Ибо Мур так любил этот мир, что отдал за него своего единорожденного сына. Дважды.
— В любом случае, — добавил Мур, — скоро узнаем.
Брюкс пожевал губу:
— И как скоро, если быть точным?
— Можем добраться до дома через пару недель, — равнодушно ответил полковник. — Спроси Сенгупту.
— Пару… но путь сюда занял…
— Мы использовала анкат[25] вполсилы и держали двигатели на абсолютном минимуме. А сейчас летим на чистейшей антиматерии, прямо из ядра. Если бы мы врубили движки на полную, то могли бы добраться до Земли за несколько дней. Но тогда мы будем двигаться слишком быстро и не сумеем вовремя остановиться. Пока будем тормозить, окажемся на полпути к Центавре.
„Или где-то посредине“, — подумал Брюкс.
Он окинул взглядом отсек. Мур медленно вращался в свете и тенях, смотря на Дэна. В этот раз он точно улыбался. Загадочно.
— Ты не беспокойся, — сказал он.
— О чем?
— Мы не летим к облаку Оорта. Я не тащу вас на бессмысленный и отчаянный поиск моего мертвого сына.
— Я… Джим, я не хотел…
— Нет нужды. Мой сын жив.
„Может, был жив — шесть месяцев назад. Или даже сейчас жив. Думаю, и такое возможно. Но через шесть месяцев он умрет. Поток телематерии пропал, и теперь „Тезей“ замерзнет во тьме.
Ты бросил их на произвол судьбы…“
— Джим…
— Мой сын жив, — повторил Мур. — И он возвращается домой.
Брюкс какое-то время молчал, но наконец спросил:
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
Дэн толкнул сварочный аппарат из одной руки в другую, почувствовал плотную реальность массы и инерции снаружи, хрупкость больного тела внутри.
— Хорошо, я должен взять несколько образцов…
— Бери. Сенгупта и ее слизистая плесень-захватчик.
— Надо проверить — хуже не будет.
— Разумеется, нет. — Мур легко протянул руку и зацепился за нерабочую лестницу. — Я так понимаю, скафандр на тебе в качестве презерватива.
— Нет смысла рисковать, — Брюкс смотрел на полковника в желтовато-бумажном комбинезоне и на то, как его голая рука сомкнулась на непроверенной территории.
— Шлема нет, — заметил Мур.
— Так мне в открытый космос не надо.
Если Порция функционировала при температуре окружающей среды, то она не сможет получить от переборки достаточно джоулей, чтобы в срочном порядке отрастить псевдоподии. К тому же Брюкс и так чувствовал себя довольно глупо.
Под озадаченным взглядом Мура он расположился сбоку от люка и поставил луч на короткий фокус. По краям отверстия смарткраска заискрила и покрылась пузырями. Никто не закричал, не отпрянул. Из металла не полезли щупальца в лихорадочных попытках самообороны. Брюкс соскоблил образец с периферии ожога. Еще один — с нетронутой поверхности в паре сантиметров от него. Потом он стал методично двигаться по краю люка и брать образцы примерно с каждых сорока сантиметров.
— Меня тоже будешь проверять? — поинтересовался Мур из-за спины.
„Должен бы“.
— Думаю, пока в этом нет необходимости.
Полковник бесстрастно кивнул:
— Хорошо. Если передумаешь, знаешь, где меня найти.
Брюкс улыбнулся.
„Хотел бы я знать, мой друг, очень хотел бы. Но понятия не имею“.
* * *С форпика — в Центральный узел.
„По крайней мере тут все как прежде. Хотя, возможно, я прямо сейчас смотрю на чужую облицовку. Или даже кожу“.
Через экватор, от застывшего севера к вращающемуся югу, стараясь не касаться решетки по пути.
„Она может наблюдать за мной, и прямо сейчас я плыву в ее глазном яблоке.
Брюкс, не будь дураком. На „Икаре“ у Порции были годы, а вы здесь болтаетесь всего три недели. Мало времени, чтобы отрастить новую кожу…
А если она не стала ее растить, а перераспределила старую? А если все эти годы Порция наращивала дополнительную постбиомассу, вкладывала себя в будущее расширение?“
Она не могла просочиться под парадной дверью так что никто не заметил. (Брюкс пролетел между серебряными глазным яблоком и радужкой: одно открыто, вторая закрыта. Оба слепые.) Не было избыточного кинетического тепла, не вопили сирены…
„Если только она не двигалась медленно, не слилась с шумом. Если только она не знает о законах термодинамики чуть больше, чем мы…“
Вниз по оси, набирая вес и пристально вглядываясь в защищенные перчатками пальцы, сомкнутые вокруг поручней. Настороже — на случай если тонкий мицелий протянется между скафандром и скобой. Глаза выискивают любую каплю влаги, серпик поверхностного натяжения, который выдал бы движение пленки.
„Ты — параноик. Ты — идиот. Это лишь предосторожность на случай практически невероятной возможности. И все.
Не опускайся на дно. Ты — Дэн Брюкс.
Ты — не Ракши Сенгупта.
Ты просто ее такой сделал“.
Дэн услышал, как она шумит в подвале, когда скармливал образцы в поддон для обработки. Попытался не обращать внимания на стук пальцев и бормотание, пока скребки проходили сквозь карантин, но сам почувствовал проснувшийся голод и жадно съел то, что изрыгнул примитивный камбуз в лаборатории. Глотал быстро, но все равно ощутил послевкусие спирулины.
В конце концов Дэн сдался: сверху давило прозаичное безумие Мура, снизу навязчиво шебуршала Сенгупта. Он вылез из лаборатории и обогнул палатку Ракши, похожую на огромный стручок. Пилот запустила Консенсус на голой переборке между двумя пожухшими полосами астродерна. Там в реальном времени вращалось анимированное изображение „Тернового венца“, две конечности которого ампутировали у самого локтя. „Если будем продолжать с такой же скоростью, то, когда доберемся домой, от корабля останется три скафандра и баллон с кислородом“, — подумал Брюкс.
Точка на карте — МУР Д. — парила на форпике в безопасном отдалении. Остальные датчики светились на переборке редкой мозаикой; Дэн не понимал, что они значат, но был уверен, что один или два показывали блокировку сигналов внутренней связи.
Сенгупта повернулась, как только услышала стук ботинок по палубе, выжидающе уставилась на лацкан Дэна.
— Джим, — сказал Брюкс.
— Ага.
— Ты сказала, он… изменился…
— Не надо верить мне на слово ты сам все видел он менялся с тех пор как мы покинули околоземную орбиту.
Брюкс покачал головой:
— Раньше он казался всего лишь… отрешенным. Погруженным в собственные мысли. Но не безумным.
Сенгупта пробежалась пальцами по стене. Списки файлов пролетели слишком быстро, Дэн ничего не успел разглядеть.
— Он посылал сигнал к Оорту ты знал? Мы еще с Земли не улетели как он уже нарушил закон который черт подери сам помогал ввести после Огнепада такое никому не сошло бы с рук кроме нашего парня великого Джима Мура и он… посылал сообщения…
— Куда?
— „Тезею“.
— Разумеется. Он же контролировал миссию с Земли.
— И корабль отвечал.
— Ракши, и что такого?
— Корабль и сейчас с ним говорит, — ответила Сенгупта.
— Эмм… что? Сквозь все помехи?
— Мы почти выбрались из зоны солнечных помех Но он собирал эти сигналы гораздо дольше на некоторых пометки семилетней давности и они изменились. Раньше шла только телеметрия понимаешь? Очень много голосовых отчетов но в основном информация записи сенсоров анализ последствий от аварий и около миллиона разных сценариев которые вампир Сарасти проигрывал когда они приближались к цели. Данные плотные шум по всему сигналу но там были излишние потоки поэтому необходимое можно вычленить надо только подобрать правильные фильтры. А потом „Тезей“ замолк и какое-то время от него ничего не было слышно как вдруг…
Она замолчала.
— Что, Ракши? — тихо подсказал Брюкс.
Сенгупта вздохнула:
— Появился другой сигнал. Всенаправленная передача. Он шел на всю систему.
— Джим говорил, что „Тезей“ замолк, — вспомнил Брюкс. — Они вошли, и контакт прекратился. Это все, что нам было известно.
— О ему было известно гораздо больше. Новый сигнал очень слабый и настолько искаженный что со всеми фильтрами и алгоритмами по корректировке шума его практически невозможно заметить. Я так думаю ты его даже не увидел бы если бы до того не знал что он там но наш полковник Карнаж он все знал. Вытащил его а тот… тот…
Ее пальцы танцевали и дрожали в воздухе. Еле заметный порыв ветра пронесся по отсеку: стон далекого призрака.
— Это оно? — спросил Брюкс.
Почти но если добавить парочку преобразований Фурье…
Раздался голос. Совершенно невыразительный. Без тембра, модуляций. Пыль, расстояние и глухой микроволновой гул Вселенной, грохочущий вдали, разъели в нем малейший намек на человечность. Остались только слова, не столько очищенные от помех, сколько воссозданные из них. Шепот в пустоте:
„Представь себе, что ты — Сири Китон. Ты приходишь в себя от мук воскрешения… побивший все рекорды стосорокадневной задержки дыхания… чувствуешь, как загустевшая… кровь… проталкивается сквозь сморщившиеся от многомесячного простоя артерии. Тело надувается болезненными толчками, расширяются кровенос… плоть отделяется от плоти; ребра трещат… вычки разгибаясь за вдохе. Суставы от неподвижности закостенели Ты — палочник, застывший… нетрупном окоченении. Крикнуть бы, но не хватает воздуха.
Почти но если добавить парочку преобразований Фурье…
Раздался голос. Совершенно невыразительный. Без тембра, модуляций. Пыль, расстояние и глухой микроволновой гул Вселенной, грохочущий вдали, разъели в нем малейший намек на человечность. Остались только слова, не столько очищенные от помех, сколько воссозданные из них. Шепот в пустоте:
„Представь себе, что ты — Сири Китон. Ты приходишь в себя от мук воскрешения… побивший все рекорды стосорокадневной задержки дыхания… чувствуешь, как загустевшая… кровь… проталкивается сквозь сморщившиеся от многомесячного простоя артерии. Тело надувается болезненными толчками, расширяются кровенос… плоть отделяется от плоти; ребра трещат… вычки разгибаясь за вдохе. Суставы от неподвижности закостенели Ты — палочник, застывший… нетрупном окоченении. Крикнуть бы, но не хватает воздуха.
В отсеке наступила тишина.
— Это что за хрень была? — прошептал Дэн после долгой паузы.
— Без понятия, — Сенгупта барабанила пальцами по бедру. — Начало истории. Сигнал проходит урывками каждые несколько лет судя по временным отметкам. Мне кажется рассказ не закончен. Мне кажется он все еще… продолжается.
— Но что это?
— Да не знаю я ясно? Оно говорит что его зовут Сири Китон. И под словами есть что-то еще но что я не знаю.
— Не может быть.
— Неважно что думаем мы с тобой но Мур считает что с ним говорит Сири Китон. И ты знаешь что он с этим разговаривает. Я по крайней мере думаю что разговаривает.
„Мой сын жив“.
— Тогда ему еще долго ждать. Если сигнал действительно идет от самого Оорта, то, прежде чем у Джима появится возможность ответить, пройдет еще год, — сказал Брюкс.
Сенгупта пожала плечами и уставилась в стену.
„Он возвращается домой“.
* * *Любая достаточно продвинутая технология неотличима от природы.
Карл ШредерОтрицательный.
Отрицательный.
Отрицательный.
Порванные решетки, разбитые нанопровода, искореженные микродиоды. Изничтоженная смарткраска. Ничего больше.
Дэн часами проигрывал в голове наихудшие сценарии. Порция забралась на „Венец“ и разрослась по всему форпику. Невидимая, она обволокла каждую переборку и поверхность, покрыла палатки и одежду экипажа; окутала каждую частичку еды, которую они брали в рот с момента стыковки. Порция стала для людей второй кожей и уже проникла в самого Брюкса; измеряла, анализировала, разъедала снаружи и изнутри.
Она повсюду и стала всем.
Чепуха какая-то…
Неокортекс все прекрасно понимал, но ствол мозга похищал любую мысль и выворачивал ее в параноидальную сторону. Откуда бы Порция ни явилась, здесь ее построила система телематерии; лазеры втравливали пустой конденсат в мыслящую микропленку, а та планировала и строила схемы, распространялась по каждой поверхности, словно чума сознания. Но, отрезанная от создавшей ее машины, Порция расти не могла.
К тому же „Венец“ недолго висел рядом с „Икаром“ — за такое время враг мог лишь прорвать фронт, но далеко вклиниться в ряды противника уже не успел бы.
Все образцы оказались чистыми.
Правда, это ничего не доказывало.
На „Икаре“ Порция выскочила словно по щелчку, будто пасть капкана захлопнулась, но там у нее были бесконечные возможности для игры и восемь лет на обучение. Тут же хватило бы одного пассивного фильтра на солнечных батареях, притушенного на сотую долю процента. Одной закоротившей электрической линии, плюющейся искрами и разогревающей материал вокруг. Больше ничего не надо — только время и немного броуновской энергии для питания.
Что так беззаботно сказала Сенгупта перед атакой Порции? „Как-то здесь жарковато…“
„Она не может ускориться без запасов энергии, — размышлял Брюкс. — Возможно, перед ударом Порция оставляет заметный тепловой след…“
Сенгупта высунула голову сверху:
— Нашел что-нибудь?
Дэн покачал головой. Ракши спустилась на палубу.
— А вот я нашла. Выяснила как эта вампирская тварь превратила тебя в камень и уж лучше ты чем я или Мясник. Извини конечно но это легко могли быть и мы. Я думаю этот трюк она провернула со всеми.
— Какой трюк?
— Таракан ты когда-нибудь боялся?
„Постоянно“.
— Ракши, мы все чуть не погибли…
— До того. — Сенгупта дернула головой туда-сюда, — Без всякой причины типа хотел идти в душ и вдруг перепугался.
У Брюкса заныло в желудке:
— Что ты нашла?
Она бросила запись с камеры на стену: глаз на форпике, смотрящий сверху на пустой коридор, ведущий к люку в Центральный узел. Сенгупта дала увеличение по косой на пятно, видневшееся на переборке рядом с запасным шлюзом. Кто-то нарисовал там нечто, похожее на глиф, путаницу многоцветных кривых и углов, которая могла бы сойти за кубистское изображение очень простой нейросхемы.
— Не помню, чтобы я видел эту штуку прежде, — пробормотал Брюкс.
— Ты ее видел просто не помнишь. Она длится буквально двести миллисекунд чистая удача что эта попалась на скриншоте. Ты ее видишь ничего не помнишь но она пугает тебя до усрачки.
— Сейчас она меня вообще не пугает.
— Это только один кадр таракан часть анимации но камеры так быстро не сканируют и сейчас они все исчезли. Мне ради этой пришлось просеять до черта материала.
Он уставился на изображение: небольшой узел из кривых и зазубренных линий и арабесок; абстрактное граффити длиной, максимум, с ладонь. Если смотреть краем глаза, казалось, что в нем есть какой-то смысл — буквы, готовые сложиться в слово, но стоило взглянуть на эту штуку прямо, и она рассыпалась, становилась полной бессмыслицей. Даже вырезанная из последовательности под неудобным углом, картинка была настолько странной, что от нее в голове все чесалось.
— Похоже на граффити… уличной банды, — тихо сказал Дэн. — И так по всему кораблю?
— Вампирша не только это сделала то как она двигаюсь помнишь я еще тебе говорила что мне не нравится как она двигается. Все эти щелчки тики когда она напала на меня и тебя я видела как Валери что-то прошептала тебе на ухо. Что она сказала?
— Не знаю, — неожиданно понял Брюкс, — Не помню.
— Все ты помнишь. Как в тот раз на записи в Будапеште она поменяла людям проводку вибрациями хотя всего лишь расставила пивные бокалы круто да? — Сенгупта три раза быстро и с силой постучала себе по виску. — И тут даже нет ничего радикального. В смысле любое слово звук даже пердеж слегка перепаивают тебе мозг в этом его суть мозг так функционирует. Человека программирует вообще все. И Валери сообразила как топать по полу чтобы ты еще и застыл по команде. И со мной такое могло легко произойти.
— Так оно с тобой и произошло, — заметил Брюкс.
— Почему ты набросилась на нее, Ракши? Я же видел тебя в Узле: ты на нее кинулась, словно бешеная собака. Что на тебя нашло?
— Не знаю она вроде как издавала звуки которые меня реально раздражали и я ничего не смогла поделать.
— Мизофония, — Брюкс отрывисто и горько рассмеялся, — Валери наградила тебя мизофонией.
Картинки из института Саймона Фрейзера: привязанная к креслу Валери постукивает пальцами по подлокотнику…
„Она даже тогда это делала. Пока над ней ставили опыты, Валери перепрограммировала… своих мучителей“.
Дэн не смог удержаться от смеха.
— Что? — забеспокоилась Сенгупта. — Да что?
— Ты знаешь, в чем заключается секрет хорошей памяти? — Он с трудом перестал смеяться. — Знаешь, что действительно перегружает гиппокамп и выжигает следы в мозгу глубже, чем что-либо, кроме прямой нейроиндукции?
— Таракан ты…
— Страх, — Брюкс покачал головой. — Все это время Валери изображала из себя монстра. Я-то думал, ей нравятся садистские игры, понимаешь? Что ее просто возбуждал наш ужас. Но настолько она себе… не потакала. Лишь увеличивала скорость передачи информации.
Сенгупта причмокнула и посмотрела на экран.
Дэн тихо хмыкнул:
— Даже на чердаке, когда Ли и я… мы и взглянуть наверх не смогли. Просто знали, что она там, но смотрели друг на друга, Ракши. Мы оба пришли в ужас от чего-то, находившегося слева, и все равно смотрели друг на друга… — „Ну, разумеется, а как иначе. Это очевидно. Почему я раньше не понял?“ — А Валери, скорее всего, сидела в своем отсеке. Мы страдали от… височно-теменных галлюцинаций. Кошмаров. От всякой чуши вроде чувствуемых призраков.
— Таракан вспоминает, — Сенгупта почти шептала — Таракан начинает просыпаться…
— Она нас двигала, как шашки по доске, — Брюкс не знал, ужасаться ему или удивляться, — Все это время…
— На что еще она нас запрограммировала? Мы начнем видеть глюки или решим прогуляться голышом по корпусу корабля?
Брюкс взвесил такую возможность:
— Я так… не думаю. Если она всех нас хакнула одним и тем же способом, то нет. Какие-то базовые вещи — да. Страх. Похоть. Что-то универсальное. — Он мрачно усмехнулся при мысли о том, что у мужчин на „Венце“ вдруг может начаться запрограммированная эрекция, а у Ракши неожиданно отвердеют соски. „Сейчас о таких вещах мне лучше вообще не думать“. — Если хочешь взломать поведение существа более высокого порядка, то надо залезть в детские воспоминания, формирующие личность, в особые канаты памяти. А там слишком много индивидуальных различий для общего подхода.