- Девчонки, я вас искал.
- Мы потому и пришли. Нам комендантша сказала.
- Дело есть... Полковника встретил. Мучается. Все из-за этих рам. Помочь бы ему надо.
Девушки почти одновременно пожали плечами.
- Он - не подумайте - не скис. Я сначала тоже думал... А он, оказывается... молодчага. Думает, ищет...
Девушки слушали.
- У меня план есть. - Сеня поманил их, чтобы подошли поближе, словно кто-то посторонний мог подслушать разговор.-Давайте завтра придем на час раньше. Сделаем этих рам штук по десять. А за пять минут до работы скроемся.
- А он? - спросила Галка.
- Он теперь вовремя приходить будет.
- А куда готовые рамы денем?
Нюся вновь засмеялась, хотя ничего смешного в ее вопросе не было.
Сеня при разговоре о нею так хмурился, что это всегда смешило девушку,
- Это я беру на себя, -сохраняя серьезность, объяснил Сеня. - Ну, как?
Девушки схватились за руки, образовали вокруг него хоровод и запели:
Как для нашего для Сени Мы что хочешь совершим.
Он попробовал рассердиться, но не выдержал и улыбнулся, как улыбаются детям, на которых нельзя сердиться. Хотя все они были примерно одного возраста, Сеня почему-то считал себя старше девушек и был к ним снисходителен.
- Ну, ладно, ладно, - произнес он басовито и свел свои знаменитые брови на переносье.-Вам бы только хаханьки.
- Сенечка, поиграй. Ну, Сенечка.
Он отказывался для приличия, а потом согласился, потому что любил, когда людям бывало весело от его игры.
* * *
Как и предполагал Куницын, Песляк остался им недоволен, И никакие объяснения причин неявки Стрелкова, никакие советы работникам радио повременить, никакие ссылки на новую должность полковника в отставке, б которой он еще не освоился, - ничего не помогло.
- М-да, - хмуро промычал Песляк. - Вот так... Ты свободен.
А уж Куницын по опыту знал: если начальство сразу не выговаривает-хорошего не жди, все время на страже будь, как будто идешь по минному полю.
Когда в конце рабочего дня Песляк вновь вызвал его к себе, Куницын даже обрадовался: "Слава тебе! Сейчас взорвется!"
Но Песляк не взорвался, указал на кресло.
- Тут на твово друга, - он так и сказал полунасмешливо-полусерьезно*-"твово",-сигнал поступил. Говорят, деталями махнулся.
К^ницын молчал, про себя думал: "Взъелся ты на него и повода ищешь прижать Стрелкова".
- Тебе поручение,-продолжал Песляк после паузы. - Разберись принципиально, по-партийному. Начни с Клепко. Есть такой товарищ в бригаде Пепелова.
Он снова помедлил. Куницын все молчал.
- Не тяни только. Действуй.
Выйдя от Песляка, Куницын понял всю коварность возложенного на него поручения.
- Стрелять по своим заставляет,-проговорил он глухо и закрыл свой кабинет изнутри.
Нужно было посидеть одному, все взвесить. Положение резко менялось. Теперь вопрос шел о конкретном случае и о его, Куницына, человеческой совести. В то, что Стрелков сделал что-то плохое, он не верил. В то, что Песляк задумал столкнуть его с товарищем, в это Куннцын. верил.
"Так и есть... Подумаешь - преступление, деталями поменялся. Это-повод. Песляк хочет отплатить за непослушание".
Куницын видел конечный результат поручения. Оправдание Стрелкова окончательная и бесповоротная ссора с Песляком. Обвинение товарища-ссора с ним, со всеми отставными, но реабилитация себя в глазах секретаря парткома.
Если бы Куницын не столкнулся с Песляком, он поступил бы просто: отказался от поручения и подал заявление об уходе, как когда-то подавал рапорт об отставке.
Но он не мог поступить так, как должен был бы поступить. Подача заявления об уходе немедленно была бы истолкована Песляком как нарушение партийной дисциплины. Поди докажи, что ты прав.
Куницын был новым человеком на заводе, о нем, о его деятельности могли слышать лишь из уст секретаря парткома и по этим отзывам судить о его деловых качествах.
Куницын вынужден был выполнять указания' Песляка.
Кроме всего, он был военным человеком и привык выполнять распоряжения.
"Ничего не попишешь. Надо идти в цех, искать этого Клепко".
Смена кончилась. Он застал Клепко в опустевшей раздевалке.
- Я к вам, - с ходу начал Куницын.
- Чего еще? - буркнул Клепко. - Опять насчет...
- Относительно полковника Стрелкова.
- Полковника!-повторил Клепко и раздраженно передернул губами, точно муху согнал.-Я не тянул вашего полковника за язык. А ежели сам согласился, то нечего пятиться раком. Мне черт с ним, что он полковник, я тоже офицер, майор запаса.
Клепко передернулся, схватил чемоданчик и выскочил из раздевалки.
Куницын принял решение: ехать к начальнику цеха, сегодня же распутать все дело, чтобы знать завтра, как поступать.
Спросив в отделе кадров адрес Кузьмы Ильича Сидорова, он взял такси и помчался на квартиру начальника цеха.
В раскрытых дверях его встретила улыбающаяся женщина, выглядевшая совсем молодой, если бы не седая прядка в волосах.
Куницына тотчас пригласили к столу. Он отказался, сославшись на занятость и важный разговор.
- Только недолго, - попросил Кузьма Ильич. - У меня сегодня вроде как праздник, сынишке вот десять лет исполнилось.
Куницын обещал не задерживать.
Они вышли на балкон.
- Я насчет Стрелкова,-с места в карьер начал Куницын.
- А-а,-протянул Кузьма Ильич.-Своим братом отставником интересуетесь. Он заметил, что Куницыну не до шуток, перешел на серьезный тон. - Правда, нынче он нарвался, но это по неопытности.
- А что случилось?-тотчас поинтересовался Куницын.
- Да с одним рабочим - есть у нас такой комбинатор, Клепко фамилия, деталями махнулся.
- Ах, вот оно что!
Куницын пригладил усы, раздумывая, как быть дальше. И без вопросов было ясно, на чьей стороне начальник цеха и что он приблизительно скажет. Но спросить всетаки надо было, и Куницын спросил:
- А хорошо ли это? Нехорошо говорят об этом, об обмене.
- Говорят? - переспросил Кузьма Ильич, будто не понял вопроса.
- Так точно. Поручение выполняю.
- Понятно. - Кузьма Ильич потер лицо, будто проверил, побрит он или нет.-Догадываюсь. Нам этот стиль известен.
- Уж не посетуйте. Поручение выполняю, - повторил Куницын.
Кузьма Ильич неожиданно помрачнел, выпрямился, словно собрался уйти.
- Так вот, передайте этим говорунам: я разрешил обмен. И полковник тут ни при чем.
- Ясно,-пробасил Куницын.-Прошу извинить за беспокойство.
Ему было приятно, что начальник цеха заступился за Стрелкова, где-то в глубине души, вроде бы втайне от самого себя, он ожидал именно этих слов и обрадовался, услышав их.
"А как же я-то?" - возник вопрос.
"Подумаешь, легенда", - отмахнулся Куницын и пошел к выходу.
Детишки высыпали провожать его. Их было четверо.
Все они были приодеты, чистенькие и праздничные. Он не удержался, наклонился и подхватил самую младшую на руки. Она моментально освоилась и, дотронувшись пальчиками до усов, спросила:
- Это меховое?
Куницын засмеялся и, еще раз извинившись, поспешил уйти.
* * *
Клепко рассердился на Стрелкова и испугался за себя. Под горячую руку он не обратил внимания на вмешательство этого молокососа Сеньки Огаркоаа, а потом у него возникло опасение: "А вдруг шум поднимет? Он ведь такой!"
Клепко заметил, что в обеденный перерыв Сенька утянул своего бригадира куда-то, а к нему, Клепко, по* дошли девчонки-соплюхи из бригады Цыбулько и начали стыдить его, как нашкодившего мальчишку.
Клепко огрызнулся и кинулся упреждать события, прямо к Песляку.
С Песляком у него установились добрые отношения.
Возникли они давно, как только Песляк появился на заводе. Как-то в цехе проходило собрание. Песляк присутствовал. И выступил. Клепко уж запамятовал, к чему тогда тот призывал, но был этот призыв их цеху, что называется, не в жилу. Рабочие ответили на призыв секретаря парткома неодобрительным шумом. Клепко посочувствовал Песляку, взял слово: "Что ж вы, мол, шумите? Если товарищ секретарь не знает всех наших тонкостей, так это еще не значит..."
После собрания Песляк поблагодарил Клепко за поддержку, попросил заходить в партком. На этот раз Песляк внимательно выслушал рассказ Клепко о Стрелкове.
- Значит, махнул и глазом не моргнул?
- Точно... Он будь здоров.
- А ты?-строго спросил Песляк.-Он по неопытности... А ты?
Клепко не ожидал такого поворота, смутился.
- Он же не этот... не ребенок... И потом у него пенсия. А нам заработать надо, Прокопий Васильевич.
- Заработать,-повторил Песляк неодобрительным тоном. - Самовольство это. Нарушение дисциплины...
И у молодежи на виду было?
- Точно, - поспешил подтвердить Клепко и, вспомнив Сеньку Огаркова, добавил;-Этот факт на них отрицательно подействовал.
Песляк все записал.
Песляк все записал.
- Проверим... Стрелкова поправим... А тебя предупреждаю,
- Так я же объяснил...
- Не дело это... Заходи...
"В порядке. Будь здоров", -думал Клепко, возвращаясь в цех.
И вдруг этот усач с расспросами. "Видать, за своего брата полковника вступаться решил". Клепко вновь испугался. Бросился искать своего бригадира, Пепелова.
Он знал, где его искать.
Иван Гаврилович имел одну страстишку: шахматишками баловался. Частенько после работы он встречался с дружками-приятелями и проводил час-другой за любимой игрой, зимой или в плохую погоду - в красном уголке, в ясные дни в заводском скверике.
Клепко туда и направился. И вскоре разыскал в тенистом уголке сквера своего бригадира. Пепелов играл С рыжим парнем из третьего цеха. Вокруг них стояло и сидело не менее десятка болельщиков.
Едва Клепко приблизился к играющим, они заспорили. Рыжий сделал ход и тотчас взял его обратно,
- Матец!-воскликнул Пепелов, хватая партнера за руку.
- Так я же еще не сходил.
- Схожено - сгажено.
- Так я же руки не оторвал.
В спор вступили болельщики. Мнения разошлись.
- Сходил... Будь здоров, - вмешался Клепко.
Пепелов покосился на него и будто не узнал.
- Ну ладно. Давай новую, - согласился Рыжий.
- Не буду. - Пепелов отодвинул доску.
- Заслабило. Зевку обрадовался.
- Просто люблю сильных партнеров. - Пепелов встал, пригладил свою черно-бурую шевелюру по-мальчишески, всей пятерней, и повернулся к Клепко, давая понять Рыжему, что разговор окончен.
Они пошли по аллейке.
Пушинки с тополей падали им на одежду, на лица и щекотали кожу. Клепко сдувал их, а Пепелов отмахивался, как от комаров.
- Чего приперся?-спросил он, как будто был недоволен приходом своего товарища, его вмешательством в спор с Рыжим.
- Да вот так... Действовать надо.
И Клепко рассказал о приходе в цех усатого Куницына и о своем опасении.
- Будь здоров, приятели. Защищать пришел... Мнето что - на бригаду тень...
- Не думаю, - возразил Пепелов.
- Смотри. Повернут. Завистников сколько угодно.
Давно тебя с доски Почета содрать собираются.
Пепелов даже приостановился. Честолюбие было его слабинкой. Не раз по поводу своей фотографии он слышал насмешки и колкие реплики товарищей, не однажды пытались возражать: "Почему все он? А другие?" Но всякий раз Пепелов доказывал своей работой право на эТо фото. И карточку не менял-нравилась. Он привык к своему месту на доске Почета. И к нему привыкли.
Клепко почувствовал колебания бригадира, поддал жару:
- Да тут еще факт с этим Кирилкой-бандюгой. Ты думаешь что? Забыли? Как бы не так. Прикрыли только, А надо-так в любое время вытащат и звбн поднимут.
Раздуют, будь здоров.
Пепелов шагал молча, все еще не принимая никакого решения.
- Вот и объединят, - не унимался Клепко. - Факт морального разложения. Факт этот... ну, как сказать?..
махинации, что ли... Конечно, я... мы ни при чем-.. Ты сам знаешь... Но пришить могут.
Пепелов выругался и кивнул Клепко: пошли, Они повернули к заводоуправлению, к Песляку.
* * *
Весь день работа не клеилась. Перекашивались рамы. Летели сверла. Стало ясно: оснастка не годится. Но другой не было.
Степан Степанович весь извелся. К концу рабочего дня в его активе всегда тридцать две рамы, зато в пассиве - пять сломанных сверл.
Каково же было удивление Степана Степановича, когда к нему подошел приемщик-сухонький старичок, заглянул в ящик с выработкой и сказал:
- Похвально. Такая неудобная деталь, и в первый же день почти норму дали.
- Какая там норма!
- Эти рамы, смею заметить, только по доплатным нарядам выполняли, потому что нормы завышены, работа трудоемкая, нерентабельная...
Степан Степанович догадался: старичок тоже удивлен тем, что он добровольно взял невыгодную деталь.
- Что делать? Надо ж кому-то?
- Похвально, похвально... Норма семьдесят две за смену. А у вас что получается? - он заглянул в свои бумаги. - Вы сдали тридцать семь да тут тридцать две...
- Какие тридцать семь?
- А утречком? Запамятовали?
И тут выяснилось: Сеня и девушки без его разрешения, тайком, рано утром выполнили часть его работы.
"Что же это?! Я же их подвел, и они еще мне помогают... Да еще втихаря".
Степан Степанович кинулся к начальнику цеха.
Он не знал, как реагировать на помощь молодежи.
Возмутиться? Снова обидятся. Они, вероятно, из чувства товарищества, из добрых побуждений выполнили часть его работы.
Сделать вид, что ничего не произошло? Это уж совсем по-детски. Даже приемщик знает: работа сделана.
Смириться? Еще больше совесть будет мучить, как ни крути, он подвел бригаду, эти рамы всем выйдут боком-заработок у всех полетит.
Кузьма Ильич был не один. Перед ним сидел "немолодой рабочий в черном берете и что-то говорил, перекладывая руки то на стол, то к себе на колени.
Кузьма Ильич держался неестественно, напряженно:
не смотрел в глаза собеседнику, а только старался сделать каменное лицо-не выдать своего истинного отношения к разговору. И это усилие было заметно.
Напряжение Кузьмы Ильича заставило Степана Степановича вслушаться в происходящий разговор.
- А возни с ним сколько, - проговорил рабочий и переложил руки. Отрезать, подрезать, зацентровать, протащить, и еще канавку. И за все две с половиной коп.
И за смену выходит один рубль двадцать пять коп.
А почему? Почему, я спрашиваю, другой вал всего на двадцать миллиметров подлиннее, та же работа, а десять коп штука? Почему такое? Объясни . мне, Кузьма Ильич.
- Не от нас же, Георгий Фадеевич, сам знаешь.
- Как работать, так от нас, как платить-на кого-то ссылаемся.
- Вспомни, как в сорок первом, в эвакуации, чуть не под открытым небом станки устанавливали,-произнес Кузьма Ильич, все еще пытаясь смягчить рабочего. -Сперва станки ставим, потом крышу ладим.
- Это другой вопрос, - невозмутимо проговорил Георгий Фадеевич. - А теперь? У кого-то шарики не срабатывают, а мы молчим. Стало быть, потакаем. Безобразие вглубь загоняем, вот что. - Он переложил руки на колени и произнес внушительно: - Я лично от этого наряда отказываюсь. Не буду, и все. Вот и пришел заявить.
Кузьма Ильич не пошевелился и не поднял головы.
- Подумай, Георгий Фадеевич. Неладно это.
- А я и подумал. Бестолковщина это, и мириться с нею нечего.
Кузьма Ильич сделал над собой усилие, попробовал улыбнуться.
- С женой поругался, что ли?
Георгий Фадеевич повторил упрямо:
- Я заявил, а твое дело остальное.
- Может, вместе подумаем?
- Не гневайся, Кузьма Ильич, не буду вместе думать. По другим вопросам-пожалуйста, а по этому не пойду на компромисс. А за себя я подумал. Крепко подумал.
Он поднялся и, не теряя достоинства, неторопливо вы* шел.
Кузьма Ильич сидел молча, разглядывая жирные пятна на картоне, что остались от рук Георгия Фадеевича.
- Видал? - спросил он после паузы. - И вот так каждый день.-Он повысил голос. Теперь ему незачем было сдерживаться и скрывать свое состояние. Портачат там, а я отвечай. - Он со стуком выдернул ящик стола и протянул Степану Степановичу тонкую брошюрку в твердом коричневом переплете. Проверь расценочки.
Ты на днях интересовался. Процент выработки большой, а зарплаты нет. Вот и не идут в станочники - о слесарях я и не говорю, - а все на конвейер норовят.
- А вы-то что? - не выдержал Степан Степанович.
- Пишем, доказываем. Сейчас этот вопрос в верхах решается. А ты-то чего пришел?
И хотя ответа на недоуменный вопрос-на поступок молодежи-у Степана Степановича не было, он сдержался, поняв, что его слова прозвучат сейчас некстати.
- Да так... Уже все ясно...
Кузьма Ильич заметил, что Стрелков чего-то недоговаривает, но расспрашивать не стал и о вчерашнем разговоре с Куницыным тоже решил не говорить.
- Как насчет рам? - спросил он.
- Да пока никак. Оснастку менять надо.
- Подумаем. Я тут кое-кого поспрошаю.
Степан Степанович поблагодарил начальника цеха и ушел с еще большей тяжестью на душе.
* * *
Сразу после работы он пошел в парк. Там хорошо думалось.
Парк был неподалеку, в трех кварталах от его дома.
Степан Степанович помнил эти места по войне. Здесь была городская свалка. Однажды, возвращаясь из-под Пулкова, он попал здесь под бомбежку, отлеживался среди мусора и отбросов. Теперь участок не узнать было.
В тенистых аллеях стояли длинные скамейки с удобными спинками. На главной аллее, широкой как улица, бил фонтан. Против фонтана, на высоких постаментах, возвышались бронзовые бюсты героев-защитников города.
Возле них останавливались люди. Вокруг фонтана бегали ребятишки.
Степан Степанович прошел в дальний затененный уголок, сел на скамейку у пруда.