Она весело посмотрела на него, окончательно парализовав его волю. Следовало воспротивиться, разорвать на руках тугие путы, вот только силенок для этого почему-то не находилось. Странное дело, но всю последующую жизнь он будет робеть перед ее взглядом точно так же, как в первый день их встречи. Вскоре Потап Феоктистов поймет, что самые весомые его аргументы легко разбиваются под ее лучистым светлым взором. Вот ведь как бывает…
– Люблю… – неожиданно для себя прохрипел Потап.
Уже за столом, поглядывая на девушку, он, к своему ужасу, обнаружил, что незаметно для себя съел полкило предложенных конфет, а Надя продолжала пододвигать ему раскрытую коробку, без конца повторяя:
– Вы ешьте, ешьте!
Оставалось только наворачивать и хрустеть челюстями, поглядывая на «красу ненаглядную».
Расставались, смеясь, позабыв о прежней неловкости. Возникло ощущение, что они знают друг друга много лет. Понимали, что они люди одного поколения, даже одного возраста, следовательно, у них много общего, и вполне достаточно причин, чтобы увидеться в следующий раз.
Поэтому Надежда даже не удивилась, когда Потап пришел к ней на следующий день: все такой же смущенный и во многом нелепый. По-прежнему был не в ладах со своим большим телом, неуверенно топтался на месте и глуповато озирался по сторонам.
Еще через две недели они стали по-настоящему близкими друзьями, и Потапу становилось невдомек, как он жил все это время без ее звонкого смеха, лучистых глаз и невероятного тепла и доброты, исходивших от нее.
То, что произошло в дальнейшем, было просто продолжением дружбы, но более глубокой, что ли, в которой они почувствовали себя единым целым, и уже более ничего не желали менять в установившихся отношениях.
Именно в этот момент Елисеич предложил Феоктистову настоящее дело.
– Ты слышал что-нибудь о Прянике? – неожиданно спросил он, перешагнув порог его квартиры.
– Коллекционер? – спросил Потап.
Все это время он находился рядом с Елисеичем, который посвящал его в свои дела: знакомил с коллегами, представлял экспертам, заставлял присматриваться к коллекционерам (весьма консервативная и подозрительная публика, с настороженностью поглядывающая на каждого чужака).
Отношение к Потапу переменилось после того, как Елисеич ввел его в ближний круг. Теперь Феоктистов нередко действовал от его имени: приносил картины экспертам, делал копиистам заказы, договаривался о встрече. В общем, дел хватало. За прошедшее время он успел познакомиться едва ли не со всеми известными коллекционерами, а о многих просто слышал и был осведомлен о стоимости их коллекций.
О Прянике до него тоже доходили слухи, и хотя встречаться с ним не доводилось, ему было известно, что тот имел одну из лучших коллекций французского кубизма.
– Он сегодня умер, – мрачно проговорил Елисеич.
– Вот это да-а, – невольно протянул Потап, не представляя, как должным образом реагировать на столь неожиданную новость. – Он ведь не старый был.
– Всякое могло случиться. Такие они, дела… – Помолчав для приличия, чтобы подчеркнуть прискорбный момент, Елисеич уже бойчее продолжил: – Сейчас он в морге. Его квартира опечатана. Когда распечатают, все его имущество перейдет к наследникам. У нас только два дня, чтобы заработать на этом. – Вытащив несколько фотографий, вор разложил их перед Потапом: – Запомни эти четыре картины. Вот эта висит у него в зале, – поднял он первую фотографию. – Эти две – в спальной комнате, а вот эта… с арбузами, надо полагать, способствовала покойничку для пищеварения, висит на кухне. Подменишь их на такие же. – И, предупреждая возможный вопрос, добавил: – Рамы и холсты – один в один. Понял?
– Понял.
– Теперь о картинах… Художника Вересова знаешь?
– Встречались.
– Вот сейчас пойдешь к нему и заберешь «фальшаки». Он уже намалевал.
– Так я пошел? – смутно осознавая, что смерть коллекционера не была случайной, сказал Потап.
– Постой… Почему не спрашиваешь, какова твоя доля?
– Сколько дашь, столько и ладно. Думаю, что не обидишь. Дело-то ведь не мое.
– Подходящий ответ. Не обижу, не переживай. Только я вот хочу спросить, у тебя с Надей как… Серьезно?
Потап невольно сглотнул. Елисеич о них знал все, и это было написано на его строгом высохшем лице. Подобного разговора было не избежать, вот только никак не думал, что это произойдет так скоро.
– Да, – ответил Феоктистов.
– Да ты не тушуйся… Ты мне нравишься, парень. Дело у вас молодое, быстрое. Понимаю тебя прекрасно, сам таковым был. – Голос у Елисеича звучал ровно, располагающе, прямо настоящий дедушка, дающий советы подрастающему внучку. Вот только в глубине его глаз мерцал бесноватый огонек, от которого невольно хотелось заслониться руками. – А вот если она про тебя дурное слово скажет, не обижайся… порву! – с прежней теплотой заключил он.
Потап неловко растянул губы, смешавшись под строгим взглядом, и ответил:
– Я не могу без нее, она моя судьба.
– Хм… Сильный ответ, – признал Елисеич. – Не ожидал… Знаешь, вокруг нее немало кавалеров вертелось, всем от ворот показала, а вот тебя почему-то приметила. Даже сам не знаю почему. А ведь такие молодцы были, ого-го! Может, ты скажешь почему?
– Надежде видней, – пожал плечами Потап.
– Конечно же видней… А ты – молодец, не побоялся, подошел к ней. Многие ухажеры, едва узнав, чья она, тут же в сторону отваливали. Вот что я тебе скажу. – Голос старика неожиданно потеплел, и сам он вдруг как-то размягчел, а у глаз образовались длинные морщинки, превратив закоренелого вора в обыкновенного добродушного папашу, пекущегося о судьбе любимого чада. – У меня, кроме нее, никого нет. С ее матерью я лет двадцать пять назад сошелся. Сразу после того, как откинулся… Подогнали мне «маруху», молодую девчонку, ей тогда едва восемнадцать стукнуло. Даже сам не понял, как меня засосало. А через год я уже не мог без нее, привык просто… И она ко мне тоже потянулась, как былинка какая-то. У нее ведь тоже, как и у меня, на всем белом свете никого не было. Так и жили вместе под одной крышей. А потом Надька родилась… Признаюсь, парня хотел, ведь свое дело кому-то передавать нужно было. А тут баба! Поначалу даже как-то подрастерялся, а потом ничего, привык… Сейчас даже не знаю, что бы я с пацаном делал. Родился бы какой-нибудь головорез, как бы я с ним справлялся? А с девчонкой совсем иное дело. Сколько ее ни гладь, никогда не испортишь, все впрок! Если у вас все заладится, я все вам оставлю. У меня кроме картин и разного антиквариата еще кое-что припасено на черный день. Мое дело продолжишь, а с нужными людьми я еще тебя познакомлю. Всему свой срок.
Этой же ночью, прихватив у копииста четыре картины, Потап отправился в опечатанную квартиру. Сняв со стены подлинники, он развесил на их место подделки и так же незаметно удалился.
За переданные картины Елисеич, не поскупившись, отвалил ему хорошие деньги.
– Вот, возьми… С Надей в кино сходишь.
Потап не сумел сдержать улыбку, на пожалованные деньги можно было несколько лет жить безбедно, ежедневно питаясь в ресторанах. Собственно, с этих денег и начался первый стартовый капитал. На них он купил себе первую машину, потом пару картин, положив начало внушительной коллекции, ставшей впоследствии одной из лучших частных собраний Европы. Понемногу стал обрастать собственными связями, появились заказчики из-за рубежа: состоятельные люди хотели непременно иметь русский авангард, на тот момент слывший в Европе едва ли не мессианским. И тогда он решил продать две картины Павла Филонова, доставшиеся ему от дальней родственницы художника. «Окно» за границу он пробил через служащего авиакомпании, который не однажды выручал его за солидную плату. Благо, что на гражданском самолете столько места, что провезти в нем можно не только пару картин, свернутых в обычные трубки, а десятки килограммов наркотиков и оружия. Но в тот раз пошло что-то не так, служащий занервничал, правда, груз все же взял. Как впоследствии оказалось, он находился под контролем у службы безопасности, которая вскоре отследила всю цепочку. Так что Потап Феоктистов попал в расставленную сеть одним из первых…
Отсидев восемь лет, он вернулся к Надежде, которая сумела его дождаться, а еще через пять лет, видно, предчувствуя близкую кончину, Елисеич передал ему всю свою коллекцию, официально назначив своим наследником. Имущество Потапа, и без того немалое, увеличилось втрое. Количество картин и антиквариата, включая коллекцию оружия, было столь впечатляющим, что другой такой коллекции просто не существовало.
И вот сейчас Феоктистов отправился в Лондон, чтобы отыскать следы своей пропажи.
Глава 8 Тайная комната, или Набросок Рембрандта
Тайная комната, или Набросок Рембрандта
У Феоктистова с аукционным домом «Сотбис» за долгие годы сотрудничества сложились весьма тесные отношения, поэтому ему несложно было попасть на прием к самому высокопоставленному лицу и при надобности заручиться его поддержкой. Кроме того, сам Потап Викторович в последнее время серьезно занимался старым русским искусством, которое значительно поднялось в цене, поэтому руководство «Сотбис» всерьез рассчитывало на выгодное партнерство.
Сразу после приезда в Лондон Феоктистов направился в район Мейфер. Побродил среди праздношатающейся публики, поднявшей отчасти ему настроение, а затем повернул на фешенебельную улицу Бонд-стрит к офису аукционного дом «Сотбис». Постоял перед помпезным черным крыльцом, после чего решительно потянул на себя никелированную ручку и вошел в здание. Каждый сантиметр просторного холла едва ли не вопил о роскоши. Потап Викторович уверенно прошел через бдительную охрану, угадавшую в нем человека состоятельного, не однажды побывавшего в знаменитых стенах, и затопал дальше в сторону служебных помещений.
После капитального ремонта, вместе со сменой хозяина, «Сотбис» приобрел еще больший лоск, и даже на расстоянии версты чувствовалось, что от этого места буквально прет серьезными деньгами.
Однако чем больше становилось денег, тем быстрее улетучивалась былая душевность. В прежние годы устроиться в аукционный дом «Сотбис» было чрезвычайно трудно и весьма почетно, служба считалась элитарной: здесь находили себе места представители знатнейших аристократических фамилий. А сейчас в аукционный дом попадали исключительно по протекции – жены крупных чиновников, любовницы директоров, богатые балбесы, не нашедшие себе места в обычной жизни, случайные люди, привлеченные запахом больших денег. Только лишь незначительная часть приходила сюда работать из любви к большому искусству.
Единицы – по призванию.
И в прежние времена на «Сотбис» продавали краденые вещи, но чаще всего это случалось по недосмотру персонала, что основывалось на полном доверии к продавцу, с которым нередко устанавливались дружеские отношения. Отсутствовал единый каталог краденых вещей, чем пользовались грабители и их посредники, выкладывающие на аукционе ворованные вещи и сколачивающие при продаже значительные состояния.
Но если лет тридцать назад это были лишь единичные случаи, то сейчас краденое шло через «Сотбис» значительным потоком. Нашумевшие культурные ценности нередко оседали в секретных запасниках, дожидаясь часа, когда их можно будет выставить на торги.
Потап Викторович прошел мимо двух залов и направился прямиком в директорат, к заместителю аукционного дома господину Хардману Джою, такому же страстному коллекционеру, как и он сам, с которым у него в последние несколько лет сложились весьма приятельские отношения.
К Хардману нередко попадали весьма уникальные вещи, которые пожелали бы заполучить многие коллекционеры, но первым человеком, кому он звонил о поступлении достойных культурных ценностей, был Феоктистов. Чаще всего предлагалось старинное оружие, к которому у Потапа Викторовича была настоящая страсть… Разумеется, услуга мистера Хардмана не была бескорыстной, и от продажи он получал обговоренный процент. Но в любом случае такая сделка оказывалась значительно выгоднее, чем приобретение вещей на аукционе.
Так что у них находилось немало общих интересов.
Феоктистов вошел в довольно просторную прихожую, где у дубовой двери за небольшим столом сидела миловидная брюнетка лет двадцати пяти. Такая куколка не бывает бесхозной, за ней стоят чьи-то большие деньги. Интересно, не покровительствует ли девушке его старый добрый приятель ловелас Хардман?
– Я к господину Хардману, – сказал Потап Викторович.
– Как вас представить? – заинтересованно спросила секретарша.
– Я из России… господин Феоктистов.
– Кажется, я о вас слышала, – улыбнулась девушка. – Минуточку, – и, подняв трубку телефона, произнесла: – К вам господин Феоктистов. – Выслушав короткий ответ, повернулась к гостю: – Господин Хардман ждет вас.
В светлом просторном кабинете, обставленном с завидным вкусом, за длинным черным столом сидел мужчина лет сорока. Именно так выглядят удачливые люди: безукоризненные манеры, цветущая внешность, над которой ежечасно трудятся полдюжины докторов и массажистов, густая шевелюра каштановых волос, где толика седой пряди лишь подчеркивает его моложавость, солидный счет в банке, недвижимость по всему миру, отменное здоровье, необходимое для того, чтобы тратить деньги и получать все мыслимые удовольствия, дорогие костюмы, которые он менял куда чаще, чем носовые платки.
Тот еще типаж!
Широкая улыбка обезоруживала и располагала одновременно, наверняка добрую часть времени Хардман простаивал перед зеркалом, доводя до совершенства каждый мускул лицевого нерва. Несмотря на зревший внутри протест, Потап Феоктистов чувствовал, что попадает под его могучее обаяние. Мистер Хардман умел не только расположить к себе клиента, но и основательно выпотрошить его карманы.
Поднявшись из-за стола, Хардман уверенным шагом направился к вошедшему Феоктистову. Костюм стального цвета и модного покроя делал его долговязую фигуру еще более стройной, отчего он казался несколько выше, чем был на самом деле. Еще один тонкий расчет его имиджмейкеров, получавших за свои советы целое состояние.
– Потап, как же я рад тебя видеть!
Обнялись по-простому, почти что в русских традициях, как бывает между добрыми друзьями. Никакой напыщенности и чопорности, в которой любят обвинять англичан, в нем не было.
– Каждая встреча с тобой мне тоже приносит немало удовольствия, хотя сегодняшний день не самый подходящий для радости, – сдержанно ответил Феоктистов, после того как официальная часть встречи, с дружеским похлопыванием по плечу, была завершена.
– Твой английский становится все лучше.
– Я работаю над собой.
– Присаживайся, друг мой. – В голосе Хардмана послышалось должное сочувствие. Ко всем прочим достоинствам, он был невероятным психологом, и если его клиенты источали веселье, он старался выглядеть столь же жизнерадостным, если же клиент не имел привычки улыбаться, на его лицо ложилась трагическая печаль. – Знаю, уже наслышан. Дурные вести, как ты знаешь, распространяются стремительно. А что именно пропало?
– Пропала лучшая часть моей коллекции – фламандская живопись, коллекция оружия, французские и голландские миниатюры. – Феоктистов в сердцах махнул рукой и добавил: – Рассказывать, так только душу теребить.
– Чем я могу помочь, Потап?
– У тебя очень большое хозяйство.
– Да, этого хватает, – легко согласился Хардман, качнув породистой холеной головой. – Мы торгуем со всем миром.
– Я не исключаю того, что украденные вещи могут быть выставлены на «Сотбис».
– На аукционе? – с недоверием посмотрел Хардман на гостя, словно тот лично его упрекнул в краже. – Я хорошо знаком с твоей коллекцией. Ничего такого у нас не видел.
– Последний раз ты ее видел год назад. С того дня прошло очень много времени. Моя коллекция без конца пополняется, всего видеть ты не мог, – мягко возразил Феоктистов, заметив, как тот нахмурился. – А потом, в коллекции у меня имелись мелочи, которые можно легко и незаметно продать. Они теряются среди крупных вещей, и мои гости редко обращают на них внимание.
– И где, по-твоему, могут лежать… такие вещи? – подобрал нужное слово Джой, слепив понимающее лицо.
– В экспозиционных залах, фондах…
– Конечно, дорогой мой, можешь осмотреть все залы, никто тебя не ограничивает во времени. Ты же знаешь, что ты – мой самый дорогой гость.
– Экспозиционные залы я непременно осмотрю… Может быть, даже подберу кое-что для себя. Сейчас самое время пополнить коллекцию. Но я веду речь о тайном фонде… Ты понимаешь, о чем я? – понизив голос, спросил Потап Викторович.
Джой Хардман понимал, как никто другой. Он вообще отличался большой сообразительностью. Аристократичные манеры, передавшиеся ему от своего тишайшего батюшки, неплохо сочетались с коммерческой жилкой, доставшейся от практичной матушки. Так что прибыль он делал даже из навоза. А уж если речь шла об антиквариате, так это сам бог велел!
Существование тайного фонда на аукционе «Сотбис» являлось служебной секретной информацией, в которую была посвящена лишь верхушка руководства аукционного дома «Сотбис». Обычно в тайный фонд отправляли вещи, если неожиданно пропадал их анонимный продавец, туда нередко попадали и ценности, оставленные на экспертизу. А порой и вовсе складывалась щекотливая ситуация: полиция всего мира, сбившись с ног, искала пропавшие раритеты, совершенно не подозревая о том, что они хранятся в секретных запасниках дома «Сотбис». Когда о таких криминальных артефактах забывали окончательно, аукцион начинал действовать как обыкновенная антикварная лавка, – просто продавал товар заинтересованному покупателю, умеющему держать язык за зубами.