Время останавливается для умерших - Анджей Выджинский 8 стр.

— Я там ни с кем особо не общаюсь.

— Я хотел бы иметь в «Протоне» человека, которому можно доверять.

— А с теми рабочими, которые тридцатого вечером привезли трансформаторы, вы разговаривали?

— За которыми вы наблюдали? Да, разговаривал. Общий опрос — это одно из элементарных дел, когда начинается расследование. Они приехали из Вроцлава. Никогда не бывали не только на «Протоне», но и вообще в Варшаве.

Снова наступило молчание, которое прервал охранник:

— Есть у меня на заметке еще кое-что. Как раз сейчас подумал, но это как будто уже не важно.

— Что именно? Все может быть важным.

— Когда вы приказали мне наблюдать за вскрытой дверью, бухгалтер Калета хотела войти в комнату пана Эмиля. Кажется, за конвертами для зарплаты.

— Это действительно уже не имеет значения.

— А чем черт не шутит? На заводе ее называют Марусей, а вы искали человека, чье имя или фамилия начинаются на «Мар». Меня сержант как-то спрашивал, не знаю ли я таких.

— Это интересно. Только у Калеты стопроцентное алиби. Она не могла быть в «Протоне» тем вечером.

— Вот и я так думаю. Однако должен был вам это сказать. Я сейчас еще кое-что выясняю. Но вам сообщу только после того, как все проверю… Пан капитан, если бы я помог вам в этом деле, мне полагалась бы какая-нибудь награда?

— И немалая. Это я вам могу обещать даже сейчас.

— Обещать не надо. Я только хотел узнать.

Воскресенье. Поручик Витек дежурит по управлению. Помощником у него сержант Клос. Поручик по телефону просит его зайти к себе в кабинет.

— Сержант, получено донесение из Колюшек.

— Насчет портрета мужчины, приходившего к Зомбеку?

— Да, мы передали его всем комиссариатам в Колюшках.

— Нашли кого-нибудь?

— Можно было предвидеть, что не найдут. И вообще, откуда это взялось, что человек, который приходил к Зомбеку, живет непременно в Колюшках? Почему не в Поронине?

— Мы хотели только проверить. Открытка, полученная Зомбеком, была выслана именно оттуда. Капитан решил, что этот человек потому и появился у Зомбека, что тот не ответил на его поздравление.

— А, может, он как раз ответил и пригласил его на воскресенье?

— Думаю, что нет.

— С вами с ума сойдешь! Почему нет?

— Потому что Зомбек был удивлен и напуган, когда увидел гостя. Он его совершенно не ждал.

— А вы не подумали, что кто-то может жить, например, в Лодзи или в Катовицах, а открытку бросить в ящик в Колюшках, когда пересаживается с поезда на поезд?

— Может бросить и когда пересаживается, это правда. Но может также и жить в Колюшках.

— Сержант, оставьте эту мысль в покое. Вы только будете посмешищем. По-моему, дело проиграно. Всего хорошего. Чуть не забыл: Фальконова звонила. Хочет увидеть капитана Вуйчика. Говорит, по важному делу.

— Когда звонила?

— Около полудня. Я несколько раз звонил Вуйчику, но его нет дома.

— Он поехал на рыбалку. Хотя уже должен бы вернуться…

— Не вернулся, сержант. Я звонил ему пять минут назад. А Фальконова, — поручик смотрит на часы, — через полчаса будет ждать его в баре «Закуска». Может, вы туда съездите? Капитана нет, а я отказался от этого безнадежного дела. И счастлив, что отказался. Развлекайтесь сами…

— Должен ехать именно я?

— Не могу послать никого другого, так как вы лучше всех знаете суть дела. Возьмите машину, трамваем не успеете.

Я возвращался с озера кратчайшей дорогой.

Уже оставив за собой рощицу, услышал, что сзади идет автомобиль. Обернулся. Урчание мотора приближалось, однако света фар не было видно. Силуэт радиатора вынырнул из-за деревьев неожиданно близко. Я отпрыгнул в сторону и поразился: автомобиль с погашенными фарами шел прямо на меня. Я перебежал на другую сторону дороги и тут меня ослепил свет фар. Еще один прыжок, на правую сторону, — машина повернула за мной. И в тот момент, когда я собрался перескочить широкий кювет, меня — уже в полете — настиг сильный толчок в бедро. Сила удара отбросила меня на несколько метров в сторону. Я перелетел через кювет и упал на кусты можжевельника. Автомобиль резко рванулся вперед, а через секунду уже исчез за деревьями так быстро, что я не успел заметить его номера.

Боль в бедре была сильной, однако прошла довольно быстро. Я встал, отряхнулся от пыли и иголок. Когда искал на дороге брошенную удочку, подъехал Броняк на велосипеде. Я расстался с ним у озера, так как мы никогда не возвращались в город вместе. Он уезжал по главной дороге, я шел напрямик. Причем даже не предполагал, что по ней сможет пройти автомобиль.

— Я услышал, — сказал Броняк, — что за вами поехала какая-то машина. У нее были погашены фары, поэтому я и повернул назад. Что случилось? Вас сильно ударили? Почему вы не стреляли?

Я не стрелял потому, что на рыбалку не брал с собой оружия. По крайней мере в эти часы хотел забыть, что существуют люди, которые могут меня убить и в которых нужно стрелять.

— Может в машине были пьяные или хулиганы? — предположил я.

— Неизвестно, кто там был, — ответил охранник, — К таким вещам надо относиться серьезно.

— Возможно и случайность, — сказал я неуверенно и поднял удочку — она лежала у края кювета.

— А я думаю, что это не случайность. Вы должны сюда кого-нибудь прислать, чтобы исследовали следы шин.

— Пан Броняк, у нас почти все ездят на «лысой» резине. Бережливые. Да на этой пыли и следы разобрать почти невозможно.

— Все равно не пренебрегайте этим. Не исключено, что кто-то из преступников, кого вы поймали, вышел из тюрьмы и теперь мстит.

Мы попрощались. Охранник укатил, а я пошел дальше той же дорогой, прислушиваясь, не приближается ли сзади шум мотора…

Подумал отчего-то о великолепной удочке Броняка и вдруг вспомнил, где мне приходилось видеть точно такую же, — в квартире Эмиля Зомбека. Она была прислонена к стене. Сержант еще играл ею, разговаривая с Галиной.

А не мог ли Броняк выкрасть эту удочку? Он производил, правда, впечатление человека честного и уравновешенного, но как фанатик рыбной ловли вполне мог бы решиться на что-нибудь подобное. Тем более, что Зомбек не оставил после себя наследников.

Пианист играет на расстроенном рояле и поет пропитым голосом:

Клос заказывает сосиски и два пива. Просит официантку выписать счет и прячет его в карман.

— Вам оплатят это угощение? — спрашивает Фальконова.

— У нас никогда ничего заранее неизвестно, — говорит сержант. — Но у вас, кажется, есть для милиции сообщение, за которое стоит понести расходы? Это даже приятно — пригласить на ужин милую и откровенную женщину.

Фальконова вздыхает. Съев только одну сосиску, она отодвигает тарелку.

— Жалко, что пан капитан занят.

— Вы же знаете, что я даже отсюда ему звонил. Он еще не вернулся с рыбалки.

У Фальконовой, несмотря на ее сорок лет, еще довольно молодое лицо, но руки безнадежно испорчены, изъедены мылом и содой, красны от постоянных ожогов. Сержант смотрит на ее руки.

— Капитан вам обо всем рассказал? И о том, что я поклялась покойному, тоже?

— Обо всем. Я знаю жизнь, пани Фальконова. Вы можете говорить со мной так, словно знаете меня с детства. Словно я вам носил воду для стирки…

— Да, вы человек здравый, это видно. Я обещала капитану, что подробно опишу того человека, который приходил к Эмилю.

— Раньше вы рассказывали не так, как было, правда? Я вас понимаю, пани Фальконова. Вы поклялись Эмилю сохранить тайну. А тут появляется милиция и просит вас нарушить эту клятву. Милиция, конечно, хочет как лучше, вы это знаете, но вы хотите остаться честной перед покойным. Я вас понимаю.

— Именно так и было, поверите ли. Только теперь мне стыдно, потому что я…

— Уверен, что стыдно, — тут же подхватывает сержант, — Если бы Эмиль знал, что его убьют, то обязательно попросил бы вас отомстить за его смерть. У нас по вашей милости было много хлопот. Нашим людям пришлось изрядно поработать: ходить, искать, проверять…

— Поверите ли, но у него лицо точно такое, как я рассказала. Только когда я сидела там у вас, вдруг появился у меня перед глазами Эмиль — аж в животе похолодело. И тогда я сказала, что у того человека были еще очки и усы. А он не носил ни очков, ни усов.

— Плохо. Придется нам с вами еще раз проделать эту работу. Выпьете пива? Заказать еще?

— Нет, спасибо, не надо.

— Вы хотите еще что-то сказать, правда? Тяжело человеку, когда он что-нибудь скрывает и не может никому довериться. Я это знаю, пани Фальконова. Тоже кое-что пережил.

— Это верно, на душе тяжело. И боюсь я чего-то. Хотела сегодня сказать всю правду, и все равно боюсь, поверите ли.

— Так скажите, не надо себя мучить.

— Так скажите, не надо себя мучить.

— Когда я вернулась к Эмилю после прогулки, то сразу спросила что это за человек был и почему он так напуган. «Это тот, из Колюшек», — сказал Эмиль. Тогда я спросила, тот ли, что прислал открытку с поздравлением? «Он, — сказал Эмиль, — только ты сюда не встревай, не твое это дело». А потом толкнул меня на колени и заставил поклясться перед святым образом, что я забуду и об этом человеке, и об открытке. И что никому ничего не скажу, даже если меня станут пытать.

Сержант напряженно смотрит в глаза Фальконовой. Он знает, что женщина говорит правду, поэтому терпеливо ждет, что она скажет еще. Он неподвижен, не дотрагивается даже до кружки с пивом, хотя чувствует страшную сухость в горле.

— Вот и все. А еще кое-что я смогу сказать только пану капитану. Вы его попросите, чтобы он на меня не сердился. Ведь то лицо, что ваш офицер нарисовал, выглядит как на фотографии, словно живое. Только страшно мне стало, вот я и добавила усы и очки. Попросите пана капитана прийти завтра утром. Я до самого обеда буду ждать, никуда не уйду. Но только пусть он приходит не в форме, как в последний раз приходил, а то соседки будут сплетничать…

— Я скажу капитану, он обязательно придет, — говорит сержант. — Вас отвезти домой?

— Спасибо за предложение, мне недалеко. Я не привыкла шиковать на машинах.

Фальконова выходит первой. Сержант задерживается в гардеробе, покупает сигареты и спички. Ждет, не выйдет ли за Фальконовой еще кто-нибудь. Никто не выходит.

Фальконова сворачивает в боковую улочку, проходит первый перекресток. Когда она переходит на другую сторону улицы, из переулка появляется мужчина в плаще из болоньи. В тишине раздаются только шаги Фальконовой. Мужчина идет мягко, бесшумно, словно подкрадывающийся зверь. Расстояние между ними уменьшается.

Фальконова проходит мимо фонаря, ее тень падает на стену дома. Около этого темного движущегося пятна появляется тень идущего за ней мужчины. Фальконова слегка поворачивает голову, замечает карикатурно изломанную тень мужчины, но не слышит его шагов. Она уже знает, что эта тень не ее: по стене скользят контуры двух фигур. Эвелина затягивает под подбородком узел платка… Идет все быстрее. Потом бежит…

Мужчина догоняет ее в несколько прыжков. Он уже не беспокоится, что слышен звук его шагов.

Неожиданно Фальконова останавливается и оборачивается. Прямо перед ее глазами — револьвер с надетым на ствол глушителем.

Женщина открывает рот, хочет крикнуть, позвать на помощь — и тогда раздается тупой, приглушенный хлопок выстрела. Как будто выстрелили где-то в глубоком подвале или в выложенной пробкой комнате. Эвелина падает. Мужчина наклоняется над ней, стреляет еще раз.

Из переулка, который две минуты назад прошла Фальконова, выезжает автомобиль и останавливается на мгновение рядом с женщиной, лежащей на тротуаре. Кто-то открывает переднюю дверцу. Мужчина в болонье быстро садится в машину.

Возвращаясь с озера, я думал не об автомобиле, который за мной охотился. Меня занимало теперь совсем другое, я решил зайти на квартиру Эмиля Зомбека и проверить — на месте ли еще удочка, или ее присвоил Броняк. Удочка, к которой он не разрешил даже прикоснуться.

На остановке я сел не в тот автобус, которым всегда возвращался домой, а в другой, идущий до Мокотовской, и вышел из него на площади Спасителя.

На Мокотовской я зашел в дворницкую за ключом. Макух сидел за столом с каким-то худым малорослым человечком с длинным лицом, покрытым угрями. Перед ними стояли рюмки, рядом лежали смятые банкноты. На середине стола валялись карты и такие же мятые купюры на тарелке, так называемый «банк». Приятели играли в очко.

Я не знал, дома ли Галина, возможно, она была в соседней комнате или на кухне. Мне очень хотелось ее увидеть, но, вспомнив про анонимку, я подавил в себе это желание. Спросил о ключе от квартиры Зомбека. Макух угрюмо посмотрел на меня и показал на вешалку, прибитую к двери. На одном крючке висели ключи, на другом — плащ из болоньи. Оранжевый.

Я пересек двор и поднялся по лестнице. Я точно помнил, что когда выходил отсюда в последний раз, хорошо закрыл дверь, дважды повернув ключ в замке. Однако на этот раз хватило одного оборота. Видимо, Макух уже что-то искал здесь или Броняк забирал удочку.

Открывая дверь, я даже не обернулся, чтобы проверить, следит ли за мной лупоглазая Марианна Вятрык.

Тесную прихожую прошел, не зажигая света. Его предостаточно попадало в комнату от уличных фонарей. Удочка стояла у стены, там же, где и в прошлый раз.

Я притянул к себе стул, уселся перед окном и взял ее в руки. Это действительно была прекрасная вещь, во всем, даже в мелочах, такая же, как у Броняка. Но почему охранник не позволил мне до нее дотронуться?

Я внимательно осмотрел автоматическую катушку с зубчатым колесиком, придерживаемым специальной пружиной, с осью на подшипнике. Потом попытался отвинтить толстую пробковую рукоятку. Наклонившись над ней, я услышал чье-то дыхание и сухой шелест болоньи.

В ту же секунду обтянутая перчаткой рука закрыла мне рот. Я почувствовал сильный удар по черепу, потом еще один — по шее. Это было проделано почти одновременно.

Часть третья Исповедь Эмиля

Кабинет майора Птака. На письменном столе магнитофон. В дверях стоит поручик Витек. Майор показывает ему на стул, поручик садится.

Майор нажимает клавишу магнитофона. Медленно вращаются бобины с пленкой. Слышится приглушенный голос:

«Я могу поговорить с капитаном Вуйчиком?»

И отчетливый голос майора Птака:

«Я вас слушаю».

Майор выключает магнитофон.

Поручик поднимает голову.

— Но ведь это ваш голос, пан майор!

— Правильно. Капитан не мог вести этой беседы. Как раз в это время он был без сознания. Кто-то оглушил его в квартире Зомбека.

— Так оно и бывает, — говорит поручик, — когда самодеятельно продолжают закрытое следствие.

— Видимо, капитан был все-таки прав, — сухо отвечает майор, — если продолжение закрытого следствия выглядит именно так. Слушайте.

Он снова нажимает клавишу. Раздается приглушенный, но вполне отчетливый голос:

«Послушайтесь доброго совета, капитан. Если уж прокурор прекратил следствие, то, видимо, хорошо знал, что делает. Я вам уже говорил, что человек, убивший Зомбека, давно находится за границей. Зомбек унес тайну в могилу, и вы до конца жизни ничего не найдете, так как это было сугубо частным делом, личными счетами».

Минута тишины. Слышен только тихий шелест ленты, наматываемой на кассету. И снова тот же голос:

«Алло, вы меня слушаете? Если не воспользуетесь моим советом, то я поговорю с вами так же, как в свое время поговорили с Зомбеком. Звонить уже больше не буду, это мое последнее предупреждение. Отцепитесь от этого дела, у вас наверняка есть другие, поважнее. Желаю вам успеха в этих других делах».

Майор выключает магнитофон.

— Мы проверили, откуда звонит этот человек, — говорит майор. — Из автомата на Праге. Но там его никто не видел, возле будки как раз никого не было.

— Когда был звонок?

— В то время, когда оглушенного капитана нашли у Зомбека и отвезли домой.

— Таким образом, — говорит поручик, — тайну смерти Эмиля Зомбека знают двое. Тот, кто оглушил капитана, и тот, кто звонил в отделение.

— Добро, — бросает майор. — Добро, — повторяет он, — Человек, который напал на капитана, не мог звонить нам, так как точно знал, что капитана здесь нет. Но это еще ни о чем не говорит. Только допущение. Тот же самый неизвестный мог звонить и после нападения, чтобы уверить нас в том, что в этом деле заинтересовано несколько человек. По крайней мере двое.

— Мы будем ходатайствовать о возобновлении следствия?

— Пока мы можем только поздравить друг друга с преждевременным его прекращением.

— Но у нас не было другого выхода, поэтому я и поддержал это предложение.

— Капитан Вуйчик однако нашел этот другой выход, когда продолжал вести дело на собственный страх и риск.

— Ну да, если бы не упорство капитана…

Майор долгим взглядом смотрит поручику в лицо, тот начинает терять уверенность в себе и говорит:

— Я просто не верил в успех следствия.

— Теперь нужно будет переключиться и снова поверить. Вы должны исправить ошибку, поручик. Скептицизм — это хорошее качество, но не тогда, когда он происходит из нежелания поработать чуть больше нормы. Это все, спасибо.

Когда я брал у Макуха ключ, Галина, оказывается, была дома. О моем визите она узнала от отца. Через час, обеспокоенная тем, что я так долго не возвращаюсь, побежала к Зомбеку. Поскольку дверь была открыта, вошла в квартиру и нашла меня лежащим без сознания. Она тут же позвонила в управление. Через несколько минут приехал патруль с врачом и мне сделали перевязку. Затем отвезли меня домой.