Кортеж короля пропустили без досмотра, только по звонку командующему миссией, генералу МакМиллану. Одна за другой машины, пропетляв через положенные в шахматном порядке на дороге бетонные блоки, проехали на базу. Сарацины конвоя остались на внешнем радиусе, внутрь их не пропускали никогда.
Изнутри, с этой стороны колючей проволоки, база "Кабул" выглядела точно так же, как и любая другая британская база в этом регионе мира. Сектора безопасности — сверхпрочная, крупноячеистая сетка, на поднятых вверх на высоту семь-восемь метров столбах — вроде как защита от мин. Большие прицепы со скорострельными пушками — это были Голкиперы, пришедшие с флота системы активной защиты наземных баз, теоретически способные отследить даже падающую мину и разнести ее на куски струей тридцатимиллиметровых снарядов. Голкиперы были поставлены на автоматический режим, и полковник сам, своими глазами видел, в один из прошлых визитов сюда — как красная струя снарядов разрезала напополам возвращающийся с задания беспилотный разведчик — видимо случайно, его курс пересекся с чем-то, что система опознала как мину. Все солдаты внутри базы вооружены и в бронежилетах — иначе не выплатят страховку в случае ранения или гибели. Две теннисные площадки, на которых сражались в теннис офицеры. Длинные ряды палаток, ангаров, жилых модулей. Все это было рядом с гражданским аэропортом Кабула и превосходило его по занимаемой площади вдвое.
Глава британской миссии находился в оперативном штабе — до сих пор бессмысленно работающем, хотя всем было понятно, что спасательная операция, которая была способна пролить на офицерский состав базы дождь из наград — бездарно провалена. Но все равно — временный штаб, разместившийся в нескольких больших модулях и украшенный затащенным на крышу одного из них модулем спутниковой связи, до сих пор работал.
Король не знал последних данных, которые получили британцы и которые повергли их в шок — а потому зашел в основной модуль, где был и генерал МакМиллан без малейшей задней мысли.
Генерал, окруженный офицерами штаба, поднял голову от стола, с расстеленной на нем картой севера Афганистана.
— Ваше величество… — в голосе его прозвучало почти что нескрываемое злорадство, но король не обратил на это высочайшего внимания.
— Генерал?
— Какие новости? Как продвигаются поиски?
— Поиски успешны. Рота лучших моих следопытов взяли след шайтанов, не ранее как завтра вечером…
Как и все британцы, генерал обожал бокс. Бокс был страстью британских офицеров, бокс был своего рода заменителем дуэли, боксу учили во всех военных училищах Британии — и свинг генерала, пусть и утратившего с возрастом часть ловкости и силы был хорош. Пролетев над столом, кулак британского генерала врезался в челюсть короля и отбросил его на самую стенку модуля. Король даже не успел понять, что произошло.
— Вон! Все — вон!
Генерал был в предельно плохом настроении со вчерашнего вечера, и офицеры старались сделаться бесплотными тенями, только чтобы не попасть под начальственный гнев, не стать тем камешком, который сдвинет с места сметающую все на своем пути лавину. Генерал был в плохом настроении уже несколько дней — с тех пор, как виртуозный удар русских разнес в клочья несколько объектов на территории Афганистана и полностью парализовал наркоторговлю — но после вчерашней выволочки, которую ему устроил по телефону начальник генерального штаба, фельдмаршал сэр Антон Карвер, генерал и вовсе был зол как черт. Слова "отставка" не прозвучало — но было понятно, что от него сейчас ждут именно этого.
Отставка…
Русские взяли в плен августейшую особу, внука королевы! Это позор, больше которого может быть только русский флаг с двуглавым орлом на Букингемском дворце! И хотя русские сами постарались к тому, чтобы позора было как можно меньше — меньше его от этого не становилось.
Генерал знал мало, фельдмаршал, сэр Антон был в такой ярости, что сам едва мог говорить. По видимому, принц, которого они проворонили самым безумным образом, был подобран на земле Афганистана после авиакатастрофы и вывезен из под самого носа британских и афганских войск силами русских. Скорее всего — спецназ, проклятый спецназ, они чувствуют себя в Афганистане как дома, вербуют пуштунов и поставляют племенам оружие! Это надо прекращать, он два раза только на этот год подавал предложения о полномасштабной операции зачистки — но кто теперь об этом вспомнит?! Кто-то должен ответить — и ответственным сделают именно его.
А что произошло с североамериканским разведчиком?! Один придурок на РЛС, второй придурок за штурвалом самолета и вот итог — янки просто взбесились и требуют крови тех, кто это сделал! И все уже забыли — что "Леди дракон" пролетал над ними не просто так, он пролетал, чтобы шпионить — и за ними тоже!
Король зашевелился у стены. Генерал молча ждал, потирая кулак
— Что… — король растерянно залепетал по-английски, на языке, который он знал с детства
— А то, что принц в плену у русских!
— Это не так. Этого не может быть! Мне доложили, что их зажали в одном их ущелий!
— Принц. В. Плену. У. Русских! — раздельно произнес британский генерал — понял, сукин ты сын?!
Король был так жалок, так не похож на короля — что генерал брезгливо протянул ему руку, помог подняться
— Те, кто мне врал, будут повешены! — заявил король. Новость его так потрясла, что он сразу забыл про нанесенное ему оскорбление.
— Какая разница?! Это ничего не изменит! Ее Величество просто забудет о вашей гребаной стране, словно ее никогда и не было. Каждый раз, когда в Генеральном штабе будет произноситься слово "Афганистан" — все будут сразу вспоминать о пощечине от русских! Вы станете хуже, чем чума, вот что!
Короля пробил холодный пот — сразу же. Хуже этого ничего не могло быть. Как только станет известно, что британцы отказались от него — его свергнет собственная гвардия или армия. Потому что они — повязаны между собой, и они все — повязаны перед британцами. Если узнают, что он неугоден британцам — ему отрежут голову и поставят на трон другого монарха, который британцам будет угоден. И он ничего не сможет сделать. Его надежда и вторая опора в этой жизни — принц Акмаль, руководитель Джелалабадского синдиката, под началом которого были крупные отряды боевиков наркомафии и который мог устроить британцам неприятности не только в Афганистане, но и в Индии — погиб под русскими бомбами во время налета на Джелалабад. Оставшиеся в живых после удара вакуумными бомбами по рынку с остервенением схватились друг с другом, в кровавых стычках оспаривая осиротевший трон короля героина. Никто даже не подумал обратиться за советом к Его Величеству. А так — недалеко и до мятежа.
— Что же делать? — растерянно произнес король
— Что делать… — генерал дышал как загнанная лошадь — я сам думал об этом всю ночь! Надо объявить джихад русским! Собрать Лойя Джирга[33] и объявить джихад!
— Но зачем, о Аллах!? — вскричал король — русские нанесут еще один удар, куда более сильный, вот все что будет!
— Нас никто не посмеет сменить, если начнется война с русскими, большая или ограниченная — неважно. Это — единственный шанс, что для вас, что для меня! Когда начнется война — прошлое забудут!
Король вышел из модуля через час, генерал шел следом. На левой скуле короля наливался синим синяк, но никто не посмел обратить на это внимания. Британские офицеры с одной стороны и королевские гвардейцы с другой окружили модуль. И король, и генерал были довольны, они совершили обычный для таких визитов ритуал — встав так, чтобы их все видели, они соединили руки в рукопожатии. Все — и британцы, и афганцы должны видеть нерушимость британо-афганской дружбы. В числе британских офицеров был кинохроникер, он запечатлевал происходящее на полупрофессиональную видеокамеру.
И тут, один из офицеров королевской гвардии со знаками различия полковника на мундире достал пистолет и выстрелил — раз, затем еще раз. Первый выстрел был как нельзя точен — крупнокалиберная пуля разбила голову короля, войдя в нее чуть выше уха, кровь, мозг, осколки кости брызнули на стену модуля, покрывая ее чудовищным бело-красным узором.
Генерал отреагировал вовремя, он был профессионалом, долго служил в опасных местах и всегда носил с собой револьвер. Его револьвер — большой, старый Веблей-Фосбери с рукояткой из африканского черного дерева покоился в открытой кобуре, нужно было только выхватить его, развернуться и встретить опасность лицом к лицу. Но правая рука генерала была занята, уже мертвый афганский монарх сжимал ее стальной хваткой. Генерал чуть развернулся левой рукой пытаясь нащупать рукоять револьвера — но при этом неуклюжем движении он потерял две секунды. А больше времени у него и не было.
Генерал отреагировал вовремя, он был профессионалом, долго служил в опасных местах и всегда носил с собой револьвер. Его револьвер — большой, старый Веблей-Фосбери с рукояткой из африканского черного дерева покоился в открытой кобуре, нужно было только выхватить его, развернуться и встретить опасность лицом к лицу. Но правая рука генерала была занята, уже мертвый афганский монарх сжимал ее стальной хваткой. Генерал чуть развернулся левой рукой пытаясь нащупать рукоять револьвера — но при этом неуклюжем движении он потерял две секунды. А больше времени у него и не было.
Жаль, что такие моменты так коротки… Их можно было бы длить вечность — моменты торжества праведности — над беззаконием, добра — над злом…
Вечности — над сиюминутным.
Все прошло даже лучше, чем он предполагал. В Гвардии все наблюдали за всеми, и он боялся, что кто- то из офицеров заметит, прочтет, поймет его нетерпение и радость, прочитает его мысли и встанет у него на пути. Но прав Коран — только всеведущему Аллаху дано читать в душах людей, людям, а тем более грешникам это не дано. Офицеры окружили модуль, он сам расставил их и встал напротив выхода — он всегда так делал, да никто и не осмелился бы оспорить его решение как старшего группы охраны. Потом из модуля вышли британские офицеры, сгрудились около соседнего, закурили, переговариваясь и ехидно посматривая на афганцев. Британцы всегда считали афганцев каким-то недоразвитыми, спустившимися с гор, даже не совсем людьми — и то сколько сынов Британии упокоилось навеки в этих враждебных, плюющихся смертью горах не изменило их мнения. Раньше он с едва сдерживаемым гневом переносил такие взгляды — но сейчас ему было все равно. Жалкие людишки с жалкими страстишками, неверные, не ведающие о том, что Аллах сегодня даст им возможность стать свидетелями того, как руками одного единственного праведника вершится история…
Он понял, что произошло в модуле — отчетливо понял, так, словно Аллах шепнул ему на ухо. Он не удивился — король был жалок и труслив, а поэтому жесток. Он никогда и никого не помиловал, он приказывал казнить — вешать, отрубать головы, расстреливать, забивать женщин камнями — именно потому, что хотел скрыть лик слабости за маской жестокости. Он убивал — чтобы не быть убитым самому. И точно так же он пресмыкался перед британцами, ведя себя не как король Афганистана — а как полковник британской армии, звание, которое ему было брошено, словно медная монета — сидящему у мечети нищему.
Потом они вышли — и он в последний раз сделал сердцем ду'а, о ниспослании прощения ему и удачи братьям в деле джихада. Воины джихада обязаны совершать намаз — но он не был воином джихада, более того он был хашишином, а хашишины[34], те, кто идет на смерть во имя солнцеликого Аллаха, имеют право совершать намаз в любое время или не совершать его вовсе. Он не рискнул — он заступил на дежурство во дворце, а во дворце даже стены имеют уши. Когда он предстанет перед Аллахом — Аллах простит его за это, ведь Аллах — прощающий, кроткий.
Они о чем — то говорили, король и неверный — а он выжидал, хотя нервы были на пределе. Его черед настал, когда король и генерал пожали друг другу руки — и застыли в лицемерной позе, дабы хроникер успел их запечатлеть. И вот тогда-то полковник выхватил из кобуры свой Веблей-1911 и выстрелил. Первый раз он выстрелил в короля, пистолет давал очень жесткую отдачу из-за крупного калибра, а он целил в голову, потому что не знал — надел король в этот раз бронежилет, или нет. С ликованием в душе увидев, как разлетается от удара пули голова короля — со стороны это походило на то, как будто у короля возник нежно-розовый нимб над головой — он чуть довернул корпус, чтобы стрелять в генерала. Генерал понял, что к чему, неверный был опытен и опасен — но его правая, рабочая рука была блокирована, он изогнулся немыслимым образом, пытаясь левой рукой вырвать пистолет из кобуры на правом боку. Он выстрелил еще один раз, на сей раз целясь ниже — и насладился зрелищем того, как крупнокалиберная пуля вошла рыжему бородачу в шею и во все стороны брызнула ярко-алая кровь, а сам генерал британской армии МакМиллан начал падать. Он падал медленно, завораживающе медленно — так падает срубленный лесорубами столетний дуб.
Вот и все.
Он сделал свою работу, он выполнил свое предназначение в жизни. От его руки пало бессчетно праведников и лишь двое грешников — но таких, что это окупит все и позволит ему взглянуть в глаза Солнцеликого, Всепрощающего, когда он совсем скоро предстанет перед ним. Он выполнил свой долг перед Аллахом и перед своим народом, он освободил их от диктатора и тирана, он принес очистительную жертву — а дальше все в руках Аллаха. Ему теперь остается лишь безропотно принять шахаду.
Остальное доделают другие.
Он не пытался бежать — он просто опустил пистолет и замер на одном месте. Британцы опомнились первыми — сразу две пули врезались ему в грудь, бронежилет задержал их — но сила удара сломала ему два ребра, и полковник задохнулся от боли. Ну же, скорее!
Нет, кое-что он еще не сделал…
— Аллах Акбар! — громко крикнул полковник и с именем Аллаха на устах вознесся на небеса — третья пуля попала точно в голову…
В тот же день в столице Афганистана Кабуле взбунтовались части королевской полиции, вместо того чтобы усмирять массовые волнения — они сами вышли на улицы с оружием, начли нападать на британцев и британские учреждения, поджигать их. К вечеру по всему городу уже шли уличные бои.
09 июля 2002 года Станица Вешенская, Область войска Донского Железнодорожный вокзал
Отгуляли еще вчера, сегодня пришло время провожать. Состав на станцию обещали подать ровно в девять ноль-ноль, но еще в семь, к станционному зданию, новому совсем, казаками и выстроенному стали подтягиваться казаки. Мобилизуемые выделялись серо-зеленым, пятнистым камуфляжем, рюкзаками и оружием, казачки надели нарядные, выходные платья, тот тут, то там — черные с красным парадные мундиры — отцы, а у кого и деды. Собрались на станционной платформе, кто-то магнитофон включил с песнями казачьими, кто-то уже и в рев, хоть силой отдирай, кто-то — с друзьяками стоит, о своем гутарит, в сторонке и старики — у них свой разговор. Шум, плач, многоустый, встревоженный разговор.
Мобилизация…
— Ты пирожки то съешь, которые сверху, они с картошкой! А сладкие можешь и потом съесть, они не испортятся….
— Да понял, я, понял…
— И с рыбой тоже съешь!
— Ну, вот что… Наказываю наперед, если узнаю что хвост набок — запорю как вернусь.
— На себя посмотри! Кобелина! Смотри, если пропишут, что ты там с какой… паненкой спутался… вернешься в пустой дом!
— Да ладно тебе…
— Да не ладно! Истинный крест к родителям уйду и детей заберу! Лучше жалмеркой[35] жить, чем с таким кобелиной!
— Но, будя!
— И без будя уйду!
— Гутарят, прошлый раз как было — так казна за несжатый хлеб платила.
— Дурик ты, это боевые платили.
— Ага, а потом на круге из-за них в драку.
— Дураки были, потому и в драку.
— А где справедливость, кто хлеб таки сжал — заплатили, и у кого он под зиму ушел — тоже заплатили.
— Гутарят тебе, чугунной голове — боевые платили. Их зараз не за хлеб платят, дурья ты башка…
— Ага, а где справедливость…
На самом краю бетонной станционной платформы стоят двое, по виду — отец да сын. Сын — под два метра вымахал, здоровый молодец, открытое, крестьянское лицо, буйная повитель пшеничных волос, лихо закрученные усы, большие крестьянские руки, с которых ничем не смоешь въевшуюся в них смазку да солярку. На добром молодце — уставной казачий камуфляж, десантные, прыжковые ботинки, на рукаве — знак гвардии, значит срочную ломал в гвардейском полку. Большой зеленый рюкзак, тоже уставной, заботливо собранный явно женскими руками, сбоку приторочено короткое, с пистолетной рукояткой помповое ружье — деревянные части уж потемнели от старости, воронение тоже кое-где стерлось. За спину у доброго молодца — лихо закинут легкий пулемет — переделанный РПД с коротким стволом, складным прикладом и передней рукояткой, пулемет кажется совсем маленьким на могучей казачьей спине.
Отец — кряжистый, с проседью в темных волосах бородатый казачина, в парадной черно-красной форме с лычками старшего урядника — прячет глаза, чтобы сын не увидел в них беспокойства и страха, от нервов похлопывает нагайкой по парадным, вычищенным до блеска кавалерийским сапогам.