5. Повторить запрет («Но ты же знаешь, что так делать нельзя»).
6. Предложить нечто альтернативное и/или увлекательное (не забывайте про это!).
P.S. Про то, что делать, если ребенок снова и снова нарушает запреты, мы поговорим в следующей главе.
Но самый главный секрет во взаимодействии с малышом заключается вот в чем: нужно поменьше запрещать и побольше требовать . То есть заменить (там, где это возможно, конечно) ограничивающие активность ребенка запреты на побуждающие к действию требования (этот метод называется «тотальное да» ). Все просто: вместо «Не прыгай на диване» говорим «Попрыгай на ковре», вместо «Не шуми» – «Шшшш, давай немножко помолчим», вместо «Не лезь в лужу» – «Обойди лужу», вместо «Не беги» – «Иди рядом», вместо «Не шаркай по асфальту» – «Поднимай ножки повыше», вместо «Не пачкайся» – «Отряхни ручки» и так далее.
Я надеюсь, всем понятно, какие конкретно «требования» здесь имеются в виду. Это не требования-приказы и не требования-ультиматумы, к которым мы все так привыкли. Это короткие, ясные предложения, просьбы что-то сделать (или, как их еще называют – «позитивные инструкции» ). Запреты всегда негативны, требования – позитивны. Запреты сковывают и «бьют по рукам», требования – стимулируют инициативу.
...Безусловно, количество требований не должно быть запредельным, иначе теряется весь их позитивный смысл. Главное – требования должны соответствовать возрасту и возможностям ребенка. И они не должны быть завышенными. Ведь ничто не приводит в такое отчаяние, как понимание, что от тебя так много хотят, так много ждут, а ты не можешь оправдать ожидания. Просто не можешь.
Завышенные требования и чрезмерные ожидания родителей очень опасны. И в первую очередь тем, что любви к ребенку за ними нет. Ребенка не любят. Его идеальный образ лелеют и любят, а его самого, живого, такого, какой он есть – нет. И он это чувствует. Не понимает, не осознает, но чувствует. И с этой внутренней болью, задушенной, замурованной, часто даже безотчетной, ему предстоит прожить всю жизнь.
...Не нужно бояться быть требовательным. Просто надо следить, чтобы во-первых, наша требовательность сочеталась с чуткой заботой, а во-вторых, не перерастала в глупую принципиальность («Ты сделаешь это, потому что Я так сказала»). Есть еще такое понятие – «ситуативная уступчивость» . Это когда мы ведем себя гибко и мудро, в чем-то уступаем ребенку, выполняя его просьбы и желания. И наш решительный девиз «Нет – значит нет» иногда звучит как «Нет, но, я вижу, тебе очень хочется, тогда – да». И это ситуативное «да» ребенок воспринимает не как поражение родителя и низвержение его авторитета, а как «Мамочка, спасибо, ты самая лучшая на свете».
Быть одновременно и твердым, и «ситуативно уступчивым» – это, конечно, высший класс, особое родительское мастерство. Если бы все им искусно владели, проблем детского непослушания, избалованности или наоборот забитости давно бы уже не существовало.
Виды наказаний
Тема требований и запретов неотделима от темы наказаний. Ведь если требования не выполняются, а запреты нарушаются, должны же последовать какие-то санкции, верно? Или не должны?
...Способов «наказаний» действительно очень много. Но давайте начнем с основного: нужно ли вообще наказывать ребенка? Что такое наказание?
Если совсем сухо и в самом широком смысле, наказание – это взыскание за проступок , применение определенных мер в ответ на некое «неправильное» поведение.
Цель наказания – побудить человека не вести себя подобным нежелательным образом (то есть «больше так не делать, потому что это плохо») или хотя бы уменьшить вероятность того, что свой проступок он повторит. Именно поэтому наказания так замечательно прижились в воспитании и педагогике: более действенного способа влиять на ребенка и пресекать (устранять, исправлять) его «неправильное» поведение мир еще не придумал.
Можно ли совсем обойтись без наказаний? Конечно, можно, и у некоторых родителей это даже получается (они никогда не ругаются, не повышают голос, естественно, не шлепают и не лишают хорошего). Их основной инструмент – объяснения, объяснения и еще раз объяснения. (Причем особенно эффективны не просто объяснения, почему что-то делать нельзя, а красочное описание того, как от действий ребенка пострадают другие люди/живые существа). Результаты – разные, родительские выводы тоже.
...На вопрос, должны ли в жизни ребенка присутствовать наказания, психологическая наука отвечает однозначно – должны. Наказание означает факт нарушения родительского требования. Нет наказаний = нет требований. Нет требований = нет воспитания.
Как и за что наказывать?
...Именно поэтому наказывать полуторагодовалого малыша за то, что оставшись на кухне без присмотра, он изрезал тупыми ножницами занавески – бессмысленно и беспощадно. Нельзя наказывать, если ребенок не понимает, в чем он виноват и за что на него сердятся. Осознанное поведение (хорошее или плохое) начинает формироваться у ребенка после 2 – 2,5 лет , поэтому лишь с этого возраста и можно говорить о «настоящих» наказаниях.
Если вспомнить жалобы мамы на малыша, который якобы намеренно рвет обои и переворачивает кошкину миску, то получается, что за это «хулиганство» его можно и нужно наказать. Но я совершенно не уверена, что все действия мальчугана – умышленные и он, такой маленький, уже четко знает, что и почему нельзя делать – для него это просто исследование, игра, которую, впрочем, тоже надо пресечь.
Вопрос – КАК?
Оставим пока в стороне тему физических наказаний. Она такая спорная и противоречивая, что лучше поговорить о ней отдельно. Остальные наказания можно разделить на неприемлемые, допустимые и (до чего дошел прогресс) рекомендуемые.
Неприемлемые (такие наказания, от которых вреда больше, чем пользы):
Допустимые наказания:
1 Отличие метода «тайм-аут» от наказания лишением родительской любви и демонстративной изоляцией состоит в том, что это более щадящий, гуманный способ проявления родительского недовольства: он относится не к личности ребенка, а к конкретному проступку; малыша не шантажируют тем, без чего он не может жить – любовью родителя. Наказание, в принципе, не должно касаться личности ребенка. Ведь если мы реагируем на «неправильное» поведение, то мы и должны оценивать поведение.Про «тайм-аут» хочется сказать еще пару слов. Считается, что это один из самых действенных методов воспитания совсем маленького ребенка. Прерывая контакт, родители тем самым подают ему сигнал: «Такое твое поведение мы допустить не можем, так делать нельзя!» «Тайм-аут» наиболее эффективен для детей 2,5 – 4 лет – именно в этом возрасте «выдергивание» из социальной среды, «отгораживание» от других (близких и значимых) людей является чувствительным наказанием за проступок. С возрастом «тайм-аут» резко теряет свою эффективность: после 4 лет дети начинают лучше воспринимать время, они понимают, что вечно в комнате (на стульчике) одни они сидеть не будут, можно просто «отбыть наказание» и пойти дальше по своим делам. И угроза «тайм-аута» не заставит их в следующий раз отказаться от чего-то запретного.
Рекомендуемые наказания:
Правила наказаний
• Наказание должно быть:
– своевременным (и следовать СРАЗУ после нарушения запрета, нельзя применять наказание с отрыве от содеянного, ребенок должен понимать, за что его наказывают);
– неотвратимым (ребенок должен знать, что за нарушение правил его ТОЧНО накажут, а не будут бесконечно грозить «сейчас накажу» и ничего при этом не делать);
– справедливым (именно за дело, а не потому, что мама не в духе).
• Наказаний не должно быть много: вседозволенность портит ребенка, но и взыскание за малейшую шалость калечит не меньше (приводя к несамостоятельности, отказу от инициативы, неумению принимать решения).
• Наказания не должны пугать, унижать, причинять физические и моральные страдания.
• Наказание самим фактом своего вынесения искупает вину «преступника»: с момента наказания его поступок стерт, забыт, прощен навсегда.
• Наказание – не самоцель. Цель – передать серьезность и непререкаемость родительских требований и семейных правил; дать понять, что так, как поступил ребенок, поступать нельзя (и почему нельзя); показать, как надо действовать.
• Самое лучшее наказание – то, которого не было. ... ...Бить или не бить?
Однажды я слушала исповедь. Это очень тяжело, скажу я вам. Тяжело не потому, что мне трудно выслушать человека и поддержать его. Вовсе не трудно, наоборот. Тяжело, потому что понимаешь: человек выбрал тебя, чтобы покаяться, признаться в самом сокровенном. Именно тебя! И ты обязана пропустить через себя его горе, найти правильные слова, дать надежду. Это вдвойне тяжело, потому что ты сама не праведница. Тебе тоже знакомы эти муки совести, и ты заново переживаешь все то, от чего, казалось, уже освободилась…
С Полиной мы познакомились на детской площадке. Она была очень приятная, спокойная, улыбчивая, но главное – пристально наблюдала за передвижениями своих двоих детей, а не болтала с другими мамами на скамейке. Именно это меня в ней и покорило.
Наверное, она очень хотела выговориться. Ведь то, в чем она мне призналась, не скажешь ни мужу, ни маме, ни тем более свекрови. Даже с любимой подругой не поделишься – потому что больно и стыдно. Близким людям не исповедуются, они потом всегда будут живыми свидетелями твоих грехов. А мне, как случайному попутчику, наверное, легче было излить душу.
– Я до сих пор чувствую себя очень виноватой перед Сережей, – как-то сказала Полина, кивком головы указывая на пятилетнего сына.
– За что? – не поняла я.
– Мне кажется, я покалечила его…
– Да ты что? Как?
– Был в моей жизни очень позорный период. Только-только появилась дочка, и в меня как будто что-то вселилось. Я была сама не своя.
– Депрессия?
– Наверное. Но это было такое агрессивное состояние, что и депрессией-то не назовешь. Я была вся издерганная, вымотанная, и мне хватало одного Сережиного писка, чтобы выйти из себя. А от его капризов я становилась просто невменяемой, готова была вытрясти из несчастного трехлетнего ребенка всю душу.
– Ты на него орала?
– Я его била…
Она сказала это тихо и просто. И мне стало не по себе от этой ошеломляющей откровенности. Такие тайны хранятся за семью печатями, и нужно иметь огромное мужество, чтобы вытащить их на свет божий.
– Била? Рукой по попе?
– Где придется и чем придется. Тряпкой или, например, детскими колготками.
– Когда капризничал?
– Нет, когда нудно ныл. Или не слушался. Или когда делал что-то запрещенное. И меня дико это бесило: знает ведь, что нельзя, но все равно делает…
Полина опустила голову. Было видно, что она пытается сдержать слезы.
– В эти минуты меня просто разрывало от ярости. Я не могла остановиться… А он кричал: «Мама, не бей меня, не бей, хватит!»
Она все-таки заплакала. И я заплакала вместе с ней.
– Я знаю, что мне нет оправдания. Ты не представляешь, как я себя ненавидела после таких моментов. Кто я такая, кто дал мне право поднимать руку на ребенка, который слабее меня, который не может за себя постоять? Кто я после этого?
Она затравленно посмотрела на меня, как будто ждала, что я отвечу. А я не знала, что сказать. Легко осуждать мать, ударившую ребенка. Это так просто – судить человека за явный проступок. Но ведь покаяние, искреннее, мучительное, разве не дает оно право на прощение? Неужели даже признав ошибку, раскаявшись, нужно и дальше жить со сжатым сердцем и чувством вины?
– И долго это длилось? – спросила я.
– Полгода. Может, чуть меньше. Не каждый день, конечно. Несколько раз в месяц меня накрывало.
– А потом?
– Потом я поняла, что, если не остановлюсь, потеряю сына. Он уже стал меня бояться. И никакие поцелуи и объятия не растворяли этот страх. Натворит что-нибудь и бежит ко мне: «Мама, только не ругайся!» Боялся попросить меня лишний раз о чем-то. Как-то позвала его обедать и вышла из кухни. Прихожу, тихо сидит над тарелкой. «Почему не ешь?» – «Ты мне ложку не дала». Я чуть не завыла. А потом дала себе слово, что больше никогда не сделаю своему мальчику больно.