Когда мое сердце вернулось на свое место из ушей, я двинулась дальше.
– Вообще-то в машине неудобно.
– Да… Я должен позаботиться о месте, но я об этом ничего не знаю, – растерянно произнес Глеб. – Наобум не хочется. Вдруг клоповник какой окажется. У тебя есть что-то приличное на примете?
– Нет, но отелей много разных. Отличаются по цене.
– В нашем случае цена не имеет значения. – Тихо сказал он.
В отеле Глеб слился с четой похотливых кактусов, изображенных на картине, пока дрессированные мальчики занимались оформлением другой пары.
В номере он сел в кресло, положив руки на колени, словно под кабинетом врача в ожидании надписи «входите». Я присела рядом. Пациент не шелохнулся.
– Что-то не так?
– Сейчас… Мне надо прийти в себя… Минутку…
Я нашла на музыкальном центре умиротворяющую музыку, включила мягкий свет, зашторила окно, стараясь двигаться бесшумно, как медсестра в палате непривязанных буйных психов. Глеб следил за моими перемещениями, полуприкрыв глаза. Когда оставалось снять покрывало с кровати и в принципе, можно было идти домой за отсутствием необходимого числа участников процесса, он вдруг поднялся.
– Я готов. – Произнес он, оставшись стоять возле кресла.
– Иди в душ, – напомнила я алгоритм действий.
– Иду. – Послушно ответил он и пошел в душ.
Полилась вода. Я заглянула. Он стоял под душем с закрытыми глазами, опустив руки. Я разделась. Глеб вышел из душа с видом человека, принявшего тяжелое решение.
Я собралась помочь ему и процессу, но он неожиданно резко убрал мои руки. Его лицо, прежде мягкое и нерешительное, исказилось. Он медленно снял очки. Беззащитных глаз за ними не оказалось. Увеличенные, словно эрегированные близорукие глаза светились звериным блеском. Он с силой схватил меня за волосы и проговорил чужим хриплым голосом:
– Ты хочешь, чтобы я тебя вые*ал?
– Хочу…, – удивилась, возбудилась и испугалась я одновременно.
Новый Глеб издал животный стон или клич и кинулся на меня как изголодавшийся хищник на свежее мясо.
Наевшись, он обессилено рухнул навзничь.
У меня болели запястья и щиколотки, как после тисков, и макушка, с которой чуть не сняли скальп.
Он вновь неподвижно лежал с закрытыми глазами. Я смотрела на его ухоженное, подкаченное тело, чистую, нежную кожу. Странно, что он так стеснялся…
– О чем ты думаешь? – Открыл он глаза.
– Ты такой классный.… Не понимаю, чего ты так стеснялся сначала, как будто не мог решиться.
– Не мог.
– Ты никогда не изменял жене? Это первый раз?
– Второй.
– А первый с кем? – Ревниво спросила я.
– С подругой жены.
– Как так?
– Так получилось. Она была у нас в гостях, осталась ночевать.
– И? Ты напал на нее из-за шкафа?
– Нет. Я спал. С женой. Проснулся среди ночи от того, что кто-то сосет… Она стояла возле кровати с моей стороны на коленях и делала это…Я думал, не переживу. Думал, этот минет будет первым и последним…
– Первым!?! А жена?
– С ней такого не было.
– А что с ней было?
– Что-то было… Сейчас уже ничего нет.
– Зачем ты с ней живешь?
Он погладил меня по лицу и снова закрыл глаза.
– Ты очень красивая.
– Спасибо. А подруга что? – Не унималась я. – Как она объяснила свое поведение?
– Сказала, что я ей нравлюсь, и что давно мечтала это сделать и ночевать специально осталась…
– Продолжение было?
– Да. Я взял ее на работу. Она неплохой бухгалтер. Но работать было невозможно. Каждый раз, когда мы оказывались в кабинете вдвоем, был секс. Пришлось уволить, но отношения продолжались. Она хотела замуж. Я был не готов. А когда решился, она сказала, что заболела, что у нее нашли рак, и что она уже не хочет.
– Она жива сейчас?
– Да.
– А с женой они по-прежнему дружат?
– Общаются.
– И ты ее видишь?
– Редко.
Он обнял меня и прижал к себе с такой силой, что в спине что-то хрюкнуло.
– Ты просто в какого-то зверюгу превратился! Я даже про игрушку забыла! – Поделилась я.
– Какую игрушку? – Приоткрыл он глаза.
– Фаллоимитатор. Всегда с собой беру. Знаешь, на член надейся, а сама не плошай. Моя народная пословица.
– А можно взглянуть? Я не видел никогда…
– Никогда?!?
– Никогда.
Я достала из сумочки прелестный резиновый писюн, розово-бежевый, с аккуратной головкой, размера члена среднестатического гражданина.
– Вот.
– Можно подержать?
– Можно, конечно…
Он взял игрушку дрожащими пальцами и долго вертел возле близоруких глаз. Надевал очки, отодвигая ее от глаз, и снова снимал очки, поднося ближе к глазам. Так, наверное, рассматривал Адам яблоко, которое Ева сунула ему в руки. Все ужасы и все радости мира, предвкушение наслаждения и предчувствие падения, все, что много позже назовут оргазмом, склерозом и катарсисом предчувствовал он в его розовом бочке и зеленом хвостике.… Нет, пожалуй, образ Адама не подходил. У прапраотца не было очков, и он еще не знал, что от лишних знаний портится зрение, впрочем, как и наоборот – от лишнего зрения портятся знания…
– Прикольный…, – вернул Глеб игрушку, – похож на настоящий?
– Похож. А ты не видел настоящих?
– Видел, конечно. В бане, в душе. Но в руках не держал. Прикольно, – повторил он.
– Что именно?
– Что ты взяла его с собой.
– Я всегда беру. На член надейся… – затянула я народную мудрость, но вдруг поняла, что он не об этом.
– Пора. – Сказал он, вставая.
– Я хочу спросить тебя…
– Спроси.
– Тебя возбуждает мат? Ты меня удивил сегодня еще и этим. Не ожидала услышать от тебя….
– Да. Я не использую эти слова в речи. Для меня это неприемлемо. Наверное, поэтому они для меня остаются такими яркими, вкусными. Не помню, когда последний раз я что-то такое произносил. Даже и не было такого. С тобой мне захотелось. Ты что-то открываешь во мне. Чего раньше не было или я не знал об этом…
В следующую «обеденную» встречу на Глебе была рубашка в мелкую цветную клеточку и черные джинсы. Так не одеваются оленеводы, скорей, ковбои. Он был улыбчив и взволнован, и внимательно рассматривал меня, словно хотел запомнить навсегда.
– Почему ты так смотришь? – Спросила я.
– Ты мне нравишься.
– Это единственная причина?
Он молчал, не решаясь сказать.
– Знаешь, я все вспоминаю твою игрушку… Мне даже снилось, как держал в руках и как …
– Что?
– Взял в рот…
– Ты хочешь взять в рот?
– Да…
– Игрушку? Или живой?
Его глаза за очками вспыхнули.
– Ннет… не знаю…сначала игрушку.…Хочу почувствовать как это.…Хочу почувствовать, что ты чувствуешь, когда берешь мужской член в рот.
– Это сильно зависит от того, что я чувствую к его хозяину.
– Я не совсем об этом.… Бывал же у тебя просто член… когда просто хочется взять в рот. Я хочу знать, что это за ощущение…
– Хорошо. Давай попробуем.
– Когда?!?
– Да хоть сейчас.
– Сейчас?!? Здесь?!? Ты сумасшедшая…
Его голос дрогнул, глаза потеряли фокус.
– Лучше не здесь, в машине.
В машине он был тих и серьезен.
– Паркуйся здесь. Пересаживаемся. – Привычно командовала я.
Он молча забрал ноутбук, куртку и пакет с заднего сиденья и сел, положив руки на колени, как провинившийся ребенок. Я достала резиновый член и приставила к своему паху. Он смотрел не мигая.
– Давай, возьми его! – Подбадривала я.
Он не двигался.
– Ну!
В следующую секунду он кинулся на игрушку.
Одной рукой я удерживала на себе член, другой расстегивала джинсы Глеба. Через несколько залпов сердца в ушах, он со стоном отвалился на сиденье и затих.
Блики от проезжающих машин делали нас видимыми на мгновенья и снова прятали в ночь. Он открыл глаза и крепко прижал меня к себе.
– Ну как? – Спросила я.
– Я еще не понял…
Я извлекла из сумки второго резинового красавца в полтора раза толще первого.
– Попробуешь?
– У тебя их набор что ли? – Улыбнулся он.
– Коллекция, – ответила я, держа в руке резиновые члены как грибы.
– Фотки такие раньше были в газетах, только с грибами, – поймал он мысль.
– Ага. И подпись: домохозяйка из Москвы собрала рекордный урожай.
Мы засмеялись.
Он сжал меня так сильно, что стало трудно дышать.
– Я хочу попробовать живой…, – тихо сказал он. – У тебя есть кто-нибудь для этого?
– Надо подумать. А у тебя?
– У меня нет. Есть пара близких друзей, но им я не стану предлагать.
– Да уж. Дружба и минет две вещи несовместные.
– Вот. Подумай ты.
– Хорошо. У меня есть один примерный семьянин, который в смысле секса за любой кипеж. Я поговорю с ним.
– Быстрей поговори, ладно? – Попросил Глеб.
– Ладно…
Свет проезжающих машин возвращал меня к настоящему из прошлого, в котором растворился Глеб.
– Быстрей поговори, ладно? – Попросил Глеб.
– Ладно…
Свет проезжающих машин возвращал меня к настоящему из прошлого, в котором растворился Глеб.
– Первый раз это было в походе, в школе. Нам было по тринадцать, – говорил он. – Мы лежали в палатке рядом, он стал трогать меня. Было очень стыдно и очень приятно.… Потом я трогал его. Мы не дружили и не приятельствовали, мне было неловко даже смотреть на него.… Вспоминаю всю жизнь. У самого уже сыновья выросли, а того мальчишку забыть не могу….
Резкий свет хлестнул его по лицу, передвинув несколько десятилетий.
– Второй раз совсем недавно был. В душе фитнес клуба, куда я хожу. Там общая душевая, и вечером уже, мы оказались вдвоем с мужиком. Он посматривал на меня так странно, а когда я отвернулся к стене, то почувствовал его сзади и как он обхватил рукой…. Он что-то сказал, но я не расслышал, в ушах зашумело. Вылетел оттуда, и всех этих лет словно не было, так стало стыдно и приятно, как тогда в палатке…
– Это всё, что было за всю жизнь?
– Всё.… Если не считать мыслей, желаний, воспоминаний. Я даже, знаешь, тут недавно залез на сайт знакомств и договорился с мужиком, показавшимся мне приличным, встретиться в машине. Ждал целый час, но он не приехал…
Новый световой хлыст ударил по глазам. Глеб поморщился и отвернулся.
– Возьму машину с затемнёнными стеклами, – проговорил он.
– Эти нельзя затемнить?
– Можно. Но я все равно собирался менять. Поговори быстрей, пожалуйста, с этим твоим знакомым, ладно? – Напомнил он.
Втроем с примерным семьянином мы встретились через день. «Ради тебя я готов даже на это» – поклялся семьянин, и мы договорились для начала пообедать вместе. Приталенный пиджак Глеба цвета весеннего ягеля и клетчатое кашне выглядели скоморошными на фоне офисного костюма семьянина, покинувшего свой банк на целый час раньше ради знакомства на троих. В ресторане Глеб был обаятелен и остроумен. Семьянин не отставал, но после встречи весело резюмировал: «видимо, я больший лесбиян, чем думал о себе, хотя ради тебя, ну ты знаешь…»
«Не надо одолжений» – офисно ответил на это Глеб, и семьянина пришлось оставить в покое.
– Найди мне другого! – Потребовал Глеб. – Кто у тебя еще есть?
– Есть одношкольник. Мы ведем вялую переписку на «одноклассниках», суть которой сводится к тому, что «хорошо бы как-нибудь встретиться». Пока не встретились.
– Кто он, чем занимается?
– Он работает в телефонной компании, инженер, развелся недавно, зовут Арсений.
– Ты видела его член?
– Нет. Я же говорю, мы просто болтаем на «одноклассниках».
– Хорошо. Предложи ему. – Деловито распорядился Глеб. – Кажется, у меня нет знакомых инженеров Арсениев из телефонных компаний. Не хотелось бы встретить знакомого.
Арсений ответил неожиданным согласием. Выяснилось, что это его самое заветное желание, быть с парой. Мы встретились в кафе втроем. Глеб в облегающей сиреневой рубашке с вышивкой, зауженных темных брюках и новой стрижкой. Кудри сомнений исчезли с его головы, оставив лишь два золотых завитка очков под охраной русо-седой стерни стриженых волос. Он был великолепен. Сконфуженный Арсений принялся оправдываться, что с работы и не успел переодеться, но неловкость заелась непринужденной болтовней, перекрестными взглядами и растущим желанием. Возникла тема, что не глядя серьезные дела не делаются. Арсений покраснел.
– Ты… вы… хотите посмотреть на мой… на меня..?
– Можно? – С наивной наглостью спросил Глеб.
Арсений смутился еще больше.
– Нужно! – Бесцеремонно подытожила я. – Пошли в туалет!
– В какой? – Глеб встал.
– В мужской. Мы же смотрим мужчину…
Тройное желание достигло апогея.
Мы направились в туалет под взглядом ко всему привыкшего официанта. Больше в зале никого не было.
Арсений прилип к стене с развешанными по ней авангардными репродукциями.
– Прилично здесь как… картины…, – начал он издалека
– Сам достанешь? – Свернула я культурную программу.
У одношкольника тряслись руки. Он начал расстегивать джинсы, путаясь в ремне и молнии. Я помогла, чувствуя, что мои пальцы тоже плохо слушаются. Увидев член Арсения, Глеб застыл. Очки не могли скрыть безумие слепого взгляда. Так смотрел бы чайник в момент закипания, если бы у него были глаза и не было носика.
– Пошли в машину! Здесь нельзя! – Хрипло приказал Глеб, и мы, друг за другом, словно олени цугом, вышли из кафе.
Втроем мы уместились на заднем сиденье нового «ягуара» Глеба с затемненными стеклами. В салоне пахло новой кожей, переливался джаз. Внешний мир проявлялся редкими отсветами только в лобовом стекле.
Я села между мужчинами. Одной рукой я направляла член Арсения в рот Глебу, как игрушку, другой дрочила Глебу, напоминая Алладина – передовика, трущего двумя руками две лампы одновременно. Я выпускала сразу дух джинов и исполняла тайные желания сразу двух мужчин, прятавших их на самом дне своих сосудов…
Дискотечный грохот сердца в ушах заглушал звуки джаза.
Глеб кончил первым.
Потом они оба полулежали, закрыв глаза, с двух сторон от меня. Темные стекла не пускали свет реальности в сбывшуюся ненадолго сказку двух взрослых уставших мужчин, и я помогла сбыться этой сказке. Я шевелила уставшими пальцами, словно Алладин на вручении приза «За лучшую натертость», и чувствовала что-то похожее на гордость.
Сквозь лобовое стекло проник свет разворачивающейся фуры.
Глеб очнулся.
– Пора.… Куда вас подвести, Арсений?
– До следующего перекрестка. Я здесь недалеко живу, – буднично ответил тот.
Глеб пересел за руль. Возле перекрестка мы поцеловались с Арсением, и он ушел.
– Он не кончил! Почему!? – Недовольно спросил Глеб, когда мы остались вдвоем.
– Не знаю. Волновался наверно… Не каждый день такое случается.
– Да. Не каждый.
– Ну и как тебе твой сбывшийся мечт? – Спросила я.
– Мне было хорошо. – Проговорил Глеб. – С тобой хорошо. В этом дело.
В последний наш обед знакомые олени снова брели через непролазную грудь от левого рукава к правому. Вязаный снег в густо-синей ночи сыпал им на спины и рога, но они не замечали. В отросшей стерне русо-седых волос Глеба вновь наметились завитки.
– Ты снова в этом свитере. Жена покупала?
– Сам. Кажется, в Финляндии. Или в Дании. Не помню. Давно. Я люблю уютные вещи.
– А у меня никогда не было такого свитера.
– А у меня такой женщины, как ты, никогда не было…
– Глеб.… Что ты теперь хочешь?
– Без тебя не хочу ничего. А с тобой не могу.
– Почему не можешь?
– Потому что я женат.
– Ты всегда один, зачем тебе жена?
– К родственникам ходить, – грустно ответил он.
Он остановил машину там, где я сказала, у магазина. Мы простились. Я отправилась топить безысходные мысли в ворохе новых тряпок, которые никогда не надену.… Его звонок застал меня в примерочной.
– Я не уехал… Я рядом.…
Я побросала тряпки и побежала к нему.
На затемненных стеклах «ягуара» изнутри стояли еще и дополнительные защитные экраны, делающие его похожим на танк.
Мы набросились друг на друга…
Он сжимал меня так сильно, что во мне то и дело что-то трещало и хрюкало. Словно в последний раз…
Он вылизывал меня, как вылизывает старая кошка своего последнего котенка, которого сейчас отберут…
Он целовался так, словно вековой запрет на поцелуи через секунду вернут обратно и больше никогда это не будет можно… Никогда…
– Иди…. я больше не могу…, – глухо произнес он и отвернулся.
Потом Глеб пропал.
«Срочная командировка, много дел, на носу выставка» – отвечал он на мои вопросы по почте с опозданием. Я скучала…
– Как ты? – Вдруг позвонил он.
– Скучаю…, – призналась я.
– Я мог бы подъехать минут на пять-десять, не больше. Но тебя же это не устроит?
– А тебя?
– Вопросом на вопрос некрасиво отвечать.
– Я не могу без тебя! Ты мне нужен! Я хочу тебя видеть …, – сыпала я бесполезным снегом признаний.
– Как часто?
– Не знаю.
– Ты понимаешь, что, сколько бы мы не виделись, будет мало?
– Понимаю. Но давай просто сходим куда-нибудь? В клуб…
– Я не могу в клуб. Мне придется врать жене, а я не хочу ее обижать.
– Чем же ты ее обидишь?
Он замолчал.
– Устал я. Не могу и не хочу ничего. Нельзя…, – проговорил он и отключил телефон.
Длинные гудки распарывали стежок за стежком пространство между нами, где на миг исполнились желания, и снова опустились серые стекла будней.
Никто и никогда не осмелится жить так, как хочет, как никогда не добегут вязаные олени туда, где им хочется быть…
Прочитанная где-то фраза вывалилась из меня комком свалявшейся оленьей шерсти: «Любимые мужчины всегда живут с женщинами, которым они не нужны».