– Дура, предупреждать надо, хоть ремнями бы пристегнулись или верёвками привязались.
– Номер четвёртый – переворот Иммельмана, – радостно объявила она, – это попроще, но всё равно держитесь.
После переворота Иммельмана птица Рух перешла к фигурам высшего пилотажа.
– Номер пять – чакра Фролова.
Она, почти зависнув в воздухе, стала переворачиваться вниз головой, медленно возвращаясь в нормальное положение. Киря с Простомиром уже не ругались – просто сил не было. Не до ругани тут! Не свалиться сил хватит – и на том спасибо!
– Шестой номер – кобра!
Птица вошла в раж и после кобры поочерёдно показала уже оцепеневшим от ужаса седокам фигуры высшего пилотажа: кульбит, хук, колокол, а также самые сложные – разворот на кобре и переворот на колоколе.
– А в завершение, – орала Рух, – так сказать, на сладкое, фигура моего собственного изобретения. Называется «Пляска палого листа на осеннем ветре». Сокращённо – ПЛОВ. Первое П – сдвоенное.
Простомир и Киря ничего не успели ответить ненормальной птице. Она действительно закувыркалась в воздухе, словно оторванный от дерева сухой лист, кидаемый в разные стороны неласковым осенним ветром. Седоки буквально окостенели от обуявшей их жути. Они не свалились со спины птицы только потому, что их руки и ноги были сведены жесточайшей судорогой и никакая сила не смогла бы их сейчас разжать. А птица Рух, казалось, не замечала состояния седоков и весело металась в воздухе – и вперёд головой, и вперёд хвостом, и даже, кажется, вперёд боком. И вниз головой, и по диагонали, и наискосок, и вообще непонятно как. Киря не выдержал такого испытания – его всё же стошнило съеденной перед путешествием перловой кашей, а Простомир подумывал – не дать ли обет в случае удачного окончания полёта отказаться от волховства и креститься по православному обряду. Так продолжалось довольно долго, но наконец птице это надоело, и она снова полетела в нормальном положении, то есть – головой вперёд.
Простомир и Киря с трудом перевели дух. Неужели действительно всё? И они ещё живы? Киря украдкой выгребал с птичьего загривка остатки каши и скидывал вниз, а Простомир тихо радовался, что выдержал эту пытку и не дал обет отказа от чародейства. А морской болезнью он не страдал – то ли от природы был крепок, то ли, скорее, применил волшебство, укрепляющее желудок.
– Курица ты безмозглая, – дрожащим голосом сказал Киря, – ладно, тебе на наши юные жизни наплевать. А о своей еде ты подумала? А если бы мы короба с мясом уронили – как бы ты наверх вылетела? Силушки-то не хватило бы.
Птица на мгновение задумалась.
– Действительно, что-то я сплоховала, – и тут же забеспокоилась, – надеюсь, всё на месте?
– Только о еде и думаешь, – упрекнул её Простомир, – а о нас даже не побеспокоилась.
– А чего о вас беспокоиться? – резонно заметила птица. – Если вы меня сейчас ругаете, значит, на месте.
Простомир не нашёлся, что ответить. Да и не до этого сейчас. После сеанса высшего пилотажа он еле пришёл в себя и не хотел, чтобы птица заметила, как он был напуган. Ещё чего не хватало – терять лицо перед курицей-переростком!
Теперь они летели обычно, без выкрутасов. Встречный беркут, который издали видел их кульбиты, как показалось Кире, посмотрел на них недоумённо и даже вроде бы покрутил правым крылом у виска. Мол, сдурели совсем, высший пилотаж здесь устраивать…
Вскоре начались сбои. Подъём замедлился. Усталость птицы дала о себе знать.
– Не хватает тяги, – сказала Рух. – Включить дополнительное питание.
Одна из банок уже была вытащена из посоха и лежала у Простомира на коленях. Он быстро открыл её и опрокинул содержимое не в птичий клюв, а прямо на перья.
– Тьфу ты, вон незадача! – огорчился Простомир.
– Питание давай, говорю! – закричала птица. – Тяга катастрофически падает!
Киря моментально сгрёб мясо с птичьей спины и крикнул:
– Башку свою вбок поверни, дура! Куда питание-то бросать?!
Птица послушно повернула голову направо и раскрыла пасть. Киря ловко закинул туда тушёную говядину. Птица благодарно зачавкала и подъём возобновился. Через некоторое время кормёжку повторили. Седоки приноровились: Простомир открывал банки и вываливал их содержимое в подставленные Кирины ладони. А тот здорово наловчился закидывать тушёнку в пасть птицы Рух. А та, похоже, уже чувствовала, когда ей будет предложена очередная порция питания и без надобности головой не вертела. Киря с грустью подумал, что похоже, эта проклятая Рух сожрёт всю тушёнку ещё до подъёма на поверхность. «Может, начать её чипсами кормить»? – подумал Киря, но тут же поймал на себе грозный взгляд Простомира, который, казалось, прочитал его мысли. А может, и действительно прочитал, кто его знает!
Наконец прошли облака и где-то далеко вверху показался край Прорвы. Киря было обрадовался, но оказалось, что тушёнка кончилась. На загривке птицы Рух возвышалась целая горка пустых консервных банок. Почти все – из-под говяжьей тушёнки и две почему из-под свиной. Простомир перевернул посох и постучал по затылку птицы – авось застряла там ещё одна банка (в посохе, конечно, а не в голове). Но посох был пуст.
– Открывай чипсы, Киря, – устало сказал Простомир.
Он, похоже, тоже хотел принести с собой в Новоград если не тушёнку, то хотя бы это хрустящее олбанское лакомство. Но, видно, не судьба. Киря открыл картонные коробки и принялся зубами рвать блестящие пачки. Содержимое нескольких упаковок собирал в одну большую кучу, и пахнущую беконом еду скармливали птице Рух. А та, казалось, совсем не замечала, что её кормят не мясом, а непонятно чем. Подъём продолжался. Когда до края оставалось совсем рукой подать, птица съела последнюю пачку чипсов. Путешествие в Прорву завершилось.
Птица высадила седоков рядом с терпеливо дожидавшейся их Савраской и без сил повалилась на траву. Простомир велел Кире достать из поклажи овса и сварить для уставшей птички кашу. Варево обильно приправили постным маслом. Рух съела всё, что сварил Киря, и стала понемногу приходить в себя. Посмотрела на людей строго:
– А ведь не той пищей вы меня кормили, не той!
– То есть как…
– То есть так, что сначала мясом кормили. Ничего плохого не скажу, нормальное мясо было. А под конец пути какой-то дрянью. Бумагой, что ли, в которую когда-то жаркое заворачивали? Теперь точно изжога пару дней будет мучить.
Простомир и Киря пристыженно молчали.
– Но за что я вас хвалю, так за то, что легенде следовали верно. Сильно хвалю. Что, обратно мясо приставить надо?
– О чём ты? – удивился Простомир.
– Как о чём? В легенде чётко сказано: как поднимаю я путешественников из Прорвы на белый свет, кормят они меня мясом, а как мяса не хватает, отрезают от себя куски и мне дают, чтобы долетела я до поверхности. Эту легенду все наши хорошо знают. А я вот учуяла, что последние две порции мяса были не такие, как начальные. Сначала ведь вы меня коровьим мясом кормили, а потом – другим. Значит, человечиной. Я этот вкус хорошо знаю.
Простомир подошёл к груде пустых банок и выбрал из неё две последние:
– Вот, смотри. Свинина это была. А вот насчёт того, что ты вкус человечины знаешь, я с тебя спрошу. Чем ты во время, свободное от выполнения обета, занимаешься!
Он вдруг как-то сразу изменился, пострашнел. Глаза загорелись фанатичным блеском, голос зазвенел сталью:
– А ну! Смотреть в глаза! Отвечать быстро, кратко и честно! И по существу! А не то! В лагерную пыль! Сотру!
– Опаньки, – испугалась птица, – как это я оплошала! Простомир, клянусь, я ни при чём. Это было всего лишь предположение!
Простомир, взяв себя в руки, решил не раздувать ссору. Птичка ещё может пригодиться. Мало ли, кто кого ест. Вон, Баба-яга, тоже, говорят… Однако очень даже нужная дама… порой бывает. Поэтому он лишь сказал как ни в чём не бывало:
– Да? Хорошо. Ты это… смотри у меня.
– Ну ладно, я, может, пойду? – робко спросила птица.
– Иди, иди…
Но птица не уходила, переминаясь с ноги на ногу.
– Ну, что тебе ещё?
– Да это… Я вроде как насчёт обета узнать.
– Что узнать?
– Да насчёт обета, – мямлила птица Рух.
– Ах да. Ты же последнее задание выполнила. Хорошо!
Простомир поднялся и с размаху треснул посохом птицу по голове:
– Отныне ты свободна. Лети отсель, глаза б мои тебя не видели.
«У него чуть что – сразу посохом по голове, – подумал Киря, – хорошо, меня лишь по спине дубасит, а то б я давно уже с ума спрыгнул».
Простомир на такие мысли лишь зыркнул на него глазами, но ничего не сказал.
Птица Рух с места взмыла вверх и улетела куда-то по своим птичьим делам, а Простомир и Киря стали собираться в дорогу. Навьючили Савраску, закопали банки из-под тушёнки и пакеты от чипсов и двинулись в путь.
Обратное путешествие было недолгим. Сработал то ли третий закон путешественников, согласно которому возвращаться всегда быстрее, чем уходить, то ли заклинание Простомира. Но вскоре они уже входили в новоградские ворота. Когда подошли к терему Докуки, кто-то как раз закрывал ворота. Киря подбежал и стал колотить. За воротами замешкались и из-за створки показалась недоумённая физиономия Феди Пасть Порву:
– А вы чего это всё никак не уходите?
Простомир победно взглянул на Кирю: мол, я же тебе говорил, что особое заклинание читал! А Феде ответил:
– Да всё уже. Вернулись мы. Три дня нас не было.
Федя удивлённо выпучил глаза, но ничего не сказал – привык уже к волховским странностям… Простомир и Киря загнали Савраску во двор и прошли в терем, оставив животное на попечение Феди.
Докука принял их тотчас. Он сам провёл путешественников в светёлку и усадил на лавку. Сам же уселся на своё обычное место – красивое кресло заморской работы. Первым слово держал Простомир.
– Ошибся я, – сказал он, – не было здесь волхвов ни с заката, ни с полудня. Это кто-то другой. У Олбанского царя узнали только, что надо искать Васю здесь, в Новограде. Надо бы нечисть лесную, городскую, воздушную, водную да огненную спросить – авось кто и знает.
– Только не у меня в тереме, – ответил Докука, – а то как припрутся сюда кикиморы с лешаками – то-то в городе радости будет, новоградцы потом мой терем разметут не хуже Аскольдова.
– К себе я вернусь, – сказал Простомир, – быстро всё спроворю и обратно. Киря, ты со мной!
– Слушаюсь, – ответил верный Киря.
– Тогда чего тянуть, пошли, – сказал Простомир и стал привычно чертить на полу круг…
Обратный переход прошёл так же быстро, как и первый. В лесу уже совсем рассвело, вовсю чирикали птицы. Нечисть уже укладывалась спать – не вся, конечно, но большая её часть.
– Эх, тяжело будет всех сейчас собрать, – пробормотал Простомир, – не все придут.
Он отправился в свою избушку и долго там рылся, собирая разные травки, которые любит нечистая сила. Достал из заветного сундука старые свитки с заклинаниями. Потом велел Кире развести костёр. Когда тот запалил огонь, подошёл и велел ему держаться позади:
– Я сейчас по-сильному колдовать начну. Ты такого и не видел ещё. Стой и ничего не делай, не мешай… Что с Зелёным Дядькой справился – молодец, но здесь такие идолища могут объявиться, с какими Зелёный Дядька и рядом не валялся. Схарчат тебя без злого умысла – просто по привычке.
Этого можно было и не говорить: после случая с полуденными магами Киря и не рвался вперёд… А Простомир между тем начал колдовать. Сначала высыпал в пламя красный порошок, от чего воздух наполнился запахом горелого мяса, потом, сразу же, кинул пучок сухой травы – завоняло тухлой редькой. В довершение всего плеснул в костёр из кувшина какой-то пенящейся жидкости. От резкой вони Киря чуть было не потерял сознание.
– Терпи, Кирюха, терпи, – говорил Простомир, – нечисть – она тяжкий дух любит, за то её нечистью и кличут. Для них это – как для человека розовое масло или голодному – горячая каша. Да и чистые вслед подтянутся. Они хоть тяжкий дух не очень любят, но из любопытства придут. Нечасто я их собираю всех вместе. Сейчас повылазят, друзья сердешные…
Первым из лесу вышел, как и следовало ожидать, Зелёный Дядька с двумя племянниками. Им по малолетству (по пятьсот лет всего – совсем несмышлёныши) доверили пока что лишь небольшие рощицы, одному – берёзовую, второму – дубраву, поэтому звания лешего они ещё не носили, а именовались лишь рощевскими или рощиными. Из всей нечисти Зелёный Дядька жил ближе всех, к тому же состоял у Простомира на службе. Да и был он из тех, кто днём в спячку не впадает. Вернее, может и днём прикорнуть, но так… ненадолго, а вообще-то от него в любое время пакостей ждать приходится. Он с опаской поглядывал на Кирю, словно опасаясь, что тот, даже несмотря на присутствие волхва, опять начнёт его тиранить.
Потом появилась заспанная кикимора, распространяя вокруг себя ароматы болота и таща за собой целый выводок своих детёнышей-игошей.
– Детей-то зачем притащила, дура? – громким шёпотом спросил Зелёный Дядька. – Пожалела бы, пусть спят.
– Тебя забыла спросить, – сварливо огрызнулась кикимора, – своих нету, так чужому счастью завидуешь, импотент проклятый.
И понесла далее такой вздор в лучших традициях базарной склоки, что у Кири дух захватило от обилия незнакомых вычурных оборотов, а Простомиру, дабы её утихомирить, пришлось даже прикрикнуть на разошедшуюся бабу.
Пришли несколько мавок, штук пятнадцать русалок во главе с двумя водяными, явилась кострома с румяной улыбкой, прилетел змиулан, попыхивая огоньком, словно печка; глянул на Кирю, облизнулся почему-то, но Простомир погрозил ему пальцем, и тот успокоился. За ними потянулись остальные – индрик-зверь, симаргл, искоса поглядывающий на индрика (не ладили нечистые, ох не ладили), пришли шуликуны, дый, переплут. Приковылял даже Велес. Потом потянулись городские жители: домовые с помощниками своими – коргорушами, за ними банники, овинники, базарники. Позже всех появились, шумя крыльями, Сирин, Алконост и Гамаюн… Простомир терпеливо ждал, пока все соберутся. Увидев, что поток прибывающей нечисти иссяк, поднял руку. Все собравшиеся затихли, выжидая, что же скажет могущественный колдун. Простомир начал речь:
– Приветствую вас, жители лесов и рек, жители городов и сёл, воздуха и земли.
– Здравствуй, – нестройно зашумело собрание.
– Собрал я вас вот для чего: кто-то пробрался в наш лес. Чужой кто-то, и вздумал этот чужой здесь колдовать. И нужна мне ваша помощь, надо этого человека или нечеловека найти и выгнать из нашего края. Если кто-то чего-то слышал, видел, унюхивал или иначе как-то узнал об этом существе, дайте знать.
Собрание зашумело.
– Может, это, в пятницу у родника…
– Да нет, это пьяный боровик со старшим рощиным в дурака играли…
– А кричал кто?
– Он и кричал. Проиграл, вот старший рощин ему щелбанов и наставил, а пальцы-то у него дубовые.
– Нет, это русалки водяного тухлыми мухоморами накормили, вот он животом и мучился, а потом им устроил такое – мама не горюй!
– Да шо вы говорите! Бывает же такое. Ай-яй-яй!
– А я вот полагаю, это всё флуктуации темпорально-пространственных процессов…
– Это кто там такой умный нашёлся?
– Это библиотечный. Очки надел и думает – лучше всех. Совести у него нет, а ещё в шляпе!
– Развелось тут интеллигентов! Скоро плюнуть некуда будет.
– А что нам этот чужак? Или твой каравай сожрал?
– Сожрал не сожрал, а в наш огород не суйся.
– Мы же к ним не лезем, и они пусть не лезут.
– Поймать бы его, да по сопатке.
– А по мне – лишь бы мужчина был хороший, я бы и такого взяла. Одной бабе тяжело семерых поднимать…
Последнее высказывание, конечно, принадлежало кикиморе. Многодетная мать мечтала заполучить хоть какого мужа, пусть даже самого завалящего. Простомир слушал гомон нечисти, уже понимая, что ничего для себя интересного не узнает. Внезапно его осенило. Он опять поднял руку. Гомон стих.
– Все ли здесь, никого не забыли?
– Все, все, – ответило собрание.
– Нет, не все, – раздался чей-то голос.
– Кто это сказал? – спросил Простомир.
С ветки спорхнула Гамаюн, села на плечо волхва.
– Не все, говорю. Жар-птицы нету. Её тут конёк-горбунок один в полон брал, еле вырвалась, сейчас раны зализывает. – Гамаюн хихикнул. – Говорила я ей, не надо, не надо есть что попало, тем более – из ненадёжного источника. Так нет ведь, наклевалась хмельного винограда и заснула. А этот дурачок – ну, хозяин горбунка – её цап-царап – и утащил.
– Когда сможет явиться передо мной? – перебил болтливую птицу Простомир.
– Да хоть сейчас, только вряд ли она что-то знает, в плену же была, как-никак.
– Зови её скорее, – уже начал сердиться волхв, – болтаешь много.
– Да пожалуйста, – обиделся Гамаюн, – легко.
И заклектал как-то по-особенному, с присвистом и придыханием. От этого клёкота шум пошёл по лесу, зашумели деревья, поднялся ветер. У Кири заболела голова и заломило кости. Но продолжалось это недолго. Послышался шум крыльев, вспыхнуло что-то в лесной чаще и не погасло. Свет стал ближе и, наконец, из лесу, из-под самых верхушек деревьев выпорхнуло чудо – светящаяся жёлтым светом птица размером с доброго беркута. Когда птица подлетела поближе, то оказалось, что это обычный петух, просто светящийся и очень большой, да ещё летающий, тогда как простые петухи не летают. Подлетев к собравшимся, птица уселась на крышу Простомировой обратно-времянной избушки, разбрасывая вокруг себя искры.
– Ты смотри, мне хату не спали, – забеспокоился волхв, – мне для полного счастья только этого не хватает.
– Спрашивай, – сказала Жар-птица, – ведь вызвали меня для чего-то.
Простомир собрался с духом, как будто хватаясь за последнюю соломинку:
– Появился у нас тут чужой. То ли человек, то ли волхв, то ли нежить – не ведаю. Только творит он здесь дела нехорошие, а вот найти его мы никак не можем.
– Ну конечно, – забрюзжала птица, – превратили Новоград в проходной двор, из каких только краёв здесь не толкутся. Сами и виноваты.
– Не из полуденных стран он, и не из закатных, – не слушая её, продолжал Простомир, – а откуда – я пока не знаю. Не слышала ли ты что об этом?