– Понятно. Ты готов начать?
– Я? Ну, да.
Парень поправил маску, очки, взял скальпель, потом оглянулся на него и попытался встать к нему спиной. Все боялись его пристального, иногда исступленного взгляда.
– Начинай, – отдал он команду.
Парень сделал первый надрез, и тут это произошло. Арсений Павлович бросился на аспиранта, неожиданно сильно оттолкнул его от стола, выхватил скальпель и мгновение держал его в поднятой руке у горла несчастного, другой рукой крепко схватив парня за одежду на груди.
– Скотина! Подонок! Ты что сделал! Как ты… ах ты господи, ты же располосовал ее, как свинью… Ты сделал ей больно!
– Помогите! – взвизгнул аспирант. – Он убьет меня! Он опять свихнулся!
Никто не шелохнулся. Все как загипнотизированные, словно в больном сне наблюдали страшную картину, которая время от времени повторялась в этой аудитории. Он бросил на пол скальпель, брезгливо оттолкнул аспиранта и, склонившись над голым, посиневшим телом покойницы, что-то быстро заговорил, зашептал. Потом снял перчатки, быстро провел рукой по ее лицу, шее, груди, животу и вдруг скорчился, будто от боли, упал на колени, тихо заскулил. Все потянулись к выходу, стараясь двигаться бесшумно и обходить его как можно дальше.
Через час Арсений Павлович, умытый, в темном, строгом костюме и белой рубашке вошел в кабинет ректора мединститута.
– Садитесь, – буркнул человек с обвисшими щеками и усталым тяжелым взглядом. – В чем дело, Арсений Павлович? Что вы себе позволяете и до каких пор это будет продолжаться? Вы больны или вам просто нравятся идиотские спектакли?
– Николай Петрович, – быстро и язвительно ответил Арсений Павлович, – неужели вам не все равно, как я отвечу? Если я скажу, что болен, вы будете меня лечить? Запихнете в психушку? Если я скажу, что мне нравятся спектакли, вы похлопочете, чтоб меня взяли в театр? Мы оба знаем, что при любом ответе вы будете держать меня при себе в качестве дойной коровы. Я попросил бы прекратить эти административные проработки. Мне некогда, вы это прекрасно знаете. Мне всегда некогда!
– Идиот! – вяло произнес ректор. – Я боюсь, что ты заиграешься. Что ты однажды действительно кого-то зарежешь. Я тебя предостерег.
– Ох, спасибо, – Арсений Павлович вскочил и по-клоунски расшаркался. – Благодетель вы мой. Только, Николай Петрович, я думаю, у вас большой проблемы не будет. За те деньги, которые вы на мне зарабатываете, вы без особых зазрений совести оформите лишнего покойника в наш морг.
– Ты так меня достал, – все тем же невыразительным голосом произнес ректор, – что мне иногда хочется тебя туда оформить. Шутка. Ладно, садись, кончай кривляться. У нас на следующей неделе ожидаются клиенты из Кореи и Японии. Я могу надеяться, что ты будешь в форме и никого не подведешь?
– Я, кажется, еще никого не подводил ни разу в жизни. Информацию по клиентам передайте мне, пожалуйста, завтра в письменном виде. Это все?
– Не все. Ты можешь, наконец, сказать мне, сколько у тебя авторских способов бальзамирования? Я должен знать, как руководитель. Я веду серьезные переговоры.
– Не могу. По одной причине. Я сам не знаю, сколько их у меня. Я что-то меняю в зависимости от массы причин, многое делаю просто по наитию… Я не могу ничего сказать.
– У нас, как всегда, есть предложения… Арсений, ты прав, наш институт держится на твоем таланте. Но я даже тебе не могу платить столько, сколько ты заслуживаешь. Ты же, по сути, нищий, я это прекрасно понимаю. У тебя такие расходы на все твои открытия. Но нет подходящей статьи расхода, по которой ты мог бы законно получать деньги. Потому что вся твоя деятельность – незаконна. Я просто ее прикрываю.
– Неужели, – криво усмехнулся Арсений Павлович. – Неужели только институт держится на моем таланте. У нас даже уборщицы рассказывают, какие особняки вы где-то там покупаете. Еще у студентов взятки берете. Вы ненасытны, Николай Петрович.
– Меня не обижает ерунда, которую ты несешь. Ты – человек не от мира сего, тебя обманет каждый. Просто подумай: только одно из множества твоих открытий принесет тебе миллионы долларов.
– Да мне и думать нечего. Если я захочу что-то запатентовать, засветить, зачем мне вы? Я эти миллионы получу сам.
– Ничего ты сам не получишь. Ты считаешь, что я тебя обманываю, но есть люди, которые просто выжмут тебя, как лимон, и выбросят подыхать. Ты неблагодарный человек, Арсений, – ректор вышел из себя, тяжело задышал. – Иди, я боюсь с тобой поссориться. У нас клиенты, а ты полный псих и придурок, сам понимаешь… Пошел ты… Домой…
Арсений Павлович вылетел из кабинета в то время, когда в него задом заходила секретарша Соня, прощаясь жестами с кем-то, оставшимся в коридоре, и параллельно треща по телефону. Она практически продырявила ему обувь страшенной металлической шпилькой сантиметров двадцати, повернулась и взвизгнула, взглянув в его исступленные, беспощадные глаза. Он, казалось, ничего не почувствовал. Он смотрел с откровенным отвращением на ее лицо с неровной кожей, замазанной толстым слоя грима, на малиновые «перышки» в специально растрепанной укладке, на не пропорциональную фигуру, окончательно изуродованную обтягивающей футболкой и мини-юбкой.
– Ой, вы че тут? – перепуганно спросила Соня, не без труда переставляя ногу с его ботинка на пол.
– Вы работаете в медицинском учреждении, – отчеканил Арсений Павлович. – Вам не мешало бы как минимум мыться. И вообще женщина должна быть или совершенством, или ее не должно быть.
Когда через несколько минут ректор вышел в приемную, чтобы отдать какие-то распоряжения секретарше, он обнаружил Соню полулежащей на столе в приступе то ли болезни, то ли паники.
– Что случилось? – тронул он ее за плечо.
Она трясла головой, показывала рукой на дверь, икала и мычала.
– Выпей воды, – буркнул ректор. – Какие нежности. Пора бы привыкнуть к его выходкам.
Глава 8
Таня сидела за компьютером и так увлеченно колотила по клавиатуре, что не услышала, как открылась входная дверь, в комнате появился Дэвид, встал за ее спиной и какое-то время молча смотрел на нее. Наконец Таня почувствовала его присутствие и оглянулась.
– Ты пришел, – сказала она рассеянно. – Я сейчас закончу, разогрею ужин, выйдем с Жулей. Ты пока мой руки, хорошо?
– Можно спросить, чем увлекательным ты занимаешься?
– Я спасаю собак-инвалидов от бесчеловечной акции Авдотьи Никитиной, которая собирается тащить их на митинг для сбора средств против фашистов. Понимаешь, она деньги соберет, собак они могут вообще побросать, их там убьют или перестреляют…
– Одно из двух: убьют или перестреляют. А зачем нужны деньги против фашистов?
– В том-то и дело, что фашисты ни при чем. Опять она мошенничает.
– И как ты разрушаешь ее коварные планы?
– Отлично! Я уже собрала кучу сторонников, которые поддержали мою мысль о том, что собак тащить туда нельзя.
– Но они согласны с тем, что нужно собирать деньги, которые неизвестно как могут навредить неизвестным фашистам?
– Ну, на это они повелись. И их неплохо характеризует то, что они верят, будто Никитина после митинга выйдет на праведный бой с фашистами. Я не вижу ничего плохого в их заблуждении, поскольку они однозначно против фашизма.
– Понятно. Собак-инвалидов ты выручила. А вот Лора сейчас одна бегает по двору. А Нина, она же известная всему Интернету как Авдотья Никитина, видимо, сидит тоже у компа и пытается отстоять свою позицию в виртуальном столкновении с тобой. В соседнем подъезде она живет, если ты случайно забыла.
– Да ты что! Лора одна бегает? Дэвид, это все меняет. Ты можешь потом поесть? Мы сейчас пойдем с Нинкой разбираться. Ну, надо же, профурсетка паршивая…
Таня вскочила, побежала в прихожую, быстро влезла в куртку. Дэвид с видом стоика надел свою, и они вышли.
– Ты только ничего не говори ей о том, что я ее расшифровала и борюсь с ней в Интернете, ладно? – инструктировала Таня Дэвида по дороге. – Пусть она думает, что за мной ряды опасных для нее единомышленников. Хорошо?
– Ладно, – легко согласился Дэвид, и Таня, искоса взглянув на него, поняла, что он ни во что не ставит ее общественную виртуальную деятельность. Вопрос, обидеться на него или нет, она пока оставила открытым.
Они вышли во двор, Таня сразу увидела мечущуюся во дворе Лору, позвала ее, пристегнула к ошейнику Жулькин поводок, и они направились в соседний подъезд. Дверь как раз открылась: кто-то выходил, звонить по домофону не пришлось. Они поднялись на тринадцатый этаж, где жила Ира. Дверь в квартиру Ирины была открыта. Дэвид посмотрел на Таню и прижал палец к губам. Они вошли бесшумно в прихожую… Даже если бы они шумели, их бы не заметили. Разъяренная Нина металась и швыряла на пол какие-то вещи, свертки, коробки. На нее молча смотрел крупный мужчина в дорогой дубленке и с «пацанской» челкой на лбу.
– Что я у тебя украла? Сколько я спрятала? – визжала Нина. – Бери, ищи, ройся. Я говорю: мне не покатило. Не было денег. Сколько на моей карте – можешь посмотреть.
– Я смотрел, – невозмутимо сказал мужчина.
– Смотрел? – перешла в следующую тональность Нина. – А ты видел, сколько я отстегнула тэвэшникам, газетам? Явился! Я из кожи вон лезу…
– Заткнись, – ровно сказал мужчина. – Ты как была дремучая дубина из Бурятии или Башкирии, так и осталась. Вроде тебя всему обучили. А сообразить, что я легко захожу в твой кабинет в Сбербанке онлайн и вижу все твои новые карты, как сейчас твою наглую рожу, не можешь. Вот на этой бумажке – сумма, которую ты должна. Мне плевать, что ты на нее купила себе очередную квартиру в Москве. Бедняжка бездомная, понаехавшая. Продавай предыдущую. Деньги послезавтра, поняла? А если нет… – мужчина быстрым движением прижал Нину к стене и одной рукой сдавил ее горло. – Я выпущу все твои кишки, ты что, не соображаешь? Я сделал тебя великой деятельницей, выступающей с речами по телевизору и на трибунах, и сделал это из обычного уличного дерьма.
– Эй, – негромко произнес Дэвид. – Мне кажется, вы неправильно себя ведете с женщиной, молодой человек. Нет?
В следующий момент прижатым к стенке оказался собеседник Нины, и его взгляд – снизу вверх – был не самым храбрым.
– Держи его, Дэвид, – сказала Таня. – Я сейчас вызову полицию. Сдавать, видимо, будем обоих. Эта дрянь в чужую квартиру своих дружков водит и устраивает разборки, пока Лора бегает по улице.
– Таня, пожалуйста, не нужно полицию. – Нина метнулась к ней, и в ее глазах вполне натурально блестели слезы. – Я потом тебе все объясню. Это мой коллега, мы просто поссорились. Ты не представляешь, какие у нас важные дела. Мы… Мы с фашистами боремся. Возникло недоразумение. Я Лору оставила на минуту, вернее, она бегала, я не могла ее поймать… Пожалуйста, хочешь, я на колени встану? Только не вызывай полицию и ничего Ире не говори. Я прошу вас.
– Что делаем? – повернулся к Тане Дэвид, вытирая носовым платком руки.
– Как ты считаешь?
– Я считаю, надо ей сказать, чтобы смотрела за собакой, и уходить. И ты, друг, пойдешь с нами, если не хочешь в обезьяннике ночевать. Вторжение в чужую квартиру, угрозы и так далее. А этой… Таня, объясни ей сама. Мы, как мужчины, уходим первыми.
Дэвид дал пинка гостю, который быстро оказался у лифта. Таня подошла к Нине.
– Я даже слов на тебя тратить не буду. Ты поняла, надеюсь: если что-то случится с Лорой… В общем, потерпи со своими махинациями. Приедет Ира, тогда вали отсюда, если у меня хватит терпения никому ничего не говорить. Ради собаки, поняла?
– Я не поняла, какие махинации?..
– Да пошла ты…
Таня быстро прошла на кухню, проверила наличие мяса в холодильнике, каши в кастрюле.
– Покорми ее, Авдотья Никитина, блин.
На улице Таня сказала Дэвиду:
– Мы как-то странно поступили. Наверное, надо было ее выгнать, а Лору забрать ко мне.
– Мы нормально поступили. Таня, мы не можем всех переделывать, как нам хочется. Я сто лет не хочу знать, чем занимается эта, как ты выразилась, «профурсетка» (кстати, что это такое?), мы увидели непорядок с собакой и его исправили. Расторгать договор твоей соседки, которая наняла эту Нину, мы не имеем права, хозяйничать в ее квартире – тоже. Даже вмешательство в торговлю этих двух мошенников – не наше дело. Мы не участковые, не Следственный комитет, не ВЧК и не батальон смерти. Моя дорогая, история с Мариной и пожаром в твоем доме нас просто сбили с толку. Нам показалось, что мы можем что-то изменить. Но это не так! Мы просто очутились рядом, и нам нужно возвращаться в свою жизнь.
– Это неправильно, – возразила Таня. – Мне сегодня Сергей рассказывал, как они ищут Марину на свалках… Они находят там других людей. Их или убили, или просто выбросили… Даже двухлетнего ребенка…
Дэвид остановился и долго смотрел в смятенные глаза подруги.
– Это просто больная тема для тебя – ребенок. Зачем Сережа о нем рассказал? Марина… Таня, у каждого человека есть обязанность оберегать собственную жизнь. Я говорю это тебе как врач, который ежедневно видит смерть. Нужно что-то принимать, а чего-то сознательно не знать… Иначе жизнь превратится в кошмар. А мы только встретились…
Таня порывисто обняла его.
– Конечно, ты прав. Все. Я эту мошенницу больше не отслеживаю. Только за Лорой смотрю. Если что не так – откручу Нинкину немытую башку. Или что там с ней хотел сделать ее милый друг.
– Он кишки собирался ей выпустить, – уточнил Дэвид и повел Таню за руку в подъезд.
Глава 9
Поздно вечером Слава Земцов позвонил в квартиру Сергея. Тот открыл дверь сразу: он еще был в куртке и тяжелых ботинках.
– Заходи, я сейчас все это сброшу, чуть сполоснусь, – сказал Сергей.
– Свалки?
– Угу!
Кольцов бросил на пол куртку, снял ботинки, переступил через них и направился в ванную. Оттуда крикнул Славе:
– Иди на кухню. На плите в кастрюле борщ, мама сварила, разогрей!
Он пришел через десять минут в чистой одежде, с мокрыми волосами, между светлыми бровями залегла глубокая морщинка, что свидетельствовало о крайней степени усталости.
– А у меня все готово, – доложил Слава. – Борщ кипит, хлеб я просто порвал на куски, и эта бутылочка каким-то образом оказалась в кармане.
– Ты просто добрый фей, – кивнул Сергей. – Ты прям сам все и нальешь?
– Обслужу по-царски. Ехал к тебе и думал: если ему мама борщ сварила, он для меня самый дорогой человек.
Они молча выпили водки, потом сосредоточенно ели густой, вкусно пахнущий борщ. Еще выпили водки. Покурили. Тянули время, не хотелось говорить о делах. Наконец Сергей спросил:
– Кудинова вызывали на опознание?
– Да. Ни одну из трех найденных девушек он не признал… Будешь еще искать?
– Ты знаешь, мы практически все пропахали… По-ударному. Всех привлекли, в том числе и бомжей, со всеми по мере возможности расплатились… Речь ведь идет об одной ночи. Раз среди этих девушек нет Марины, значит, она в другом месте… Других мест – сколько угодно. Канавы, лесополосы и так далее…
– Что решил?
– А ничего. Как говорит мудрый Масленников, у каждого человека – свой путь, даже после смерти. Вдруг получится его нащупать в данном случае. Для этого как минимум нужно найти людей или человека, вскрывавшего могилу. По убитой старухе ничего?
– В Москве за интересующий нас период нет ни одного заявления о пропаже женщины примерно восьмидесяти лет. Умирали, конечно, но раз смерть регистрировалась, значит, не наш случай. Ну, они все и похоронены. Висяк, Сережа.
– У тебя все на первых порах висяк. А потом… Как говорит…
– Кончай цитировать Масленникова. Я б на его месте тоже стал мудрым. Приносят готовеньких – вскрывай да рассказывай, в чем дело. В промежутках – выпивай и философствуй.
– А я в него верю. Возможно, из-за отсутствия других идеалов. Мы ведь никак не помогли правоохранительным органам своим беспросветным ковырянием на свалках?
– Помогли. Неделю назад был звонок по 02 из одного дома, что жильцы давно не видят двухлетнего ребенка. Мать – наркоманка. Вошли к ней. У нее двое детей было. В квартире обнаружили старшую девочку девяти лет. По поводу младшей мамашка сказала, что она у нее как-то случайно умерла, она испугалась и отнесла ее в свертке на помойку соседнего двора.
– Отчего на самом деле умер ребенок?
– Истощение, истязание, гематомы и… задушила, тварь. Экспертиза показала, и старшая девочка рассказала: «Мама Верочку дуфыла-дуфыла…»
– Допьем? Слава, эта тварь может очень легко отделаться. Надо бы проследить за ходом дела.
– Она мать. Раскается, присяжных за душу тронет… Они к наркоманкам как-то неровно дышат обычно. Типа – болеет, бедная. Только за всеми не проследишь.
– Ладно, посмотрим. Я схожу, не поленюсь.
– А я не пойду. И домой сегодня не поеду. Остановят же, гады. А у меня денег мало.
– Оставайся. Хочешь, на этом диванчике поспи, я плед принесу, могу надувной матрас в комнате положить. На диван свой не пущу. Я сам к нему привык.
– Свинья. Я все-таки гость.
– А я – сибарит. Так что ты выбираешь?
– Надувной матрас, – уже не очень внятно сказал Слава. – Мне будет сниться, что я в нем по морю плыву.
– Вот видишь. И будет нам обоим счастье.
Они улеглись каждый на своем месте, предвкушая блаженство, Сергей погасил свет, но тяжелый день все не отпускал их в желанный сон.
– Серега, не спишь? – спросил Слава.
– Спал бы, если бы ты не спросил. А что?
– Да я подумал… На кладбищах бы поспрашивать… Не было ли где-то петрушки со вскрыванием могил? Больно работа чистая. Как будто не впервой.
– Елки… – изумленно протянул Сергей. – И это пришло в твою голову, а не в мою! Такая простая и гениальная мысль. Вот что делает водка. Мысли ошибаются адресом!
Глава 10
Он достал большой кусок темно-синей переливающейся парчи. Он хранил его давно для особого случая. Разложил на столе, любовно разгладил, взял портновские ножницы и точно, быстро и безошибочно разрезал на детали. Затем прострочил их на машинке, как профессиональная швея. В размерах он никогда не ошибался. Прогладил швы, внимательно рассмотрел под ярким светом элегантное узкое строгое платье. Украшать его однозначно нужно, но с умом. Он долго рылся в старом сундуке, пока не нашел бледно-розовый шифон. Да, это оно! Вскоре был готов широкий присборенный бант на талию и нежный летящий волан, украсивший вырез. Он повесил платье на стул, долго думал, глядя на него… Синее к синим глазам – слишком просто. Решение пришло через полчаса. Он перешел в кухню, где уже была включена муфельная печь для обжига фарфора. Он работал с таким вдохновением, как никогда в жизни. И результат удивил его самого. Два удлиненных фарфоровых глаза получились совершенно необычного каштанового цвета с золотистыми проблесками, как два топаза.