От Текстильщиков до Полянки далекая дорога, и я перехлюпал не одну тонну грязи. Но десантные ботинки еще держали тепло ног своего хозяина.
Потом я тихо прошел в квартиру, упал на диван и уже ничего не помнил.
Бравым огурцом я ощутил себя часа в три дня. Тут же захотелось обрести что-то постоянное. Но все женщины и девчонки, которых любил и знал, вряд ли вспомнили и всплакнули о безвременно ушедшем Раевском. Даже девушка Настя из налоговой полиции, так беззаветно любившая меня… Милое существо, секретарь могущественного УСБ – управления собственной безопасности налоговой полиции. Безвозвратно разошлись наши пути. Я уволился, решив раз и навсегда, к чертовой бабушке, снять погоны. И как оплаченный чек, надеть на штырь: голубые погоны десанта, зеленые – погранвойск, черные – полицейские.
Ноги сами приволокли меня на Маросейку. В бюро пропусков Федеральной службы налоговой полиции – так стала называться эта контора – набрал четыре цифры 32-43 и попросил пригласить Настю.
Я исчез из ее жизни, но самодовольно мечтал, что она, использовав возможности аппарата спецслужбы, неожиданно найдет меня… С тех пор прошло почти два года. Но я стал чужаком, потому что изменил «ордену рыцарей госбюджета», клану «финансовых стражей». Я стал никем. Жалким налогоплательщиком, причем самого скверного пошиба, категории «БОРЗ» – без определенного рода занятий. Кстати, по-чеченски это слово обозначает «волк». И автомат с таким же названием есть: «BORZ. Made in Ichkeria».
«Настя в декретном отпуске», – услышал я будничный голос и почувствовал себя Арлекином, которому откуда-то сверху вылили на голову ведро помоев.
Идиот, еще бы через двести лет пришел…
И тогда я пошел в департаментский, самый что ни на есть налогово-полицейский «чипок» – в надежде хоть там увидеть знакомые лица. Располагался он под тихушной вывеской «Подъезд № 1». Второй и третий этажи были отведены под гостиницу, доставшуюся от оборонного ведомства. А вот на первом этаже, за поворотом, потчевали водками, колбасами, чаем и фирменной яичницей «Глаза и сосиски».
Раньше сюда свободно мог войти любой приличный господин. Но, кто знает, вдруг за время моих странствий здесь уже ввели пропускной режим. И на то резон: наймиты криминального капитала не преминут воспользоваться самым доступным способом получения секретных сведений, которые подвыпившие налоговые полицейские могут разгласить в своих застольных разговорах.
Предвидя это, я вошел уверенной походкой бывалого завсегдатая, ослепил улыбкой гостиничную администраторшу.
– Вечер добрый! – В приветствие я вложил ровно столько тепла и дружелюбия, сколько, по обыкновению, и раздаем людям, которых встречаем иногда и знаем лишь в лицо.
Меня так и восприняли – как мужчину, который иногда посещает департаментское кафе. И тоже ответили улыбкой.
Мне повезло: в кафе сидели мои старые знакомые – начальник отдела банков и страховых компаний Нури Ахмедович Ходжаев, редактор газеты «Налоговая полиция» Коля Кондрашов, Паша Арестов из управления собственной безопасности и начальник пресс-службы Иван Петрович Савчук.
Все та же черноглазая, но слегка располневшая Татьяна стояла за прилавком. Я знаю, что она любила Раевского. Раевский был веселым холостяком, умевшим между заказом колбасы, яичницы и водки так ловко ввернуть комплименты о ее прелестях, что она, зардевшись, роняла тарелки и переливала через край стакана томатный сок.
Я сказал «добрый вечер». Тем, прежним голосом, с тем же тембром, с той же интонацией… Как в старой телепередаче, где еще не старый Михаил Державин в кабачке «13 стульев» начинал вечер доброго юмора с одной и той же фразы, сказанной так и не иначе…
А мой юмор, похоже, был странным.
Татьяна вздрогнула. Все та же Таня, только слегка подобревшая.
– Добрый вечер, – ответила она и пристально посмотрела мне в глаза.
Глаза мои, конечно, были прежними. Единственное, что осталось. На какое-то мгновение она растерялась, потом как будто обиделась на странный розыгрыш. Только один человек в мире мог именно так произнести «добрый вечер» – Володя Раевский. И никто другой.
– Как всегда, – просто сказал я. – Бутылку «Департаментской», «Глаза с сосисками», зеленый горошек, ветчины грамм сто пятьдесят и стакан томатного сока.
Татьяна, однако, взяла себя в руки, пошла на кухню выполнять заказ.
Мои бывшие товарищи тихо чокались рюмками и еще тише разговаривали. На меня даже не глянули.
Татьяна принесла водку, тарелки с яичницей и сосисками, горошком, ветчину, томатный сок.
– У вас глаза, как миндаль. А по цвету – оливки, – сказал я. – Странно вас видеть среди московских снегов. Вы должны были родиться на Юге. Где-нибудь в Италии…
Татьяна порывисто вздохнула.
– Мне уже такое говорили. Слово в слово. Вы чем-то похожи на него…
– На кого?
– Он умер…
– Жаль.
– Вы раньше бывали у нас?
– Первый раз.
– Я почему-то боюсь вас, – откровенно сказала Татьяна. – Берите ваш заказ. Приятного аппетита.
– Почему боитесь? Разве я дал хоть малейший повод? – Я постарался улыбнуться как можно шире. На женщин это действует.
Татьяна зябко повела плечами и запахнула на груди платок, которым укрывала плечи.
«Может, попытаться соблазнить ее?» – подумал без энтузиазма.
– У вас просто голос так сильно похож… Как будто с того света.
– Да нет, я вполне живой. Потрогайте мою руку, она теплая.
Но Татьяна наотрез отказалась. Вот и соблазни…
– А знаете ли вы, что такое реинкарнация?
– Нет.
– Мне что – теперь всю жизнь с клеймом покойника ходить? – обиженно спросил я.
Она промолчала.
Я до белков закатил глаза и, забрав поднос с заказом, сел за свободный столик.
Через полчаса я расправился с водкой, и мне стало еще грустней.
Мои бывшие коллеги уже не шушукались, а, разделившись попарно, что-то рьяно обсуждали. Судя по обрывкам разговоров, старина Ходжаев и «полицейский интеллигент» Арестов «мыли кости» департаментским женщинам, а Кондрашов и Петрович, склонившись над недоеденной сосиской, планировали какую-то пропагандистскую акцию против акул капитализма.
Я заказал еще бутылку водки и на оставшиеся деньги – колбасы и ветчины.
Наверное, я слишком навязчиво пялился на ребят, потому что Нури Ахмедович вдруг сурово спросил:
– Вы что-то хотели?
– Хотел пригласить вас к себе за столик! – предложил я.
– Спасибо, но у нас свой разговор, – тут же отказался Нури.
– Я от чистого сердца, – сказал я. – Понимаете, я тоже служил в налоговой полиции, потом уволился в связи с переходом на новую работу. Просто думаю, зайду, может, знакомых встречу. И вот никого не встретил…
Все замолчали и с явной досадой ждали, когда я закончу.
– Спасибо, мы в состоянии сами заказать себе, – перебил меня Арестов. – Тем более, если вы служили в налоговой полиции, должны понимать, у нас не приняты пьяные знакомства.
Ах, Паша, Паша, раньше ты не был таким заносчивым занудой. Хрен с вами, обойдусь.
– Извините, ради бога, – сказал я. – Мне вовсе не хотелось вас обидеть.
– Кто вам сказал, что мы обиделись? – резко спросил Арестов.
Коля положил ему руку на плечо:
– Паша, все нормально. Товарищу просто не с кем выпить, оставь его.
– Ребята, извиняюсь, только один вопрос. Вы знали такого – Раевского?
– Ну, знали, а что? – отозвался Нури.
– Я его друг.
– Он работал у нас полтора года…
– Не скажете, как его можно найти?
– Насколько мне известно, он умер, – равнодушно ответил Нури.
(Всегда я тебе был поперек горла!)
– Когда?! – попытался я вложить всю силу скорби. Но получилось всего лишь некое гортанное подобие вопля. Я устал скорбеть по собственной кончине.
– Когда – не помнишь? – с досадой спросил Нури у Паши.
– Где-то полтора года назад, – сказал он, наморщив лоб.
– 23 декабря 2001 года! – раздался голос за нашими спинами.
Оказывается, Татьяна слышала наш разговор. Буквально через минуту она достала откуда-то газету с моим некрологом и протянула ее мне. Она до сих пор не могла забыть Раевского! Неужели я давал ей какие-то надежды?
Я впился в пожелтевшую страницу газеты «Человек и Закон». Как давно я писал эти строки…
– Бедный Вовка, бедный Вовка! – запричитал я, обхватив голову ладонями. – Умереть в расцвете сил! Пройти Афган, Абхазию, Таджикистан и найти свою смерть в Москве… Отчего он умер? Как это случилось? – резко спросил я, как бы намекая, что господа из налоговой полиции не уберегли славного товарища.
– Он работал у нас недолго. А уволили мы его, если хотите знать, за связи, порочащие офицера налоговой полиции. Он вечно якшался с уголовниками, работал в охране криминальных банков. Вот и умер в расцвете сил. Предатели на земле долго не живут.
– Он сам уволился и никогда не был предателем! – вскипел я. – А ты, Нури, всякий раз подставлял его, опасаясь за свою шкуру!
– Он работал у нас недолго. А уволили мы его, если хотите знать, за связи, порочащие офицера налоговой полиции. Он вечно якшался с уголовниками, работал в охране криминальных банков. Вот и умер в расцвете сил. Предатели на земле долго не живут.
– Он сам уволился и никогда не был предателем! – вскипел я. – А ты, Нури, всякий раз подставлял его, опасаясь за свою шкуру!
– Я?! Да кто ты такой? С кем разговариваешь?
– Я двоюродный брат Раевского!
– А это мы сейчас проверим!
Паша вскочил, встал за моей спиной.
– Предъявите документы!
Следом поднялся Нури. Кондрашов смотрел на меня укоризненно, а Петрович – испуганно.
– Коля, иди за физзащитой! – сказал Ходжаев.
Я вытащил пачку и бросил на стол: два паспорта, бумажник с квитанциями, удостоверение офицера запаса.
– Черт знает что! Почему пускают посторонних?
Татьяна пожала плечами, мол, я тут ни при чем. Паша перелистывал странички документов и продолжал ругаться. Все они были выписаны на имя Владимира Ивановича Кузнецова. Тут я вспомнил, что в бумажнике лежало и свидетельство о праве на льготы – за войну в Афганистане, причем, самое печальное, на фамилию Раевский. Обменять или выписать свидетельство на Кузнецова было весьма трудно: требовались подтверждающие документы об участии в боевых действиях. Как пояснил один посвященный кадровик, проще было купить «корочку» за взятку.
Я уже хотел сгрести со стола все свои документы и ретироваться, но тут в дверях появились трое с автоматами – физзащита. Двоих я узнал: сам учил их приемам захвата, блокирования, охраны доверенного лица. Они окружили меня, и тут произошла кульминация: Паша выудил «чужое» свидетельство о праве на льготы.
– Раевский Владимир Иванович! – торжественно прочитал он. – Откуда оно у тебя?
– Володя передал на хранение, – вяло стал сочинять я. – А сейчас хотел найти его, чтобы вернуть. Документ серьезный.
– Серьезные, парень, твои дела! – объявил Паша. – Придется тебе пройти с нами. Наручники ему!
– А по какому праву? – возмутился я. – Кто ты такой, представься!
– Я офицер собственной безопасности. Разберемся, какой ты бывший налоговый полицейский, и отпустим.
– Ну, и охраняй свою безопасность! А наручники надевать не имеете права!
– Сатана! – пробормотала за спиной Татьяна.
Дальше все происходило, как в дурном сне. Меня повели по долгим анфиладам здания-паука. По пути я не встретил ни одного знакомого лица. Процессия молча дошла до коридора, где располагалось УСБ. Меня ввели в один из кабинетов, где наконец освободили от наручников. Появились новые люди. Одного из них я узнал: это был заместитель начальника управления собственной безопасности Сычев. Он тут же начал «раскрутку».
– Дела твои плохи, парень, – мрачно сообщил он без предисловий. – Ты можешь сесть сразу по нескольким статьям: «шпионаж», «незаконное проникновение на территорию охраняемого объекта», «кража документов», «незаконное использование чужих документов», а самое главное – «преднамеренное убийство».
Я решил спокойно выслушать вольную трактовку Уголовного кодекса. А Сыч продолжал пугать. Думал, что это у него классно получается.
– Сейчас ты покаешься и напишешь, что делал на территории Федеральной службы налоговой полиции России. А потом мы решим, как с тобой поступить.
Я не стал отказываться. И на листе написал:
«Прокурору г. Москвы
От гражданина
Кузнецова Владимира Ивановича
ЗАЯВЛЕНИЕ
Сообщаю Вам, что 20 мая т.г. был незаконно арестован сотрудниками налоговой полиции в кафе здания на Старосадском переулке. В кафе, которое неожиданно оказалось «Налоговой полицией» (названия на двери не было, а то я бы вряд ли появился в нем), зашел попить водки под названием «Департаментская». Что и сделал беспрепятственно. Выпил 0,5 л водки + 0,5 л заказал (осталось на столе по причине ареста). Закусывал: яичница «Глаза и сосиски» – 1 порция; ветчина – 400 гр. (съедено около 200 гр. по причине ареста); горошек зеленый – 100 гр., томатный сок – 200 мл.; колбаса «вареная» – 150 гр.; хлеб – 4 кусочка. В связи с незаконным арестом прошу возместить стоимость водки 0,5 л и 200 гр. ветчины или выдать в натуральном виде. Свидетельство о праве на льготы на имя Раевского В.И. хранил у себя по его просьбе.
Кузнецов В.И.».
– Это все туфта! – сказал Сычев, прочитав мое письмо. – Мы тебя посадим. Но если ты будешь нас слушаться, то, возможно, скоро окажешься на свободе. И, скажем, мы поверим, что ты не убивал Раевского, а просто нашел его свидетельство на улице… Но для этого ты должен нам рассказать, на кого работаешь и кто тебя послал подслушивать разговоры налоговых полицейских.
– Я же сказал, что пришел попить водки.
Вмешался Паша:
– А ну-ка расскажи, где и когда ты работал в налоговой полиции?
– Я пошутил.
– А откуда ты знаешь Ходжаева? – продолжал выпытывать Арестов.
– Да вы сами его по фамилии называли! – тут же ответил я.
Ходжаев и Арестов наморщили лбы.
– Пить надо меньше!
Сычев бросил на них красноречивый взгляд.
– Хорошо, – сказал Ходжаев. – А откуда тебе известно про наши взаимоотношения с Раевским?
– Я все понял после твоей же первой фразы о том, что он опорочил звание офицера и был предателем. Уж я-то его хорошо знал. И предателем он никогда не был. Так что заврался, дядя… Вот такие, как вы, его и угробили!
– Парень, ты, наверное, не понял, куда попал! Это УСБ – собственная безопасность!
– Ну и охраняй себя, я тут при чем?
– Мы не таких раскалывали!
Меня так и подмывало напомнить ему про его былые «подвиги» и «кагэбэшные» подставы, о которых я знал. Но сдержался: зачем раскрываться? Для чего тогда было затевать злополучную пластическую операцию?
Сычев прекрасно знал, что «умерший при странных обстоятельствах» бывший капитан налоговой полиции Раевский благодаря своим наработанным личным связям в банковской сфере Москвы «нарыл» на него компрометирующие сведения. Но не только на него нарыл этот капитан, но и на «старшего компаньона» – недавно тихо уволившегося заместителя директора Федеральной службы налоговой полиции Николая Валентиновича М-ского.
Такие дела… Безопасности ради о человеке по фамилии Раевский я даже думать стал в третьем лице.
Что же «нарыл» этот мерзавец-капитан? Оказывается, ни много ни мало, тандем Сычева и генерала М-ского контролировал доставку угнанных из Германии и других европейских стран престижных автомобилей, дальнейшую их адаптацию и реализацию на территории России и СНГ. Суммы вращались умопомрачительные…
Копии документов, доказательную базу, фамилии свидетелей, словом, густой компромат – все это я представил в прокуратуру. Обещали внимательно рассмотреть. До сих пор рассматривают…
А сейчас вот очень внимательно рассматривали меня.
– На какую бригаду работаешь? Какой банк тебя послал? Только не прикидывайся «шестеркой». Слишком много знаешь… Молчишь? А как насчет иголок под ногти? Сейчас отправим тебя в тюрьму и там попросим, чтобы тебя определили к педрилам. К утру петухом закукарекаешь!
– Что за жаргон, что за методы, Сычев! – Я все же не удержался и назвал его по фамилии. – Ты же бывший сотрудник КГБ, «белый воротничок», интеллектуал, а ведешь себя, как тупой поганый мент!
Он осекся, и спесь его мгновенно сползла с лица.
– Откуда ты меня знаешь?
– Тебя только что называли по фамилии. А кагэбэшное чванство написано на твоей роже.
Кажется, Сычеву захотелось прочистить уши и поискать поддержки у коллег. Но он сдержался и после паузы сказал:
– А ты не простая штучка. Значит, твои хозяева ведут персоналии на руководство налоговой полиции? Тем хуже для тебя…
На этом наша беседа завершилась.
Ночь я провел в ближайшем милицейском изоляторе временного содержания. В камере, кроме меня, были два кавказца и юноша с вороватыми глазами. Общаться не хотелось.
Я знал, что рано или поздно Сычев установит, когда и при каких обстоятельствах были выписаны документы на офицера запаса, бывшего «афганца» Кузнецова В.И. Но где сейчас мои покровители, которые санкционировали мне пластическую операцию, заменили документы… Возможно, уволились и охраняют интересы коммерческих банков и финансово-промышленных групп. Но даже если они и узнают, что я – спецагент МВД, то это вовсе не спасет меня от тюрьмы. Они всерьез считают меня шпионом, диверсантом, наймитом буржуазии. Мол, работал на МВД, потом перекупили бандиты… Уж я-то знаю эту бесхитростную логику.
Вот во что обошлась мне капелька ностальгии! Пока я спасал свое тело, душа моя, опрометчиво рванувшись к жизни, попала в клетку.
Всю ночь я размышлял над превратностями судьбы. Почему мои добрые знакомые, в гиблой ситуации рискнувшие бы жизнью, чтобы спасти меня, прошлого, теперь меня же, но с перелепленной рожей, готовы сгноить в тюрьме, навесить любые грехи, вытереть об меня ноги?