4. Если же бабуля проявлять это уважение не торопится, стремится все сделать по-своему или ставит под сомнение нашу компетентность и авторитет в глазах ребенка («Что же это за мама у тебя такая, даже еду нормальную приготовить не может – все банки промышленные покупает?»), закрываемся с ней на кухне и устраиваем серьезный разговор. «Зинаида Павловна, очень прошу вас не критиковать меня при ребенке! Обращаю ваше внимание, что сама я ничего подобного в ваш адрес себе не позволяю. И очень жду такого же уважительного отношения к себе. Если вы чем-то недовольны, скажите мне об этом наедине. Я очень благодарна вам за помощь, но как ухаживать за ребенком, воспитывать его и вести хозяйство я вправе решать сама, без критических замечаний со стороны. Давайте же считаться друг с другом и находить компромиссы. Ведь самое главное – мир в семье и благополучие нашего любимого малыша. И если мы с вами не будем ссориться и навязывать друг другу свое понимание жизни, всем от этого будет только лучше».
5. Бывают и такие жизненные варианты, когда бабушка помогать не очень-то стремится, то есть направлять ее энергию особо некуда, и она (эта энергия) вся уходит в недовольство и критику. Здесь тоже есть свой рецепт: опять-таки НЕ вступаем в споры, НЕ защищаемся от критики, а как заклинание повторяем на все лады: «Ой, вы правы, Зинаида Павловна», «Да-да, возможно, это так», «Я понимаю, о чем вы», «А почему это плохо?», «Может быть вы поиграете с малышом, смотрите, как он к вам ручки тянет». Ну и общий совет – поменьше обращать внимания на то, кто что про нас говорит. Ведь если мы обижаемся, значит, чувствуем себя уязвленными, неуверенными и что-то кому-то хотим доказать. Другие будут этим пользоваться и критиковать дальше. А если нам все равно, и на чужие слова мы либо вообще не реагируем, либо отпускаем шуточки («Что вы, Зинаида Павловна, да я готовлю лучший суп на свете, и даже не уговаривайте меня, я знаю, что лучший»), значит, нас это совсем не трогает и стрелы бьют мимо цели. Следовательно, критиковать нас со временем перестанут – бесполезно же.
6. Никогда: не жалуемся свекрови на мужа (и свою маму), а мужу – на свекровь: в отношениях с кем бы то ни было лучше вообще не привлекать третью сторону. Не ставим мужа перед выбором («Или твоя мама, или я») – это удар ниже пояса. Но! Если становится очевидно, что свекровь в разговорах со своим сыном этого правила не придерживается и ее критика перекочевывает сыну в уста… Вызываем каждого (по одиночке) на серьезный разговор. «Зинаида Павловна, если вам что-то во мне не нравится, скажите мне это напрямую, а не за спиной. Своими словами и действиями вы вносите разлад в мои отношения с вашим сыном. Не нужно проверять, кого он любит больше: он любит нас обеих, но по-своему, у нас с вами разные роли в его в жизни, и вашу роль никто под сомнение не ставит. Вы – первая женщина в его жизни, ей и останетесь. Но не нужно нашептывать ему, какая я плохая. Если его выбор пал на меня, значит, именно меня он видит в качестве своей спутницы жизни. Это его выбор, не ставьте его под сомнение. Давайте не будем делить нашего “мальчика”. Его любви хватит на нас обеих».
Мужа тоже припираем к стенке: «Любимый, а ты-то сам как считаешь, права твоя мама насчет меня или нет?» Если он начинает отнекиваться и прячет глаза, продолжаем наступление: «А почему тогда ты ей не возразил, почему не защитил меня? Мне нужна твоя защита от необоснованной критики, я хочу быть уверена, что ты не дашь меня в обиду». Если же он солидарен со своей мамой, то надо разбираться, прежде всего, с его недовольством (чем конкретно он недоволен, что нужно изменить). И попросить не впутывать сюда свекровь. «Все вопросы, касающиеся нашей семьи и наших отношений, мы должны прояснять с тобой вдвоем, не нужно привлекать в них других людей. Договорились?».
7. Если же бабушкино присутствие в нашей жизни минимально, так как ни собственная мама, ни свекровь не рвутся к внукам, предлагаю не спешить с выводами и обидами («Им нет до нас никакого дела!»). Может, оно и к лучшему: чем дальнее – тем роднее?..Несколько слов о дедушках
Увы, в жизни дедушки довольно часто выступают как «приложение» к бабушкам. Перед глазами немало примеров, когда дедушки не особо интересуются внуками (живя при этом с бабушками в законном браке, а не будучи в разводе и с новыми семьями). И происходит это не потому, что дедушки не любят детей своих детей и не хотят их видеть. Нет. Они очень хорошо относятся к потомству и даже справляются о нем по телефону. Но не более того. Просто у них своя жизнь, свои заботы и проблемы. И внуки слабо вписываются в эту размеренную колею.
Одна знакомая со смехом рассказывала мне, что на вопрос, почему вы не приезжаете в гости к внучке, свекр ответил:
– Так собака ощенилась, нужно ухаживать за ней и за щенками…
Собака, конечно, важнее, чем внучка. Собака – друг человека. А у девочки, в конце концов, родители есть.
Да, так сложилось, что из всех членов «большой семьи» дедушки, как правило, меньше всех уделяют внимания внукам. И меньше всех проводят времени в общении с ними. Но ведь в любом правиле есть исключения, правда? И этим исключением является особый вид «сумасшедших» дедушек – тех, кто внуков просто боготворит. Встречаются они нечасто (но встречаются!), на дороге, как говорится, не валяются, а главное – сильно выделяются на фоне безынициативной массы «коллег по званию». И я даже близко знакома с одним ярким представителем этого редкого вида.
Это мой папа. Дедушка моих детей – Даши и Гриши. Я хочу написать о нем. И не затем, чтобы похвастаться. А потому, что в своей книге про сто не могу не рассказать о самом лучшем дедушке во вселенной.
Моего папу обожают все. Не только близкие и домочадцы. От него без ума женская половина коллег по работе, продавщицы в ближайшем магазине, кассирши в банке и парикмахерши в салоне красоты. Потому что папа – это мужчина-мечта. Подтянутый, импозантный, улыбчивый, с превосходным чувством юмора, обходительный и галантный.
Папино хобби – косьба травы на даче. В этом деле он мастер, освоивший все возможные приемы сенокоса – традиционной косой, механической косилкой, электрическим триммером, и, наконец, бензиновой газонокосилкой. Каждые летние выходные он готов часами кружить по участку, шагая за тарахтелкой, как индийский крестьянин за мулом, и превращая в зеленую пыль не только сорняки, но и поросль садовых кустарников и цветов. На мои последующие вопли «Я не для того сажала, чтобы ты тут все срезал!» папа обычно отшучивается. Так и живем: муж усердно копает, я старательно сажаю, а папа увлеченно скашивает.
Вообще, папа весь соткан из достоинств, но самое главное его душевное качество – это потрясающее внутреннее благородство. Если бы папа имел дворянские корни или был потомком русских интеллигентов, его врожденную высокую нравственность можно было бы хоть чем-то объяснить. Генами, например. Но, согласитесь, внутреннее благородство и тонкая душевная организация в человеке рабоче-крестьянского происхождения – это, скорее, исключение, чем правило.
Папа родился в глухом селе Хабаровского края. На Дальний Восток судьба забросила родителей его мамы – моей бабушки. В 1932 году они бежали от голода на Украине. Прабабка умерла в поезде по дороге. Прадед погиб у озера Хасан [91] . Бабушку воспитала совершенно посторонняя женщина.
В сельской школе бабушка проучилась всего 4 класса, а с 12 лет – когда умерла ее приемная мать – пошла работать в рыболовецкую артель на берегу Охотского моря. За одинокой девочкой, у которой на всем белом свете не осталось ни одной родной души, приглядывали соседи.
За отца моего папы выйти замуж она не успела. Он был моряком и погиб во время шторма. А через некоторое время бабушка узнала, что беременна. Ей тогда только-только исполнилось девятнадцать.
Честно говоря, я даже представить себе не могу, что стоило бабушке родить и вырастить папу. Какой невероятно тяжелой была ее жизнь без надежды на чью-либо помощь и поддержку, когда рассчитывать приходилось только на собственные силы. Папа рассказывал, что бабушка вынуждена была оставлять его – маленького мальчика – одного в бараке, где они жили, и убегать на работу. Она заглядывала раз в два-три часа, чтобы посмотреть, все ли в порядке, да сунуть сыну в руки хлебный мякиш. И убегала вновь. Папа вспоминал потом, что хлеб на самом деле был большой редкостью. Зато в доме, за порогом которого плескалось холодное море, всегда было полно красной икры. И папа наелся ее на всю жизнь вперед.
Они постоянно переезжали из села в село в поисках работы. Последним местом их обитания на Охотском море стал городок Армань под Магаданом. Бабушка устроилась там на кирпичный завод. А папа пошел в школу.
В Армани им выделили небольшой земельный участок, на котором бабушка, чтобы прокормиться, сажала картошку. В суровых условиях Дальнего Востока урожай почти всегда был скудным. Картофелины урождались мелкие, размером с перепелиное яйцо…
В Армани им выделили небольшой земельный участок, на котором бабушка, чтобы прокормиться, сажала картошку. В суровых условиях Дальнего Востока урожай почти всегда был скудным. Картофелины урождались мелкие, размером с перепелиное яйцо…
Там же – в Армани – бабушка познакомилась со своим будущим мужем, от которого родила второго сына. Вскоре папин отчим перевез всю семью в Москву.
Лет десять назад теплым летним вечером папа рассказывал мне, как перед самым отъездом в столицу он, девятилетний мальчишка, бегал по арманьским соседям и предлагал им купить тот самый участок земли с картошкой. Я плакала. Мне было очень жалко папу. Жалко, что самые чудесные детские годы для него были полны трудностей и лишений.
Участок был продан за пять рублей. На эти деньги бабушка купила папе сандалии, шаровары и украинскую рубаху. В этом роскошном по тем временам наряде папа и приехал в Москву.
Босоногое детство перетекло в дворовое отрочество, а затем и в армейскую юность в жаркой республике Азербайджан.
Вернувшись из армии, папа пошел работать в таксомоторный парк. Через год промозглым мартовским днем к нему в такси села симпатичная миниатюрная брюнетка и попросила отвезти на другой конец Москвы. Это была моя мама. Они поженились через четыре месяца после первой встречи. А еще через три года появилась я.
В моем детстве папа все время пропадал на работе. Мама оказала на не го огромное, просто космическое влияние, и он, распрощавшись с таксомоторным парком, круто поменял сферу деятельности. С тех пор вся его профессиональная стезя была так или иначе связана с иностранцами. Из-за этой стези папу я практически не видела. Не помню, чтобы он играл со мной или гулял. Папа работал. Все остальное было на маме. И немного на бабушке.
Бабушка (та самая папина мама) меня очень любила. Называла «лапой» и никому не давала в обиду. Она сидела со мной до того момента, как меня отправили в детский сад, а потом, чуть позже, встречала из школы. Ежедневно ездила к нам на трех автобусах – с высоким давлением, с больным сердцем, опираясь на палочку.
Бабуля научила меня вязать и готовить оладьи с яблоками. Но главное – через свое отношение ко мне она показала, что значит заботиться о близких людях, думать о них. На нашем с ней примере я поняла, какими близкими и душевными могут быть отношения бабушки и внучки. Она умерла, когда мне было почти одиннадцать. А ей самой – пятьдесят пять…
Бабушка вполне могла бы увидеть правнуков. Когда родилась Даша, ей было бы всего семьдесят. И, я знаю, она бы очень радовалась за меня, за всех нас. Очень-очень. Бабушка была простой русской женщиной, не кончавшей университетов и по сути ничего не достигшей в жизни. Но в ней была душа. Все остро чувствующая, не изъеденная черствостью и равнодушием. Бабушка всем сердцем любила меня, папу и маму. И ничего не требовала взамен.
Папа перенял у нее эту преданность родным. Да, я видела его только рано утром, но все равно чувствовала себя его любимой дочкой. Он заботливо готовил нам с мамой завтраки, заворачивал мне в школу бутерброды. По выходным делал блинчики с творогом.
А еще он меня ужасно баловал. Я была первой девочкой в классе, у ко торой появились жутко модные и дефицитные «вареные» джинсы. Угощала друзей заграничными жвачками, о которых остальные советские дети могли только мечтать. Я танцевала в хореографическом ансамбле, и на занятия папа возил меня на машине, в то время как другие юные дарования мерзли на остановках в ожидании автобуса. В общем, родители старались из всех сил, чтобы их девочка росла в радости и достатке. Они хотели дать мне все то, чего сами были лишены в своем детстве.
Они жили для меня, ради меня и во имя меня. Я была центром их жизни. Они так привыкли подчинять свои интересы и желания моим, что да же когда я встретила будущего мужа и упорхнула из родительского гнезда, они все равно продолжали жить моей (теперь уже нашей) жизнью, нашими проблемами и заботами. И до сих пор ими живут.
Уж не знаю, как папа пережил Димино появление в моей судьбе. Как-то пережил. Постепенно у них сложились товарищеские – «мужские» – отношения. Муж очень уважает тестя. Тесть отвечает зятю тем же.
Ну, а когда родилась Даша, папа понял, чего ему в этой жизни не хватало – любимой внучки. С самого нашего приезда из роддома он изъявил желание почаще нянчиться с девочкой. Папа научился менять памперсы и кормить малышку из бутылочки. И в выходные с удовольствием, без страха «заступал на вахту», делая возможными наши с мужем небольшие вылазки в гости и по магазинам. Он словно наверстывал то, что упустил в своей молодости – общение с маленьким ребенком.
Когда мы ждали второго малыша, папа кричал на всех углах, что он всегда будет любить только Дашу. Потому как в его сердце кто-то еще просто не поместится. Но дедушкино сердце оказалось резиновым, и Гриша влез туда целиком. Может, и хотел бы вылезти обратно, но кто же теперь его отпустит?
Всю жизнь мы с мамой смеемся, что папа «работает только по списку». То есть, ему обязательно нужно сунуть в карман бумажку с тем, что надо сделать (купить хлеба, выбить ковер, заехать в химчистку, отвезти вещи на дачу и так далее). Но – вот удивительно – во всем, что касается внуков, «списки» папе оказались не нужны. Он сам (без маминой подсказки) отыскал чудесный парк с каруселями и мини-зоопарком, куда теперь возит детей гулять. Приобрел для Даши автокресло, которое «по наследству» перешло затем и Грише. Стал приобщать внуков к прекрасному – водить на детские спектакли и цирковые представления, откуда они приезжают навьюченные разными подарками. Накупил дисков со сказками и песенками из мультиков, чтобы дети слушали их в машине. В общем, перечень добрых дел можно вспоминать и вспоминать.
В один из выходных дней папа бежит к нам, чтобы побыть с Дашей и Гришей. Внуки обожают проводить время с дедом. Еще бы! Ведь никто другой с ними в «партизан» или «Буратино» не поиграет.
Игра «Буратино» выглядит следующим образом. В роли деревянного человечка выступает маловесный Гришка. Папа (кот Базилио) и Даша (лиса Алиса) сначала пристают к нему – «Отдай монетки, отдай монетки». Когда Гриша уходит в глухую несознанку, они хватают его за руки-ноги и тащат к дивану. Раскачивают несколько раз, а потом кидают на сиденье. Точь-в-точь как в мультике. Так повторяется несколько раз, пока несчастного «Буратино» не начинает тошнить от постоянных раскачиваний.
Игра в «партизан» еще более сурова. «Партизана» Гришку обычно ведут на расстрел. Все как в кино: руки за спиной, голова понурая, но взгляд гордый, непобежденный. Ставят к стенке и задают «последний вопрос»: «Признавайся, где ваш отряд?» Как настоящий красный боец, Гришка мотает головой из стороны в сторону, тогда – «внимание! целься! пли!» – его сражают наповал.
Другой вариант «расстрела» стал практиковаться, когда Гришка заговорил.
– Сдавайся! – кричат ему «фашисты».
– Руськие не сдаюца! – отвечает гордый «партизан» [92] .
Все эти жестокие игрища мне не слишком по душе. Но разве папу, в детстве игравшего только в «войнушку» и признающего исключительно фильмы про «пиф-паф», переубедишь? В общем, за один папин визит Гришка оказывается раз семь брошенным в озеро Буратино и раз пять расстрелянным партизаном. Жуть. Зато у детей столько восторга!
…По правде сказать, я не знала, чем закончить этот пассаж про нашего «дедю». И тогда я задала Даше совсем не «педагогичный» вопрос:
– Скажи, а за что ты любишь деда?
На это ребенок мне ответил:
– Ни за что. Я люблю его просто так!
Если бы дед слышал эти слова, он бы прослезился. И зря говорят, что мужчины не плачут. Плачут! Когда любимые внуки – смысл всей жизни – отвечают им тем же бескорыстным и беззаветным чувством.
«Мамы всякие нужны, мамы всякие важны»
Напоследок в этой главе – о нас, о мамах.
Мы – самые близкие люди для наших детей. Никто и никогда не будет их любить так, как любим мы. Любым их успехам мы будем радоваться как своим собственным. И будем стараться уберечь их от ошибок, пытаясь приставить свою голову. И ревновать их будем. И ругать. Но все равно любить. Больше жизни.
Я не открою Америку, если скажу, что с рождением ребенка его мама тоже начинает новую жизнь (и папа, конечно, но сейчас речь о мамах). В новом статусе, в новом качестве. Метаморфозы коснутся ритма, образа жизни, но больше всего изменений произойдет в голове. В ней установится совершенно другой порядок, другое мировосприятие.Став матерью, я проснулась в новом мире. Этот мир был абсолютно по-иному скроен. В нем появились совершенно другие ориентиры и приоритеты. Он дал мощнейший импульс для моего собственного преображения, на полнил меня новыми мыслями, желаниями и ожиданиями. В этом мире я была уже не самостоятельной единицей человечества, а «единицей с плюсом». Самым дорогим и близким «плюсом» на свете. И моя жизнь отныне принадлежала не только мне одной, но и моему ребенку. Я попала в зависимость от этого крохотного скрюченного комочка, зависимость физическую и моральную. Но я поняла, что готова жить в этом «плену» до конца своих дней. Потому что это самое лучшее и самое важное из всего того, что когда-либо происходило со мною.
Родив ребенка, я стала полноценной женщиной. Я поняла, что, вернее, кто составляет главную ценность моей жизни. Да, я потеряла свою личную «свободу», но сколько взамен я приобрела – сколько новых поводов для радости, гордости и самореализации, сколько щемящих душу воспоминаний и впечатлений, сколько нового опыта, знаний и навыков.