Ее целовал ученик! Он и сейчас ее целует! Какой позор! Какой стыд! Она попыталась вырваться, но Дима прижал ее к себе еще тесней и горячо зашептал в ухо:
– Анечка, милая… Ну… не надо так плакать… Не отталкивай меня… Все равно уж… Какая теперь разница… Если ты… Если я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь, то все равно ведь, что будет думать наша директриса… и вообще… все остальные…
В этот момент «милой Анечке» казалось, что теперь действительно ничего не имеет значения. Ее жизнь все равно кончена, а потому почему бы и не поддаться чувствам? И ее губы приоткрылись, тело расслабилось, и она отдалась поцелуям Димы и даже целовала его сама в полном соответствии со своими постыдными мечтаниями.
– Я… я поступлю на заочное отделение, и мы поженимся… – жарко шептал он, продолжая покрывать поцелуями ее лицо, на котором уже давно высохли слезы.
– Тебя заберут в армию, – отвечала она и запускала пальцы в его длинные густые волосы.
– А ты… ты родишь мне ребенка… маленького такого… смешного… и меня не заберут… А если и заберут, то я все равно вернусь к тебе и нашему ребенку…
– С ума сошел, да? – тихо смеялась она и целовала его в шею, до которой только и могла достать, если он не наклонялся.
Слава совратительницы несовершеннолетних бежала по городу впереди Анны Сергеевны. Ее не захотели взять не только ни в одну из детских школ, но отказали даже в двух вечерних школах рабочей молодежи. Она осунулась, побледнела и подумывала о том, не наложить ли своевременно на себя руки, пока о ее подвигах не сообщили по центральному телевидению. Ее приятельница, вместе с которой они на двоих снимали комнату в коммуналке, вдруг неожиданно выскочила замуж и съехала к молодому мужу. Голодная Анна Сергеевна целыми дням просиживала на продавленном диванчике и с ужасом ждала, когда хозяйка комнаты придет к ней за деньгами. Первым пришел Артемов. Он принес пакет еды, сварил ей пельменей и сказал, что все непременно образуется, что он не допустит, чтобы она страдала. Анна Сергеевна даже не стала возражать. Ясно, что ничего не образуется. Что может сделать Дима, ученик средней школы?!
Дима же кормил ее пельменями, тут же ел их сам, острил, смеялся, целовал пельменно-сметанными губами, и Анна Сергеевна, оттаивая, начинала улыбаться и обнимала его сама. Ни он, ни она не заметили, как перелились своими существами в один долгий затягивающий поцелуй. Дима осторожными движениями расстегнул пуговки на ее халате. Анне Сергеевне надо было бы возразить, но она не захотела. Она и так порочна в глазах общественного мнения, так почему бы по-настоящему не испытать того, в чем ее обвиняют? Она сама расстегнула на груди замочек бюстгальтера. Пусть все сегодня будет для Димы. Он говорит, что любит… Она верит ему… Он действительно любит… Да и она… Разве же она не любит…
И Анна Сергеевна, и Дима были одинаково неопытны, но любовь, которую они испытывали друг другу, помогла им все сделать правильно и красиво.
– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Дима, целуя ее тело, которое только что дрожало от страсти, сливаясь с его собственным.
– Ты же несовершеннолетний, – ответила Анна Сергеевна и вдруг испугалась до колотья в боку. Что она делает?! Он ведь действительно несовершеннолетний!