– Ты выяснила, куда она направлялась? – подскочил толстяк.
– Да, – гордо ответила я, – и еще кучу интересного.
– Слушаю тебя внимательно. Немедленно докладывай, – приказал Дегтярев.
– С какой стати? – прищурилась я. – Не являюсь твоим сотрудником, не участвую в расследовании. Все, направляюсь в столовую.
– Погоди… – попытался остановить меня толстяк, но я ужом выскользнула из туалета и, путаясь в собаках, побежала в столовую.
Глава 18
– А вот и ваша дочка! – воскликнула Зоя, увидев меня на пороге.
Я заулыбалась – впервые вижу старуху в столь радужном настроении. Сидевший спиной ко мне мужчина обернулся, потом встал и раскрыл объятия:
– Обезьянка! Как же я рад тебя видеть!
– Ах, какое милое прозвище! – отметила Зоя.
Я старательно удерживала на лице гримасу счастья.
– Да, оно ей очень нравилось, – продолжал Петр Андреевич. – Ну, поцелуй папочку.
Я приблизилась к мужику, обняла его и шепнула на ухо:
– Еще раз обзовете меня обезьяной, немедленно уедете отсюда.
– И я очень рад тебя видеть, – заявил Петр. – Слушай, я совсем плохой стал! Обезьянкой-то звали не тебя, а Настю!
– Да, папа, вы перепутали, – хмыкнула я.
– Прекрасно, когда дети обращаются к родителям на «вы», – пришла в восторг Зоя Игнатьевна. – А кто такая Настя?
– Моя мама, – ляпнула я.
Лицо Зои окаменело:
– В семье называли родную мать обезьяной?
Я растерялась. Ну, Дашутка, теперь попытайся исправить глупость. Но что сказать-то?
– У моей жены девичья фамилия была Обезьяна, – пришел мне на помощь Петр, – я предложил ей в браке стать Васильевой, но супруга отказалась.
Зоя Игнатьевна расцвела улыбкой:
– Необычная фамилия, однако ее нельзя назвать неблагозвучной.
– Вот и Лена так считала, – закивал папенька, – поэтому осталась Обезьяной. Имя свое она не любила, считала его простецким, хотела сменить на Терезу, но мой тесть категорически запретил дочери это делать. Тереза Обезьяна. Простите, звучит по-идиотски.
Я с уважением взглянула на «папашу»: надо же так ловко врать! У Петра Андреевича богатая фантазия, на ходу сплел довольно складную историю.
– Вот поэтому Елена велела всем и на работе, и дома звать ее Обезьяной, – вещал Петр.
– Погодите, но вы ранее сказали: «Обезьянкой звали Настю», – неожиданно вспомнила Зоя. – Откуда взялась Елена?
Я уронила на пол кусок хлеба. Зоя Игнатьевна-то весьма внимательна, она похожа на Мафи. Пагль мирно лежал на ковре, не смотрел в мою сторону, но все равно ухитрился заметить спланировавший на пол ломоть батона, живо подскочил к нему и в мгновение ока слопал. Ни мопсы, ни Афина, ни Гектор даже глазом не успели моргнуть.
– Настя? – повторил Петр Андреевич. – Ах, Настя… Это мать Елены, бабушка Даши.
– Разве ее звали не Афанасия Константиновна? – удивилась бабушка Маневина.
Папенька нашелся:
– Верно, но ведь у человека две бабушки.
– А где сейчас ваша жена? – полюбопытствовала Глория. – Даша никогда о ней не вспоминает.
Петр сделал скорбное лицо:
– Скончалась много лет назад, Дашенька только-только пошла в детский садик.
– Очень жаль… – протянула Зоя Игнатьевна. – Значит, у Дарьи плохая генетика. Ей точно достались от матери проблемы со здоровьем. От чего умерла ваша жена? В каком возрасте? Не хочется, чтобы мой внук остался вдовцом, не успев жениться.
Я поперхнулась минералкой. Обычно Зоя столь откровенно не высказывается. Ну, Петя, ваш ход.
Папаша засверкал слишком белозубой улыбкой:
– Я устал немного, летел издалека, поэтому немного заговариваюсь. Начну еще раз. Анастасия, моя теща, была монашкой.
– Разве монахини рожают детей? – хмыкнул полковник.
Я пнула Дегтярева под столом ногой, но толстяк никак не отреагировал на тычок и продолжил:
– Им же запрещено общаться с мужчинами!
Я как можно сильнее стукнула Александра Михайловича по голени. Раздалось недовольное ворчание, из-под стола вылезла Роза и уставилась на меня круглыми обиженными глазами, в которых застыл вопрос: «Эй, чего дерешься?» Я схватила кусок сыра и нарочно уронила его на пол. Роза перевела взгляд на «Эдам», ее очи начали вываливаться из орбит, и тут подлетела Мафи. Ам! Поняв, что у нее перехватили добычу, Роза зарыдала, я взяла другой ломтик и запихнула мопсихе прямо в пасть, шепнув:
– Не обижайся за пинки, они должны были достаться полковнику, и не тормози, увидев, что еда спланировала на пол, сразу хватай ее, потом разберешься, нравится тебе она или нет.
Петр Андреевич тем временем плел сагу:
– Женщины не рождаются монашками. Анастасия сначала вышла замуж, родила Лену, а уж потом ушла в монастырь. Елена поступила так же после смерти мамы, она отреклась от мира и сейчас молится за наше здоровье. Когда я сказал «жена умерла», имел в виду, что она отреклась от мирской жизни.
– И вы более не оформляли брак? – допытывалась Зоя.
– Я посвятил себя воспитанию Дашеньки, – заявил Петр. – Везде девочку за руку водил, ни на шаг от себя не отпускал.
– На что же вы жили? – удивился Дегтярев. – Наверное, нуждались?
Я пошарила ногой под столом, нащупала ступню полковника и что есть силы наступила на нее.
– Ой! – взвизгнула Глория и наклонилась. – Кто-то из собак мне на ногу сел! Да так больно стало!
Петр Андреевич повернулся к полковнику:
– Я – владелец крупного торгово-промышленного комплекса, он выпускает мебель. Дело налажено, не требует постоянного присмотра, у нас с дочкой было все и даже больше.
– Погодите, – ожила Глория, – но Дашенька родилась в советские годы, тогда не разрешалось иметь свои фабрики-заводы.
– Я подпольно выпускал диваны, на меня вся Аляска работала, – выпалил Петр.
– Аляска? – не выдержал Феликс. – Она же в Америке!
– Нет, – не дрогнул Петр Андреевич, – так называется деревня в Тихоокеанской области.
Я быстро запихнула в рот кусок пирога с капустой. У папеньки все в порядке с фантазией, но большие проблемы с географией, надо постараться увести беседу в другую сторону.
– У вас интересная семья, – сказала Зоя Игнатьевна.
– О да! – оживился Петр. – Знаю нашу родословную аж до тридцатого колена. Мой прапра… дед появился на свет в одна тысяча сто двадцать третьем году.
– Дашенька у нас из древнего рода, – восхитилась Зоя. – Дорогая, почему ты никогда нам об этом не рассказывала?
– Ммм, – пробормотала я, – посчитала неприличным кичиться своим происхождением.
– Какая прелестная скромность! – пришла в восторг Зоя Игнатьевна.
Я подавилась кулебякой. С ума сойти! Ректор Института проблем человеческого воспитания поверила в чушь, которую несет Петр? Зоя четко соблюдает все светские правила: если кто-то в ее присутствии начнет самозабвенно врать, рассказывая, что каждый вечер пьет чай вместе с президентом, бабушка Феликса никогда не станет уличать человека во лжи. Она поведет себя так, как, по ее мнению, должна поступать безукоризненно воспитанная дама. Зоя навесит на лицо улыбку, прикинется, будто верит лгуну, единственное, что она не сможет изменить, – это выражение своих глаз. Но сейчас ее взор полон искреннего восхищения. И она, услышав глупость про предка, мгновенно стала мне нежно улыбаться. Прекрасно знаю, что Зоя считает меня выскочкой, парвеню, женщиной, совершившей стремительный прыжок из грязи в князи, богатой новой русской с темной биографией. Три брака, мои дети, домашние животные, то, что я не работаю, моя дружба с Дегтяревым – все это не нравится пожилой даме. А тут вдруг! Оказывается, Дашенька-то с богатой родословной, ну прямо как мопс Хуч!
– Хотите, я нарисую наше генеалогическое дерево? – возбудился Петр. – Дайте бумагу и ручку. Князья Васильевы-Онорэ появились на Руси…
Вот здорово! Я из княжеского рода!
– Вы связаны с Францией? – с придыханием спросила Зоя.
– О да! – воскликнул Петр. – Поэтому доченька прекрасно владеет басурманским языком, это ей генетически передалось. Итак, мой прапра…
– Уже поздно, – попыталась я остановить доморощенного барона Мюнхгаузена, – наверное, все спать хотят!
– Нет, – хором ответили Зоя Игнатьевна, Лори и Анфиса, – нам очень интересно.
– Не знала, что вы такая дворянка, – с восхищением пропела домработница. – Теперь ясно, отчего у вас капризы: то геркулесовая каша холодая, то на чашке потеки коричневые, то вещи в гардеробной не на те вешалки устроены. Это вам аристократическая кровь спокойно жить не дает.
Петр Андреевич, почуяв внимание публики, приосанился, откашлялся, и тут вдруг раздался голос Дегтярева:
– А и правда, ночь на дворе, мне пора уходить, утром рано вставать, но очень хочется узнать историю семьи Васильевых. Давайте перенесем разговор на завтра!
– Ну, если вы так просите, то, конечно, я не стану возражать, – ледяным тоном сказала Зоя Игнатьевна.
– Ага, – подтвердил совершенно не обремененный воспитанием полковник.
– Ну, если вы так просите, то, конечно, я не стану возражать, – ледяным тоном сказала Зоя Игнатьевна.
– Ага, – подтвердил совершенно не обремененный воспитанием полковник.
– Давайте для завершения приятной беседы мы с доченькой споем для вас нашу фамильную старинную колыбельную, – предложил Петр. – Меня научил ей прадедушка, князь Васильев-Оноре. А он узнал ее от своего деда, корни этого зонга уходят во второй век до нашей эры. Дашенька так красиво выводит мелодию!
Глория зааплодировала:
– Просим, просим!
Я сделала попытку отвертеться:
– Увы, в доме нет рояля.
– Ничего, мой ангел, исполним а капелла, – не сдался Петр.
– Папочка, вы потеряли салфетку, – проворковала я.
– Где она? – не понял Петр.
Я показала пальцем на пол:
– Наклонитесь, вон лежит.
– Не вижу, – пробормотал папенька.
Ну вот, наконец-то врун произнес единственные слова правды за все время чудесного семейного ужина. Он не заметил салфетку, потому что ничего не ронял.
Я быстро встала, присела у стула эрзац-родителя и воскликнула:
– Ох, не могу вытащить, она попала под ножку стола. Папочка, помогите.
Петр Андреевич вскочил и опустился на корточки рядом.
Я прошептала:
– Прекращайте это кретинство. Я не умею петь.
– И не надо, – еле слышно ответил лжеотец, – я сам исполню песню, тебе только припев нужно повторить.
– Ждем колыбельную с нетерпением, – потребовала Зоя Игнатьевна.
Мы с Петром Андреевичем слаженно вынырнули из-под стола.
– Совсем забыла! – заговорила я. – На пороге дома я нашла останову в виде черной кошки. Лори, наверное, ты ее купила?
– Нет, – удивилась мать Феликса, – я сегодня не ходила по магазинам.
– Зоя Игнатьевна, предмет интерьера ваш? – спросила я.
Пожилая дама вздернула подбородок:
– Конечно, нет!
– Ой, нехорошая примета, – зачастила Анфиса, – черная кошка на пороге дома незадолго до свадьбы. Быть беде!
– Фиса! Замолчи, – велел Дегтярев.
– Я правду говорю, – не утихала домработница, – точно беда случится. Хуже черного кошака у дома перед бракосочетанием только баба с пустыми ведрами возле загса.
– В Москве теперь нет колодцев! – отрезал полковник.
Я взглянула на Феликса, я тоже так считала и похихикала, когда девицы из свадебного агентства перечислили глупые приметы. И кого мы с профессором встретили, когда вышли из дверей «Стрелы Амура»? Бабу с порожними ведрами! А теперь на крыльце обнаружилась подушка в виде черного кота. Все это весьма странно.
– Мешок, набитый синтепоном, не живой кот, – подал голос Маневин, – не стоит обращать на него внимание, это не считается.
– Но он кот! – не отступала Анфиса.
– Я не приобретала этот предмет интерьера, мама тоже, – произнесла Глория. – Феликс, ты принес безделицу?
– Я похож на умалишенного? – слишком бурно отреагировал Маневин.
– Дорогой, разве можно так отвечать родной матери? – мгновенно сделала стойку бабушка. – Ты слишком много общаешься с людьми из неинтеллигентных слоев, и это накладывает отпечаток на твое поведение.
Я тихо встала и начала медленно отступать к двери. Молодец, Дашенька, вовремя ты вспомнила про останову. Присутствующие увлеклись обсуждением подушки-кота и начисто забыли о том, что им обещали исполнение колыбельной. Еще пара шагов, и я очутюсь… нет, так нельзя сказать, я очучюсь… снова неправильно, я окажусь в холле. Да уж, семейные посиделки могут вынудить вас забыть родной язык.
– А песенка! – закричал Петр, когда я занесла ногу над порогом. – Дашенька, ты куда?
Проклиная слишком активного Петра Андреевича, я обернулась и улыбнулась:
– Никуда.
– Тогда начинаем, – обрадовался папаша и завел неожиданно красивым, хорошо поставленным баритоном: «Там вдали, за рекой, раздается порой…»
Петр затих, посмотрел на меня. Я растерялась и спросила:
– Что мне делать?
– Не стесняйся, тут все свои, – приободрил меня фейковый родитель. – Забыла слова? Сейчас напишу!
Петр Андреевич живо нацарапал несколько слов на листе бумаги, поданном ему для изображения генеалогического древа, потом передал его мне:
– Моя сладкая ватрушечка, не нервничай, просто повторяй припев. Там вдали-и-и, за реко-о-ой, раздается поро-о-ой…
Куда было деваться? Я глянула на бумагу и, ощущая себя полной идиоткой, речитативом прокукукала:
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку.
– Ах, как мило, чудесно, – бурно отреагировала Зоя Игнатьевна, – прелестно!
– Это птичка-а-а поет, малых деток зове-е-ет, – вывел на высоких нотах Петр Андреевич.
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку, – исполнила я свою арию, желая папаше провалиться сквозь землю, – ку-ку, ку-ку, ку-ку!
Глава 19
Не успела я лечь на кровать, как в дверь постучали. Не дождавшись ответа, створку распахнули, появилась голова Дегтярева:
– Ку-ку!
– Напоминаешь мне о позоре? – хмыкнула я. – Не очень-то благородно.
– Прости, случайно вырвалось, – смутился полковник. – Хотел дать понять, что это я, а не кто другой, вот и раскуковался.
Я села.
– Ты полагал, что твоего лица мне мало для идентификации личности?
Александр Михайлович вошел в спальню.
– Я принес тебе фруктовый чай и кекс.
Я подпихнула под спину подушку.
– Почему ты до сих пор не ушел домой?
Дегтярев понизил голос:
– Попрощался со всеми, сделал вид, что направился в холл, а сам поспешил к тебе.
– И что ты хочешь от меня? – прикинулась я дурочкой.
Толстяк поставил на тумбочку кружку и тарелку с маффином.
– Переведи текст, а? И расскажи, что узнала про Бритвину.
– Ладно, – кивнула я.
– Согласна? – не поверил своему счастью полковник.
– Конечно, – подтвердила я. – Но в качестве благодарности ты сделаешь меня своей неофициальной помощницей. Хочу участвовать в расследовании.
– Нет, – отрезал приятель.
Я уползла под одеяло:
– Спокойной ночи. Закрой дверь, когда будешь уходить.
– Ты отвратительно себя ведешь! – вскипел Дегтярев.
Я высунулась из-под перинки:
– Сделай одолжение, открой окно, здесь душно.
Александр Михайлович распахнул раму.
– Ну вот! Опять тут стоит садовая лестница. Сто раз говорил: ее надо убирать. Ты спишь с распахнутым окном, еще залезет кто!
– Не люблю, когда жарко, – ответила я.
– Поменяй зимнее одеяло на легкое, – посоветовал Дегтярев, – закрывай окно или вели унести лестницу. Ладно, я согласен на твое условие.
Я вновь приняла сидячее положение:
– Мудрое решение.
– Теперь рассказывай про Людмилу! – велел толстяк.
– Она – Луиза Маковецкая, – напомнила я и передала приятелю все, что рассказала мне Ксения Романовна Берг.
– Нина Федоровна Калинова? – переспросил полковник, когда поток сведений иссяк.
– Да, – кивнула я. – А теперь подумай, отчего Людмила-Луиза как две капли воды похожа на свою «тетю»? И почему больная аэрофобией Бритвина-Маковецкая решилась лететь в Россию на самолете? По какой причине она так страстно мечтала проститься с родственницей? Ответ один: Нина – мать Людмилы.
– Ангелина Валентиновна покончила с собой вскоре после того, как бандиты забрали выкуп, – протянул полковник.
– И как складывались события пять лет назад? – прищурилась я.
– Садись переводить, – велел Дегтярев. – Уже поздно, а надо сегодня отослать письмо.
– Нет, я выложила тебе все, что нарыла. Теперь твоя очередь отвечать на мои вопросы, – закапризничала я.
– Жорж ляжет спать, если ты еще прожвачишься, – возмутился Александр Михайлович, – а мне срочно нужен его ответ.
– Наоборот, Перье как раз встанет, – парировала я, – забыл про разницу во времени? Не отказываюсь переводить твое послание. Раз пообещала – сделаю, но прежде ты введешь меня в курс дела. Сам-то что узнал?
– Ничего! – вскипел толстяк. – Тупик! Стена!
– Не нервничай, – утешила я его, – любую преграду можно обойти, перепрыгнуть или разрушить. Напомни обстоятельства гибели Ангелины Валентиновны.
Дегтярев поджал губы и сел на мою кровать.
– Забыла детали, – призналась я, – помню только в общих чертах. Сергей Петрович пошел на поводу у похитителя, не обратился в полицию, повез деньги сам. Его, как и следовало ожидать, обманули, сумку с наличкой забрали, дочь не отдали. Так всегда выходит, если в деле участвуют дилетанты.
– Справедливости ради отмечу, что не всегда и обученные спецы добиваются успеха, – вздохнул полковник. – Сообразив, что его обвели вокруг пальца, Маковецкий прибежал к нам. Но после драки трудно махать кулаками. Мы с преступником не общались, знали о ситуации исключительно со слов отца похищенной. Ангелина постоянно плакала, ей было плохо, детально побеседовать с ней так и не удалось.
Я откусила кекс.
– Слабоумная подопечная Ксении Романовны неожиданно продемонстрировала при взгляде на фото зачатки разума. Она стала указывать на изображение девушки и твердить: «Лу, Лу». Наверное, так дома звали Луизу. Больная испытала при виде снимка стресс, а потом стала называть себя Лина.