Фонд был огромен, и что самое интересное, он неизменно пополнялся из года в год.
– Не ожидал… Ты знаешь и об этом?
– Я много о чем знаю, – ответил Феоктистов. – А еще я знаю о том, что за этот фонд отвечаешь ты. И тебе ничего не стоит отдать распоряжение, чтобы меня туда пропустили.
– Ты преувеличиваешь мои возможности, – отрицательно покачал головой Хардман. – Все это не так. Меня тоже курируют… Я всего лишь хранитель. Эти ценности принадлежат очень многим. И если кто-то узнает, что я пускаю в него посторонних… Самое меньшее, что меня ожидает, – это увольнение. Думать о худшем просто не хочется, – слегка поморщился он. – А у меня на жизнь имеются кое-какие планы… Хотелось бы поменять старую жену на новую, съездить, наконец, на Аляску, куда я давно мечтаю попасть, родить мальчугана… А то получаются одни девки! Да и вообще, как-то не время!
– Хм… Ты не сказал, что хочешь посадить еще дерево, – хмыкнул Потап Викторович.
– Дерево? – удивленно переспросил Хардман. – При чем тут дерево? Ты же знаешь, что мой дом стоит в лесу. У меня там полно деревьев!
– Не обижайся, Джой, это у нас, у русских, есть такая присказка – чтобы не прожить жизнь зря, нужно построить дом, посадить дерево и вырастить сына.
– Вот видишь, я не сделал даже и половины! Так что мне есть над чем работать.
– И все-таки ты мне должен показать фонд. Я хочу убедиться, что там нет вещей из моей коллекции.
– Не доверяешь старому другу, – неодобрительно покачал головой Хардман. – Будь что-нибудь из твоего, я бы тебя непременно известил.
– А еще в России говорят – доверяй, но проверяй.
– Хм… Тоже верно. Ты умеешь убеждать, Потап… Скоро внушишь мне, что русские те же самые англичане, просто говорят на другом языке, и скверно то, что я поверю этому. Хорошо, согласен… Я представлю тебя как одного из возможных покупателей. Но сам понимаешь, фонд не супермаркет, я даю тебе час. Не больше! А потом тебя выведут. Ты согласен?
– А что мне еще остается делать, Джой?
– Пока иди в экспозиционные залы, тебя позовут. И не надо меня благодарить! – протестующе поднял директор руки.
Попрощавшись, Потап Викторович направился в залы живописи, где в этот день демонстрировалось современное искусство. Он аккуратно переходил от одной картины к другой, от одной витрины к следующей, но среди выставленных экспонатов своих вещей не обнаружил. Завтра следует наведаться в аукционный дом «Кристи». Может быть, там удастся что-нибудь выяснить.
– Мистер Феоктистов, – прозвучал за спиной мужской голос. Потап обернулся и увидел молодого служащего лет двадцати пяти, дежурно раздвинувшего в улыбке тонкие губы. – Позвольте вас проводить.
– Конечно, пойдемте, – кивнул Феоктистов и скорым шагом прошел через гулкий зал вслед за служащим.
Он почему-то не мог отделаться от ощущения, что за ним внимательно наблюдают. Стараясь не смотреть по сторонам, заметил над самым потолком зло блеснувший окуляр видеокамеры, затем другой, незаметно встроенный в колонну. Прошли еще через два небольших зала, вдоль стен были закреплены шкафы с миниатюрами семнадцатого века, принадлежавшие испанской короне (надо полагать, что в ближайшее время они станут предметом гордости какого-нибудь миллионера).
Дальше был небольшой слабо освещенный коридор с двумя дверьми, смотревшими друг на друга, будто два брата-близнеца. Одна дверь оформлена каким-то мраморным покрытием, другая – из темно-зеленого камня с белыми тонкими прожилками. Остановились перед темно-зеленой дверью, клерк вытащил небольшой прямоугольный кусочек пластика и провел магнитной полосой по замку. В толщине двери что-то негромко, но звонко щелкнуло, а потом она, будто бы нехотя, отомкнулась. Еще один ярко освещенный коридор, в конце которого стоял охранник в черном костюме.
– Прошу вас, нам сюда, – показал клерк на широкую дверь, сделанную под деревянное покрытие. На первый взгляд ее поверхность выглядела неровной, с торчащими занозистыми сучками, и Феоктистов невольно насторожился, опасаясь ободрать костюм о модерновую красоту.
Охранник расторопно приоткрыл дверь, и они вошли в просторное помещение, разделенное перегородками на многие отсеки, в каждом из которых, лишенные четкого порядка, стояли шкафы, витрины, за бронированными стеклами – небольшие картины, миниатюры, гравюры, иконы с серебряными окладами, украшенные драгоценными камнями. Стараясь не пропустить ни одного предмета, Потап Викторович переходил от одной витрины к другой. По своему содержанию выставленные экспонаты не отличались от тех, что продавались официально на аукционах. Здесь было все: начиная от украшений шумеров и заканчивая произведениями современных авторов, продолжавших творить и имевших мировую славу. Были даже картины Пикассо, Модильяни… Полотна двух гениев, непримиримых в жизни, теперь стояли рядышком, позабыв про разногласия своих создателей.
На одной из витрин Феоктистов увидел холст с нарисованной на нем в манере кубизма, синими и зелеными красками, сморщенной головой старика. Потап Викторович невольно подавил в себе изумление: с этой картиной он был знаком, она принадлежала его приятелю Жаку Рено из Парижа, большому поклоннику французского авангардизма. Вот только щекотливость ситуации заключалась в том, что два года назад его коллекция была ограблена, а то немногое, что всплывало на нелегальном рынке, было не столь значимо. И вот теперь в фонде «Сотбис» он видел одну из самых примечательных картин. Как же она сюда попала? Наверняка человека, который ее похитил, уже давно не было в живых. До заказчика она тоже не добралась. Возможно, ей пришлось пройти через многие руки, чтобы отыскать временный покой среди других картин, такого же криминального происхождения.
Стараясь не привлечь к себе внимания и не задержаться перед картиной больше положенного, Феоктистов шагнул к следующему холсту, висевшему по соседству, с головой средневекового воина, запечатленного крупным планом. «Бог ты мой!» – едва не воскликнул он, узнавая одного из стражников «Ночного дозора» Рембрандта. Этюд был выполнен в небрежно-грубоватой манере, крупными мазками и мог показаться всего-то несовершенной подделкой, но Феоктистов знал, что он принадлежит кисти Рембрандта. Даже по неточным спешным мазкам чувствовалась рука настоящего мастера. Это был всего лишь один из многочисленных этюдов, что рисует художник перед тем, как нужный образ, созданный его богатым воображением, вконец созревает и запечатлевается на картине. Нужно выбросить на поверхность немало пустой породы, чтобы добраться до руды. Еще одна загадка, спрятанная за двумя металлическими дверями, и, надо полагать, таких секретов фонд хранит немало.
Потап Викторович прошел дальше, и снова нервный спазм перехватил горло при виде картины «Дама в соболиной шляпке» Рубенса, нарисованной на доске. Эту картину на одном из английских аукционов анонимно хотел выставить его старинный приятель Гоша Ерофеев. Феоктистов не однажды вспоминал последнюю с ним встречу, когда тот делился своими планами. Единственное, в чем он не признался, куда именно отправил на продажу картину, но с довольным видом сообщил, что цену на Рубенса предлагают шикарную. Потом Гоша вдруг бесследно пропал. Феоктистов пытался отыскать следы исчезнувшей картины, но ничего не вышло. А теперь выясняется, что исчезнувшее творение обрело покой в тайном фонде аукционного дома «Сотбис». Глядя на шедевр, невольно думалось: так ли случайно было исчезновение самого Гоши?
Слегка приподняв картину, Потап Викторович осмотрел обратную сторону доски, узнавая неровности. Вне всякого сомнения, эта картина принадлежала Гоше Ерофееву.
Стараясь выглядеть равнодушным, Феоктистов зашагал к следующей картине…
– Вы все просмотрели? – неожиданно подошел к нему сопровождающий, привычно растянув губы в любезной улыбке.
– Еще не все, – буркнул Феоктистов. – Осталось три зала, сами видите.
– К сожалению, ничем не могу помочь. Ваше время истекло.
– Вы хотите сказать, что прошел уже час?
– Именно так.
– По-моему, всего лишь тридцать пять минут, – глянул Феоктистов на ручные часы.
– Вы неверно засекли время. Если задержитесь хотя бы на минуту, у нас у всех могут возникнуть большие неприятности.
– Хорошо, что с вами поделаешь, – недовольно покачал головой Потап. Откуда-то возникло ощущение, что он находился от разгадки всего-то на расстоянии шага. Он беспомощно посмотрел на экспозиции, стоявшие рядом, и, покачав головой, скорым шагом затопал за удаляющимся клерком.
– Я бы хотел поговорить с господином Хардманом, – обратился он к нему, когда они вышли из фонда.
В холле было многолюдно. Посетители пролистывали предложенные проспекты, приценивались, что-то отмечали карандашами. Обычная деловая суета, какая случается перед всякими торгами. Стоя посреди зала, вслушиваясь в обрывки разговоров проходивших мимо людей, Феоктистов обрел утраченное спокойствие. Фонд, заставленный многими единицами величайших произведений, теперь казался ему надуманным, плодом его болезненного воображения. Достаточно было всего-то постоять среди беспечных людей, чтобы понять это.
– Я бы хотел поговорить с господином Хардманом, – обратился он к нему, когда они вышли из фонда.
В холле было многолюдно. Посетители пролистывали предложенные проспекты, приценивались, что-то отмечали карандашами. Обычная деловая суета, какая случается перед всякими торгами. Стоя посреди зала, вслушиваясь в обрывки разговоров проходивших мимо людей, Феоктистов обрел утраченное спокойствие. Фонд, заставленный многими единицами величайших произведений, теперь казался ему надуманным, плодом его болезненного воображения. Достаточно было всего-то постоять среди беспечных людей, чтобы понять это.
– Господин Хардман попросил передать вам, что ему нужно срочно уехать. Сейчас его нет в здании.
– Я не успел с ним попрощаться… и поблагодарить.
– У вас будет для этого возможность в следующий раз, – пожал плечами клерк, но потом вдруг спохватился: – Давайте, я вас провожу до дверей.
– Вы очень любезны, – невесело пробурчал Феоктистов, зашагав мимо настороженных секьюрити.
Оказавшись на улице, переполненной звучанием проезжающих мимо автомобилей, обрывками громких разговоров, сливавшихся в один продолжительный звук, Потап Викторович некоторое время постоял перед дверями «Сотбиса», понемногу приходя в себя и пытаясь осознать случившееся. Что-то в его посещении пошло не так. И совершенно непонятно, какая роль во всем этом деле принадлежит его старинному приятелю Джою Хардману. Может, в тайном фонде действительно имеются вещи из его коллекции? Если это не так, тогда почему прервали осмотр экспозиций?
Прошло некоторое время, прежде чем Потап Викторович осознал себя частью улицы и понял, что стоит в самом центре тротуара. Он вдруг почувствовал пронизывающий холод, пробравшийся через плотную ткань куртки, и, подняв воротник, зашагал к дому Феликса Горбача, проживавшего в торговом районе Вест-Энда, на Риджент-стрит.
Размеренно продвигаясь в спешащей толпе, Феоктистов в какой-то момент вдруг увидел, что находится на тротуаре один, а прохожие, еще минуту назад шедшие рядом, теперь находились на значительном расстоянии. В десяти метрах от себя он выделил молодую девушку, взиравшую на него широко раскрытыми глазами, в которых запечатлелся откровенный ужас, и вдруг поймал себя на том, что перестал слышать голоса улицы. Но уже в следующую секунду безмолвное пространство разорвал отчаянный, душераздирающий крик той самой девушки с выразительными глазами.
– Берегитесь!!
За спиной Феоктистов услышал отчетливый грохот надвигающегося автомобиля и, повернувшись, понял, что машина несется прямо на него. Резко отпрянув, он почувствовал, как автомобиль слегка шаркнул по его плечу, протолкнув вперед. Теряя равновесие, Потап Викторович сделал несколько шагов и упал, подвернув слегка ногу, а джип, скатившись по бордюру, уже затерялся в потоке транспорта.
– Кто-нибудь запомнил номер машины? – выкрикнула стоявшая рядом девушка. – Он просто какой-то ненормальный! Мистер, с вами все в порядке?
Потап, пытаясь подняться, увидел перед собой участливое лицо симпатичной мулатки.
– Вам помочь?
– Со мной все в порядке.
Слегка побаливала нога, но это совершеннейший пустяк, по сравнению с тем, что могло произойти.
– Может, вас проводить?
– Не нужно, я дойду сам, – отстранил Феоктистов протянутую ладонь. Поднял сумку, откатившуюся под ствол огромной липы, и пошел через участливо раздвинувшуюся перед ним толпу.
Глава 9 Это мой муж, или Район Челси
Только на первый взгляд может показаться, что мир коллекционеров беспредельно широк и однообразен, но в действительности такое суждение ошибочно. Люди увлечены собирательством самых разных вещей и посвящают своему увлечению едва ли не все свободное время. Собирается практически все: начиная от марок и заканчивая особняками на самых дорогих и престижных улицах планеты. В каждой сфере присутствуют свои лидеры и свои аутсайдеры, а коллекционеры подразделяются на множество лиг, самую низшую из которых занимают дилетанты и любители. Для них коллекционирование всего лишь необременительное хобби. Это своего рода фундамент, держащий на себе все строение.
Низшая лига всегда нестабильная, рыхлая, с неустойчивыми связями, многие из таких коллекционеров вскоре бросают коллекционирование, как наскучившее занятие, и лишь единицам суждено перебраться в следующую лигу. Среднее звено составляют коллекционеры со стажем, это уже люди посерьезнее. Они неплохо разбираются в том, что делают, их можно назвать полупрофессионалами, но даже из них редко кто поднимается в высшую лигу, там совершенно другие измерения, совсем иные деньги и все подчиняется совсем другим законам. Чтобы здесь крутиться, нужно целое состояние, а вот оно бывает не у всех. По большей части, высшая лига концентрируется в Европе, где история коллекционирования насчитывает не одно столетие. Немногим меньше их в Америке, и только некоторая часть сосредоточена в России.
Русские коллекционеры весьма состоятельны, как правило, не ограничены в финансах. Некоторые из них разбираются в своем деле не хуже профессионалов, другие держат подле себя целый штат специалистов и консультантов, разного рода агентов, подыскивающих для них нужное полотно. Чаще всего, коллекционировать они стали с появлением серьезных денег, для них это некоторый способ сохранить накопленное состояние, а то и заработать на перепродаже. Кроме того, богатая коллекция является некоторым пропуском в круг избранных.
Еще меньше тех, кто собирает картины из чувства тщеславия, чтобы за стаканом скотча небрежно произнести:
– В сортире картину видел? На ней баба грудастая нарисована. Так вот, ее Тициан намалевал. Не знал, куда пристроить, бедную, думаю, пускай пока там повисит… А там видно будет.
Таких людей достаточно по всему миру. Они сбиваются в элитные клубы, обмениваются информацией по приобретенным картинам и часто являются инициаторами ценовой политики.
А вот вершина коллекционеров, лига чемпионов, это уже гранды! Но даже среди них имеются свои звезды и свои неудачники. Людей, действительно разбирающихся в искусстве, немного, и они рассеяны по всему миру. Большая часть из них настоящие эксперты, а если пользуются услугами специалистов, так только для того, чтобы убедиться в собственных ощущениях и ценности выбираемой вещи. Большая часть из них – потомственные коллекционеры. Их прадеды за тарелку супа скупали у художников картины, которые по прошествии сотни лет стали стоить многие миллионы. Такие люди состоятельны, аристократичны, нередко связаны между собой семейными узами. Часто это банкиры, промышленники, которым картины служат для украшения фамильных замков.
Лишь раз в десятилетие в этот элитарный круг пробивается кто-то из низшей лиги. Такими счастливчиками могут быть члены правительства, лидеры каких-то политических объединений или фракций, но даже в этом случае их держат в предбаннике лиги чемпионов, не всегда давая возможность пустить в ней свои корни.
Феликс Горбач был из того небольшого числа везунчиков, что сумели закрепиться среди грандов. По существу, случившееся можно назвать невероятным везением, какое происходит раз в жизни. Кто бы мог подумать тридцать пять лет назад, глядя на босоногого мальчугана из сибирской глухомани, гонявшего по деревне хворостиной гусей, что ему доведется жениться едва ли не на самой завидной невесте Лондона.
Возможно, что в этом присутствовало какое-то провидение, буквально тащившее его за руку по жизни, так что Феликса можно было назвать удачливым человеком. Его матерью была обыкновенная краснощекая доярка Дуняша, хохотунья и певунья, не подпускавшая к себе ни одного из парней, что вились вокруг нее целыми стаями. Тем более неожиданным было то, что в девятнадцатилетнем возрасте она вдруг забеременела невесть от кого. О том, кто является отцом ее будущего ребенка, по деревне ходило немало домыслов. В прелюбодеянии подозревали даже колченогого председателя сельсовета, который, несмотря на физический недуг, любил приударить за шальными девицами. Сама же Дуняша, родив сына, крепко хранила тайну о своем грехопадении.
Жизнь текла своим чередом, сын подрастал, слыл невероятно смышленым, а Дуня по-прежнему работала дояркой. Правда об отцовстве обнаружилась, когда сыну исполнилось семнадцать лет. Неожиданно в их сельсовет приехал профессор Московского университета, занимавшийся фольклором, и все деревенские не без удивления отметили, что Феликс весьма похож на профессора: был таким же рыжим, таким же озорным и одинаково конопатым. Даже матерные частушки он пел столь же залихватски и боевито, как и прибывший ученый. В общем, Феликс выглядел более молодой копией профессора. И тут кто-то из старожилов припомнил, что в деревню тот приезжал восемнадцать лет назад, остановившись в небольшом чистеньком доме Дуняши, где она проживала в ту пору с матерью. Пробыв с неделю и насобирав целый воз матерного фольклора, молодой человек отбыл куда-то в неизвестность. И вот теперь, подгоняемый не то совестью, не то дурными предчувствиями, появился вновь. Новость стремительно разнеслась по селу, и Феликс так же стремительно превратился в профессорского сынка с весьма достойной родословной.