А может, я ошибаюсь относительно Стрелкова? В самом деле, не ради же этих пластинок с тремя дырками пошел он к станку. Какое в этом счастье? По его виду что-то не видно, чтобы он был счастлив... Спрошу-ка я других.
У его товарищей по работе. Уж они-то не покривят дуч шой".
Как раз навстречу Куницыну шли Пепелов и Клепко, о чем-то оживленно споря. Куницын знал их, встречал не один раз в парткоме.
Он поздоровался, придержал рабочих за плечи.
- Тут один легендарный вопросик... Между нами, конечно.
Рабочие стояли с недовольными лицами. Разговор был некстати, но Куницын являлся для них начальником, и они вынуждены были слушать его.
- Я насчет своего однополчанина, полковника Стрелкова. Как он тут?
- Работает,-сказал Пепелов.
- Дает дрозда, - буркнул Клепке, обиженный на Степана Степановича за то, что тот никак не хочет сближаться, признать в нем своего, тоже офицера. Степану Степановичу просто не до Клепко было все это время.
А Клепко понимал это как нежелание познакомиться поближе и обижался на Стрелкова.
- А что именно? - осведомился Кукицын. - Что значит "дает дрозда"?
- А как же... Сам еще не будь здоров... а бригаду взял. В начальство потянуло...
- Это ты брось, - оборвал Пепелов. - Сам попробуй. Я в любое время готов поменяться...
Куницын уходил из цеха с облегченной душой.
"Вот и рабочие говорят тоже неопределенно. Бригаду молодежи, оказывается, взял. Зачем бы? .."
У самого заводоуправления он остановился. "Ну, что ж, скажу, пусть товарищи из радиокомитета повременят малость, тем более что он в новой должности, еще не освоился..."
* * *
Степан Степанович пришел на завод пораньше, за час до начала работы. Других дел все равно не было, в пустой квартире одному быть не хотелось, а работа тянула, мысли о ней не давали покоя. "Шашлычок" начал получаться, пластинки нанизывались на сверло, точно как у Сени Огаркова, только медленно и не так ловко. (Эту операцию Сеня называл "на прокол", а Степан Степанович по-своему-"шашлычком".) Вчера он специально остался после смены, подсчитал выработку.
У Сени было на пятьдесят шесть пластинок больше, чем у него. Нужно было догнать Сеню или хотя бы сократить этот разрыв.
В цехе было пусто и тихо. Станки стояли безмолвные и неподвижные, отдыхали. Краны не двигались. Горело несколько лампочек под потолком, и тусклый ночной свет слабо освещал цех. Станки были похожи один на другой.
"Сейчас я вам устрою подъемчик", - мысленно произнес Степан Степанович, ощущая радость и силу от этой предстоящей приятной работы.
И как только звучно запело сверло, а в руке очутилась еще холодная пластинка металла,- он тотчас забыл обо всем на свете, кроме своей работы.
И потому что он забылся и не старался кого-то догнать, не боялся промашки, дело шло споро и ловко.
Пластинки, позванивая, падали в железную коробку, как монеты в копилку.
Час пролетел незаметно. Степан Степанович понял, что пришла смена, послышались голоса вокруг, и сразу появились девушки и Сеня Огарков.
- Это что же получается?-спросил Сеня и поднял недоуменно свои знаменитые брови.
- Да так вот... захотелось... Все равно не спится, - выключив станок, начал объяснять Степан Степанович.
- Ой, хитрый наш бригадир!-воскликнула Галка.
- А вообще-то это нехорошо, - сказал Сеня Огарков.
- Почему?
- В перерыве разъясню.
Вдруг что-то случилось. Степан Степанович заметил, как Клепко переглянулся со своим бригадиром Пепеловым, быстро выключил станок и побежал к проходу между цехами.
Там ехал автокар, вез детали, подавая их к станкам и участкам. Так бывало каждый день. На этот раз произошло необычное. Автокар со всех сторон окружили рабочие, отталкивая друг друга плечами, стали хватать детали, засовывать их в прихваченные с собой, коробки.
- Жирные детали привезли!-крикнул Сеня Огарков, на минуту отрываясь от работы.
Степан Степанович хотел спросить, что это такое, но Сеня уже занялся своим делом.
Возле автокара появился мастер, и по тому, как он размахивал руками и широко открывал рот, было понятно: Дунаянц ругается на чем свет стоит. Рабочие нехотя начали складывать детали обратно в ящики и расходиться по своим местам.
Вернулся и Клепко, сплюнул со злости и вновь запустил свой станок. Он еще некоторое время шевелил губами, вероятно проклинал начальство.
"И что это за жирные детали? И чем он недоволен?
И почему так разъярился мастер?"-думал Степан Степанович, наблюдая за Клепко.
За спиной его послышалось гудение и голос мастера:
- Принимай, полковник. Принимай, дорогой бригадир.
Перед ним остановился автокар. Из ящиков торчали концы неотточенных валиков, похожих на немецкие гранаты с длинными ручками.
- Ты о наряде заботился, пожалуйста, - морща горбатый нос, говорил Дунаянц.-Мы тебя без заработка не оставим.-Он сверкнул глазами и покосился в сторону Клепко. - Некоторые недовольны... Но знаем, что делаем...
С помощью водителя автокара Степан Степанович сгрузил ящики и поставил их в сторонку.
Как только уехал автокар и ушел мастер, к Степану Степановичу подскочил Клепко,
- Что, тебе пенсии мало?
- Хватает.
- Так что же ты? Дай заработать... Тоже офицер...
- Как это?-не понял Степан Степанович.
Клепко указал на ящик.
- Махнем?
- Что на что?
В один момент Клепко притащил коробку с реостатными рамами.
- Ну, что молчишь? Жадность обуяла? - Клепко смотрел в упор злыми глазами.
Степан Степанович не знал, так ли он поступает, то ли делает, но понимал одно: он должен принять этот вызов.
- Согласен.
В ту же секунду к ним подбежал Сеня Огарков.
- Пользуетесь, да? - спросил он звонко.
- Не твое дело, - буркнул Клепко.
- Не меняйтесь, Степан Степанович.
- Я уже согласился,
- Так это ж среди бела дня!.. Эх, не понимаете!
- Нечего, нечего, - проворчал Клепко, торопливо берясь за ящик и уволакивая его к своему станку.
* * *
В перерыве Сеня Огарков подошел к Степану Степановичу.
- Идемте, объясню.
Они прошли в конец цеха, поднялись по винтовой лестнице и очутились в красном уголке.
Степан Степанович огляделся и заметил у самой двери гипсовую фигуру белой свиньи на черной подставке.
- Что это? - спросил он.
- Переходящая, - с усмешкой ответил Сеня. - Самой грязной бригаде в конце месяца преподносят.
- Да-а?
- Увидите сами... Многое поймете, когда поработаете. А сейчас... Вот насчет этого я и хочу. - Сеня повел бровями. - Существуют детали жирные и обезжиренные. - Он взял в одну руку чернильницу-непроливашку, в другую-пепельницу.-Жирные-это дорогие, обезжиренные-дешевые. Вот и не хотят их брать некоторые. - Сеня резко отставил пепельницу в сторону.Вроде этого...
Они посмотрели вниз, на видневшегося вдали Клепко.
- А кому же делать эти, как их? Обезжиренные? - спросил Степан Степанович.
- Вот и идет вечный спор, все от них отказываются.
- Значит, из-за денег?
- Не только, но и это тоже. Всем заработать хочется.
- Это-естественно,-согласился Степан Степанович.
Сеня перебил:
- У нас мастер регулирует. Только ловчат. Вот сейчас Клепко. Он же среди бела дня вас ограбил. Вы же с этими рамами прочикаетесь, а заработаете в десять раз меньше его.
- Кому-то надо,-возразил Степан Степанович,
- Почему вам?
- А почему не мне?
Сеня пожал плечами.
- И рано пришли - тоже плохо, потому что рабочее время имеет свои часы.
Он покосился на Степана Степановича, точно хотел узнать, не обидел ли его?
- Рабочий день у нас семь часов, а у вас восемь получается.
- Что же в этом плохого? Я ж добровольно.
- А что хорошего? - в свою очередь спросил Сеня и, вновь схватив пепельницу и чернильницу, словно они придавали ему спокойствие, стал объяснять:-Тут все просто. Скажем, мы обязаны выдавать за смену сто пластинок, а вы дадите сто сорок.
- Это ж не для себя - для государства.
- Но вы же работаете не семь государственных, а восемь. Восемь, повторил Сеня. - Только об этом никто не знает, все думают, что вы за смену выдаете сто сорок процентов. И что получается? - Сеня поднял палец над головой. - Смотрят там нормировщики - видят сто сорок процентов. Ну и увеличивают норму, дескать, равняйтесь на передовых. Раз они могут, почему вы не можете? Р1 выходит: норма растет, а заработок уменьшается.
- Значит, все дело в деньгах?
- Да нет же. Ну как вы не можете понять?!
Сеня тяжело вздохнул и снова хотел начать объяснения. Степан Степанович опередил его:
- Значит, приходить на работу пораньше-это плохо?
- Конечно.
- И брать эти, как их? Обезжиренные-тоже нехорошо?
- Точно.
- Но ведь это на пользу службе.
Сеня покачал головой:
- Нет, не на пользу.
- Но я ж пошел навстречу товарищу...
Сеня покачал головой:
- Нет, не на пользу.
- Но я ж пошел навстречу товарищу...
- Деталями командует мастер.
Степан Степанович выпрямился, глянул на Сеню недоверчиво.
- А вы у Кузьмы Ильича спросите, - нисколько не смущаясь, вопреки ожиданиям Степана Степановича, проговорил Сеня. Он смотрел на него открыто, как смотрит человек, уверенный в своей правоте.
* * *
Степан Степанович понял одно: он опять подвел свою бригаду, крепко подвел, добровольно, никого не спросясь, ни с кем не посоветовавшись. Сделал это один, а отвечать придется всем - и Сене, и Галке, и Нюсе е Нелькой: заработки в этом месяце у всех полетят.
После некоторых колебаний он решился обратиться за советом прямо к начальнику цеха.
Кузьму Ильича он встретил на выходе.
- Смываюсь,-сказал тот, не останавливаясь.- А ты что хотел? Разговор, говоришь? Тогда идем ко мне.
Он подхватил Степана Степановича под руку и потащил к выходу.
На улице шел дождь и светило солнце. Блестящие струйки были хорошо видны. Казалось, что между небом и землей протянуты серебряные струны. Басовито звенели крыши, тоненько и отрывисто-листья деревьев, протяжно и нежно - веселые струйки, бьющие из водосточных труб, и даже асфальт и тот как будто звенел, упруго и глухо.
- Подождем. Это скоро пройдет,-сказал Кузьма Ильич, встав под узкий карниз книжного киоска.
Степан Степанович молча согласился. Глядя на дождь, на солнце, он забылся. Дома, деревья, дорога, проносящиеся по ней машины-все блестело. Серебряные струи ударялись о шоссе, высекая искры. Асфальта не было видно, только эти искры. Сплошные искры. Они ослепительно сверкали и переливались всеми цветами спектра.
- Ты о чем хотел поговорить? - спросил Кузьма Ильич.
- Да влип я сегодня, - с усмешкой ответил Степан Степанович. Добровольно - как это сказать? - на фланговый огонь напоролся. В общем, махнулся деталями с Клепко.
- Вот великий комбинатор! Клепко, говорю, комбинатор.
- Да нет, я сам. Теперь отступать нельзя. Вот я и хотел посоветоваться насчет этих... реостатных рам. Ничего там нет... Какой-нибудь рационализации?
- Пробовали. Ты Сеню Огаркова спроси.
Степан Степанович покачал головой:
- Хм... Сеню... Он мне мораль прочитал... Яйца курицу...
- Он может.
Степан Степанович насупился.
- Молодняк у нас, полковник, что надо, - с гордостью произнес Кузьма Ильич. - Ты в нем разберись получше. Тут не яйца курицу..
- Что ж хорошего? - возразил Степан Степанович, вспомнив обидевший его разговор с Сеней. - То, что выгодно,-делаем, невыгодно-пусть дядя делает.
- Это мы регулируем. А материальная заинтересованность-стимул, ее надо еще выше поднять.
- Мне кажется, если так, - неуверенно возразил Степан Степанович,-да особенно по отношению к молодежи, так мы ее испортим. Деньгами...
- Не беспокойся. Если растет заработок у бригады Цыбулько, то не за счет погони за жирными, а за счет рационализации.
Он опять полез за папиросой, раздумал, махнул рукой.
- Завтра договорим. Ты заходи в контору... А сейчас поехали. Кажись, прошел дождик. У меня сегодня вроде бы праздник, сыну десять лет стукнуло. Приглашаю.
- Никак не могу.
- Тогда пока. И не унывай. Что-нибудь придумаем с этими рамами. - Он улыбнулся сдержанно. - Не дадим тебе и твоей бригаде с голоду погибнуть. Кузьма Ильич подал руку и заспешил к троллейбусу.
* * *
Перед Степаном Степановичем стояла ближайшая задача: реостатные рамы. Он чувствовал: с решения ее начинается его авторитет в бригаде, в цехе.
На самой середине проспекта его окликнули. От трамвайной остановки навстречу шел Сеня Огарков.
- Бог есть! - воскликнул Степан Степанович, устремляясь к Сене.
Он не дал парню выразить свое удивление.
- Сказали: ты занимался рамами?
- Да бросьте вы! Наряд общими силами закроем.
- Я спрашиваю: ты что-пибудь придумывал?
- Ну, было...
- Что? Выкладывай.
Сеня покосился на подходивший трамвай, сдвинул брови на переносье так, что из них образовались крылышки.
- Там с кондуктором морока. Наклоняется, перекашивается. Сверла ломаются. Не представляете?-он пошарил по карманам, достал авторучку, пачку сигарет. - Смотрите.
Сеня стал рисовать на коробке и объяснять торопливо;
- Рама вставляется в кондуктор, кондуктор-в тиски. Тиски эти тяжелые, зараза...
- Ну, а что придумал?
- Не успел. Мастер рамы другим передал.
- Эх!-не то осудил, не то пожалел Степан Степанович и заспешил домой, чтобы в тишине поразмыслить над Сениным разъяснением.
У пивного ларька он увидел Самофала.
- Ты чего здесь?
- Выпьем по кружечке.
Степан Степанович стал в сторонку, разглядывая Самофала. Друг явно сдал за последние месяцы. Вместо боевого, подтянутого офицера, каким был Иван Дмитриевич совсем недавно, перед ним стоял сутулый, седой, небритый человек в полинялой рубашке и плохо отглаженных брюках.
Они обошли ларек, сдунули пену с кружек и отпили по глотку.
- Свежачок,-одобрил Самофал и, крякнув от удовольствия, поставил кружку на покрытый пятнами выступ.
- Слушай, Иван. Тебе работать надо.
Блаженное выражение с лица Самофала исчезло. Он помрачнел и снова схватился за. кружку.
- Ты катастрофически стареешь. Со стороны это видно.
Самофал сделал усилие над собой, улыбнулся как-то виновато и робко.
- Переломный возраст. Закон природы.
- Оставь. Добра желаю. А закон один: работать.
- Ладно, ладно. Дай спокойно выпить.-Он пригубил и поспешно перевел разговор: - Ну, побывал у дочери?
- С ней порядок.
- А что жена? Сын?
- Молчат.
- А работа как? Пошла?
- Да нет. У меня день ото дня не легче. Все никак не могу найти своего места, все еще не в своей тарелке, а главное, не могу войти в новую жизнь, в новый ритм, в новые порядки... Все что-нибудь не так... Хочу как лучше, а получается не то... Сегодня вот с одним типом, неким Клепко, нарядом махнул. Отдал ему жирные, ну, подороже, значит,-он посмотрел на Самофала, что-то сообразил и заговорил быстрее: - Иван, ты же артиллерист. В технике соображаешь. И на заводе до армии работал.
- Анкетные данные правильные,-подтвердил Самофал.
- Слушай, посоветуй. Влип я.
Степан Степанович огляделся, поднял с земли обгоревшую спичку и начал чертить ею на стенке ларька все, что чертил ему на коробке сигарет Сеня Огарков.
Несколько раз им кричали, требуя кружки. Неоднократно возникал и затихал шум в очереди. Они не слышали ничего. Лишь когда буфетчица скрипнула дверью и потребовала возврат посуды, они извинились и направились к дому.
- Подумай, Иван,-еще раз попросил Степан Степанович, протягивая руку на прощанье.-Может, что сообразишь.
* * *
Сеня Огарков делил жизнь на три разряда: мягкий, так себе, жесткий. Мягкий - когда все идет как по маслу. Так себе - ни то ни се, ни больших трудностей, ни больших радостей. Жесткий - когда все в жизни сразу не покоряется, все дается с бою, когда вот-вот, кажется, сломаешься от напряжения, как сверло от вязкого металла, и все-таки выдерживаешь, побеждаешь.
Вот такая жесткая жизнь была ему по душе.
Наверно, потому что сам он все делал по-своему, Сеня не терпел несамостоятельных людей. Он не любил малодушных, хнычущих и податливых, скисающих при первой трудности. Поэтому его и взволновал разговор у трамвайной остановки с бригадиром. То,.что тот полковник, Сеню мало трогало: он ценил людей не по прошлым заслугам, а по сегодняшнему дню, по сегодняшним делам. То, что бригадир "накололся" с этими рамами, тоже не очень расстраивало, хотя вопрос и касался всей бригады. Спор с ним также не задел его. Сеня видел, что полковник, несмотря на возраст и офицерс-кий опыт, в делах заводских-салага. Но то, что он не скис, не размяк, не успокоился и не отказался от своего, а хочет что-то придумать, преодолеть трудности,-это привлекло Сеню Огаркова. В своем бригадире он увидел те качества, что были в нем самом, и не мог. не поддержать их, как не может человек не подтянуть мотива, услышав любимую песню.
Сене пришла в голову ценная мысль, только необходимо было согласие девчонок. И он не поехал по своим делам, вернулся в общежитие, зашел в комнату девушек.
Их на месте не оказалось.
- Носятся где-то, - буркнул Сеня.
Он прошел к себе, достал из-под кровати баян и начал подбирать на слух новую песню: "Бухенвальдский набат". За игрой и не услышал, как в комнате появились девушки-Галка, Нюся и Нелька; лишь когда они засмеялись, вздрогнул, обернулся.
- А мы постучали, - оправдалась Галка.
- А он, как тетерев, кроме себя, никого не слышит, - засмеялась Нюся.
К удивлению девушек, Сеня не свел, как обычно, брови и не сказал: "Вы можете не мешать хотя бы?", а быстренько поднялся, поставил баян на стол и произнес вполголоса:
- Девчонки, я вас искал.