– И долго это длилось? – спросила я.
– Полгода. Может, чуть меньше. Не каждый день, конечно. Несколько раз в месяц меня накрывало.
– А потом?
– Потом я поняла, что, если не остановлюсь, потеряю сына. Он уже стал меня бояться. И никакие поцелуи и объятия не растворяли этот страх. Натворит что-нибудь и бежит ко мне: «Мама, только не ругайся!» Боялся попросить меня лишний раз о чем-то. Как-то позвала его обедать и вышла из кухни. Прихожу, тихо сидит над тарелкой. «Почему не ешь?» – «Ты мне ложку не дала». Я чуть не завыла. А потом дала себе слово, что больше никогда не сделаю своему мальчику больно.
Она замолчала. Я посмотрела на Сережу, который катался на качелях и радостно кричал: «Мам, смотри, я лечу-у-у». Замечательный мальчуган с длинными ресницами и ямочками на щеках. Не задира и не драчун. Такой восторженный ребенок, который смешно опекает двухлетнюю сестру и безумно привязан к маме. Почему она считает, что покалечила его?
– Мы все не без греха, – наконец, ответила я. – Но вы с Сережей так сильно любите друг друга. Он тебя давно простил. Я знаю, что очень сложно прекратить винить себя. А забыть такое вообще невозможно. Но надо перевернуть эту страницу и жить дальше. Нельзя, чтобы случившееся давило на ваши отношения, омрачало их. Наверняка, Сережа все плохое уже забыл, детская психика, сама знаешь, гибкая очень.
– Да-да, я понимаю, – шепотом сказала Полина. – Но ты знаешь, что страшно?
– Что?
– Когда я делаю какое-нибудь резкое движение, он инстинктивно прикрывается руками. Он помнит! Тело его помнит, как его били. И я помню. И его крики «Мама, не бей» до сих пор стоят у меня в ушах…
По ее щекам текли слезы.
– Ира, как мне с этим жить?
Снова вопросительный взгляд. А я снова не знаю, что ответить. Полина столько времени носила этот груз в себе, столько времени мучилась. И теперь, выговорившись, ждет, что ей станет легче, что я помогу ей, скажу, как жить дальше. А на что я способна, кроме банальностей?
Я ведь так хорошо ее понимаю. Я сама помню все несправедливости, которые позволяла себе по отношению к детям. Помню это чувство отчаяния и отвращения к самой себе. За то, что слабая, никчемная, за то, что могла сдержаться, могла! Но не сделала этого.
Мне захотелось обнять Полину, вот так через прикосновение передать ей свое сочувствие, дать понять, что я разделяю ее боль:
– Надо простить саму себя. Просто надо простить. Мы великодушны к другим людям, почему тогда так строги к себе? Все могут ошибаться. Главное, не повторять своих ошибок. Прости себя, не живи прошлым.
Я снова обняла ее. Впервые за весь разговор Полина улыбнулась:
– Я попробую…
Вскоре мы переехали на новую квартиру. Полину я больше не видела.
Прутик на шкафу
«Так не дай ему воли в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет, и тогда, возмужав, не провинится перед тобой и не станет тебе досадой и болезнью души, и разорением дома, погибелью имущества, и укором соседей, и насмешкой врагов, и пеней властей, и злою досадой».
Это памятка заботливому родителю – из известного свода правил поведения русского человека XVI в. – «Домостроя». Одна из его глав строго предписывала отцу и матери своих детей «любить и хранить, но и страхом спасать, наказывая и поучая, а не то, разобравшись, и поколотить».
Тогда, в косной древности (все мы знаем), «пройтись по ребрам» было очень даже в чести. Порка была самым распространенным средством… вразумления, то есть наставления, убеждения. Пороли («вразумляли») всех, в том числе и бояр, и душевной раны такая «наука» никому не наносила. Все в том консервативном обществе, от холопа до дворянина, понимали: порка – это один из принципов мирозданья. Убери порку, и наступит хаос. Впрочем, «Домострой» (поверьте историку) вовсе не поощряет телесные наказания, не абсолютизирует их. Наоборот, он предлагает порку как самое последнее средство, если другие способы научить и вразумить уже не помогают.
Река времени давно смыла патриархальный средневековый русский быт и его «поваренную книгу» – «Домострой». Вместе с ними уплыли плети, розги, палки и горох. Уже несколько десятилетий на всех углах кричат, что физическое воздействие на беззащитного ребенка преступно и недопустимо (оно унижает и ожесточает его, и если чему и учит, то только самому быть агрессивным и думать, что прав тот, кто сильнее). Но «небитые» дети у нас до сих пор – большая редкость.
Наше общество строго делится на тех, кто утверждает, что дети часто не понимают слов, а потому «всыпать как следует» в таких случаях совсем не помешает. И тех, кто убежден: любые физические наказания, будь то шлепок, одергивания, затрещина или ремнем до полусмерти – все это ничем не отличающиеся друг от друга факты жестокого домашнего насилия. И в любом случае – в любом! – это поражение родителя. Результат его беспомощности, глупости и лени. Стремление подавить ребенка тем единственным, чем родитель его превосходит – грубой силой. «Те, кто приемлет физическое воздействие как последнее средство, просто не дают себе труда еще раз попробовать предпоследнее», – прочитала я мнение одной мамы в Интернете.
Есть еще третья группа родителей. Которые прекрасно знают, что «воспитывать детей ладонью по попе» нельзя. Но срываются, а потом рыдают в подушку от бессилия и чувства вины.
...Этот малыш добрый и послушный, потому что если он будет злым и строптивым, его выстегают прутиком. Сознательно. И ему будет больно.
Дети вполне терпимо относятся к физическим воздействиям, если родитель сорвался: его достали, а он зашелся в аффекте и треснул по попе. Дети понимают, что это – форс мажор, нервный срыв живого, доведенного до отключки сознания человека, а не умышленная воспитательная мера. Но когда ребенка бьют в «здравом уме и твердой памяти», полностью отдавая отчет в своих действиях – это страшно. Это намеренное причинение боли, вы понимаете разницу?
Оплеухи, подзатыльники, тумаки, порка не должны быть средством воспитания никогда. Они абсолютно недопустимы. Это как раз тот случай, когда «насилие порождает насилие», а жестокость рождает жестокость. Мы делаем ребенку больно, а он делает больно нам в ответ – своим непослушанием, враньем, грубостью. Дети, которых часто и абсолютно осознанно бьют, становятся либо надломленными и тревожными, либо озлобленными и агрессивными, они ведут себя все хуже и хуже . И в любом случае постоянная угроза физического воздействия мешает им развиваться, быть собой, учиться самим управлять своим поведением.
...Все это вовсе не значит, что шлепать ребенка непреднамеренно, находясь в запале, можно. Нельзя, конечно нельзя. Нельзя, в принципе, жить с мыслью, что ты можешь поднять руку на своего малыша, пусть и «за дело». Даже легкие и редкие шлепки – не метод воспитания, это совершенно крайняя мера, сигнал ребенку, что родители им сильно недовольны.
Вместе с тем есть ситуации, когда физическое «насилие» вполне допустимо. Что это за ситуации?
• В случае если ребенок сильно перевозбужден, вошел в раж, бьется в истерике, находится под влиянием неконтролируемых эмоций, ничего не видит и не слышит вокруг, физическое воздействие как отрезвляющее средство применять можно (можно шлепнуть, можно стукнуть по руке, но ни в коем случае не трясти).
• Если поведение ребенка угрожает его жизни и здоровью, либо жизни и здоровью окружающих, родитель имеет полное право вмешаться и пресечь действия ребенка силой [169] .
И последнее: не забывайте, пожалуйста, что иногда слова бьют намного больнее любых шлепков.
Стоит ли просить прощения?
Существует такое мнение: в дошкольном возрасте не стоит сеять сомнения в нежную детскую душу, озвучивая собственную неправоту. Ребенок не оценит по достоинству родительскую просьбу о прощении, а поймет лишь то, что мама или папа чувствуют себя виноватыми за свои действия, а потому ими можно манипулировать, их можно подмять под себя.
И последнее: не забывайте, пожалуйста, что иногда слова бьют намного больнее любых шлепков.
Стоит ли просить прощения?
Существует такое мнение: в дошкольном возрасте не стоит сеять сомнения в нежную детскую душу, озвучивая собственную неправоту. Ребенок не оценит по достоинству родительскую просьбу о прощении, а поймет лишь то, что мама или папа чувствуют себя виноватыми за свои действия, а потому ими можно манипулировать, их можно подмять под себя.
Есть и другое мнение, противоположное: извиняться перед малышом за свои неблаговидные поступки можно и нужно. Ведь для него это подтверждение того, что его уважают и любят. Просить прощения – не значит быть слабым. Наоборот, извиняясь, мы показываем свою силу и подаем ребенку пример для подражания. А как еще он сам научится раскаиваться и признавать, что был неправ, если не на родительском примере?
Но давайте разберемся, а за что просить прощения?
За то, что малыш тебя укусил, а ты от боли и обиды плюхнула его на диван? За то, что своим нытьем довел до нервного тика, и был от бессилия шлепнут по попе? Нужно ли вообще за это извиняться?
Ответ: нужно! Но извиняться надо обоим, а не только маме. Даже если малыш еще не говорит, он тоже должен как-то попросить прощения – жестом, объятием. Но главное – понять, что он сделал «не так» и почему вообще возникла такая мамина реакция.
– П’ости, п’ости, п’ости меня, – причитал 2,5-летний Гриша, шмякнув об пол мои любимые духи, которые, конечно же, не разрешалось трогать под страхом смертной казни.
И ему об этом тысячу раз напомнили, до того, как…
Между нами случилось громкое недопонимание. А потом, когда отшумели грозовые раскаты, мы сидели на диване, щека к щеке, и наши слезинки сливались в одну большую соленую каплю. С тех пор он всегда просит у меня прощения. И я у него прошу. И во всем мире для нас нет ничего более сближающего, чем эти взаимные извинения.
Впрочем, есть и другие ситуации. Когда твой «срыв с петель» оказался по силе и натиску неадекватным детскому проступку. Когда ты рвешь и ме чешь только потому, что на самом деле устала, а тебя никто не слушается. Когда ты с кем-то поругалась, а срываешь злость и досаду на ребенке, отыгрываешься на нем как на самом безответном существе. Тогда нет других путей, кроме покаяния. Дети очень тонко чувствуют несправедливость. И никак нельзя допустить, чтобы какая-то детская обида застряла в сердце занозой и кровоточила там десятилетиями.
...А потому просить прощения нужно. Обязательно! Ведь если взять весы и взвесить, то получится, что доверие родного ребенка важнее, весомее, чем нелепая, разрушительная поза «Я всегда прав».
Поощрения
Мы все частенько забываем, что своими требованиями-запретами-наказаниями должны не только устранять или исправлять нежелательное поведение любимого ребятенка, но и… добиваться нового, желательного («Это нельзя, а вот это, смотри, можно»). Одними наказаниями «правильного» поведения мы не добьемся, это точно. Наказаниями мы чаще всего пресекаем запрещенные действия, даем понять, что так делать не надо. А желательных действий (того, что надо) мы можем добиться поощрениями , то есть позитивными подкреплениями поведения.
Пример. Если требуется отучить ребенка дергать кошку за хвост, то, согласно этому принципу, нужно не только наказать малыша (отправить на две минуты в свою комнату «подумать»), но и предложить ему другое занятие (поиграть с кошкой в ее любимую игру), наградив при этом за переключение (обнять, поцеловать, сказать, какой он молодец).
Мы привыкли к тому, что поощрения – это что-то такое приятно-материальное (премия, например). И уже не помним, что они могут быть совсем даже нематериальными…
Похвала . Самый популярный метод поощрения, используемый родителями. Похвала бывает продуктивной (то есть отражающей реальные успехи и достижения) и неоправданной (неадекватной действительности). У детей, которых слишком много хвалят, либо расцветает нарциссизм [170] , либо возникает стойкая зависимость от оценок извне. Дети, которых хвалят мало, вырастают тревожными и неуверенными в себе. Принятая формула эффективной похвалы : хвалим не самого ребенка, а его поведение («Ты так быстро собрал игрушки, здорово!»). Хотя искреннее «Ты такой добрый мальчик, спасибо» тоже вполне подойдет. Еще важно: нужно учить малыша самому гордиться собой , чтобы он не так зависел от нашего одобрения («Сам оделся? Ну, ты можешь собой гордиться, и я тобой горжусь!»).
Ласка . Самое убедительное свидетельство того, что ребенка любят и ценят. Но! Нельзя жестко привязывать выражения любви к успехам малыша. Нельзя, чтобы мамин поцелуй надо было заслужить. Ласки в жизни ребенка должно быть много – по поводу и без.
...Совместная деятельность (игры, занятия, прогулки и прочее). Опять же нельзя допускать, чтобы совместная деятельность была лишь средством поощрения. Это – общая «зона радости», которой (в крайнем случае – в качестве наказания) можно лишить, если малыш совершит осознанный проступок.
Материальное поощрение (подарки) – очень эффективный метод. Главное правило: приятная покупка не должна быть связана с конкретными достижениями или хорошим поведением («За то, что ты так хорошо себя вел, я куплю тебе игрушку»). Нет! Подарки нужно покупать без повода, просто потому, что мы любим своих детей.
Расширение прав ребенка (например, разрешение ложиться спать на полчаса позже) – считается самым действенным способом поощрения. Такие разрешения опять же должны выступать не как награда за определенные действия, а как общая оценка взрослости и самостоятельности ребенка.
Многие зарубежные психологи (Д. Грей, например) считают: вместо того, чтобы ребенка наказывать, надо его… поощрять. Нет, нет, поощрять не за плохое поведение, а за хорошее – то, которое придет на смену плохому (прежде всего, это относится к детскому непослушанию). Несколько примеров, чтобы все всё поняли: «Если ты сейчас соберешь игрушки, у тебя останется больше времени на мультики», «Если ты сейчас пойдешь домой, то сможешь поиграть в свою любимую игру», «Если ты сейчас почистишь зубы, мы успеем прочитать три сказки перед сном».
Иными словами, «если ребенок сопротивляется, то вместо того, чтобы отнимать у него что-то – дайте» [171] . И тогда в нем снова пробудится внутреннее стремление к сотрудничеству.
Конфликты в песочнице
Все началось с удивленных Дашиных глаз: ребенок поднял их на меня, оставшись в песочнице без единой собственной формочки – их растащили более шустрые и падкие на все новое малыши.
Даше было год и два, и это был наш первый выход « в большой мир» – на настоящую детскую площадку. Я не знала, как поступить: пойти самой отбирать наши формочки у малышни или не вмешиваться. Вроде дочка не плачет, обратно вернуть ничего не требует – она просто стоит и растерянно смотрит. В этот самый момент к ней подошел очередной бутуз, молча потянулся к совочку, зажатому в Дашиной руке, и… мой ребенок его безропотно отдал. Все – играть самой ей было не во что и нечем.
Я все еще думала, что делать – поспешить на помощь или подождать. Даша снова посмотрела на меня. Нет, видимо, помощь все же нужна. Я сделала шаг ей навстречу, и вдруг на нас сверху что-то посыпалось.
– Ураааааа! – кричал двухлетний мальчуган, подбрасывая вверх горсти песка. Мамы его, естественно, рядом не было: она сидела поодаль на скамейке и, отвернувшись от всех нас, разговаривала по телефону.
Вспомнились слова подруги: «Это не детская площадка, а поле боя какое-то – то игрушки отнимут, то песка за шиворот накидают, а то и вовсе лопаткой по лбу дадут». Ну, хорошо еще лопаткой не заехали, подумала я. И тут же мой ребенок получил хук слева и шмякнулся на песок. Вот оно, началось!
Выбор был, собственно, невелик – либо вообще больше не появляться в песочнице, либо как-то учиться в ней выживать. И когда на следующей прогулке Даша сама потянула меня на площадку, стало понятно: будем выживать.