Я позвонил сержанту Клосу и попросил его приехать.
— А удочка? — спросил он, едва переступив порог, — Что с удочкой?
— Я ее видел, даже держал в руках, но когда очнулся, ее уже не было.
— Думаешь, он забрался туда специально за удочкой? В это трудно поверить. Я ее осматривал в первый визит, ничего особенного. Никто не знал, что ты идешь к Зомбеку?
— Только дворник, его дочь и какой-то маленький тип в оранжевой болонье. Он играл с Макухом в очко.
— В болонье? Оранжевой? У того человека, что приходил к Эмилю, тоже был такой плащ. Фальконова говорила.
— Франек, не смеши меня! У каждого поляка есть такой плащ. Болонья — это сегодня уже польский национальный костюм, как когда-то кунтуш, — Я дотронулся до забинтованной головы. — Черт, болит. Хотел бы я знать, чем он меня трахнул по кумполу. Это было не железо.
— В управлении говорят, что следствие по делу Зомбека будет возобновляться. Ты там теперь высоко котируешься.
— Прежде чем шеф это утвердит и прежде чем он договорится с прокурором, мы должны его возобновить сами. Франек, я тебе уже говорил о той любопытной. Марианне Вятрык. Старуха живет с ухом, приклеенным к двери, и с глазом в замочной скважине. Она-то уж наверняка видела, кто входил к Зомбеку и кто оттуда выходил. Поезжай к ней прямо сейчас и вытяни из нее все, что нужно.
Раздался звонок.
— Открыть? — спросил сержант. И, не дожидаясь ответа, вышел в коридор.
Я проверил, далеко ли лежит мой пистолет.
Вошел директор завода «Протон» Колаж. Элегантный, изысканный, он имел право на такую неординарность, поскольку считался превосходным специалистом.
— Приветствую, приветствую! — воскликнул он, — Я уже знаю, что с вами что-то приключилось. Мы с вами, правда, договорились о встрече в управлении, но поручик Витек сказал, что вы дома. Поэтому я позволил себе…
Я поздоровался с Колажем.
— Франек, поезжай туда сейчас же, — повторил я сержанту, — Не теряй ни минуты. Информация этой старухи может решить все.
Сержант попрощался с нами и вышел.
Я предложил Колажу сесть.
— Пан директор, вы обещали разузнать что-нибудь о Зомбеке.
— Опять этот кассир! Дорогой мой, было бы гораздо лучше, если бы вы занялись убийцей, а не Зомбеком. Факт.
Меня раздражали его поучения и этот сановный тон.
— Было бы еще лучше, — сказал я, — если бы вы не подсказывали, кем заняться, а просто помогли.
Колаж развалился в кресле.
— Пан капитан, у нас нет никаких секретных документов, касающихся Зомбека. Я вам уже говорил, что этот человек словно бы и не жил. В «Протоне» о нем начали говорить только тогда, когда его уже не стало. И к тому же — не о нем самом, а о его смерти.
— Он десять лет работал вместе с вами?
— Десять лет, — подтвердил Колаж.
— Вы несколько раз представляли его к наградам и еще чаще к премиям. И при этом вы о нем ничего не знаете?!
— Прежде всего я хотел бы знать о результатах следствия и о том, кого вы подозреваете. Все думают, что в «Протоне» по-прежнему обитает убийца кассира. Это как-то накаляет атмосферу и затрудняет мою деятельность. Поэтому я и хотел бы знать, в каком состоянии сегодня находится следствие.
— Для этого придется обратиться к прокурору.
— А вам бы следовало быть более вежливым. Вы, наверно, еще не знаете, кто я такой и как мог бы вам напортить…
— Слушаю? — заинтересовался я.
— …если б только хотел, — докончил директор.
— Очень вам обязан за то, что вы не хотите. Однако я никому не дам никаких сведений.
Я говорил тихо, спокойно, и, может быть, именно это вывело директора из себя.
— Ваше поведение просто возмутительно, — подскочил он. — Я буду говорить с полковником…
— Я советовал бы вам не интересоваться излишне результатами нашей работы. Однако, если вы знакомы с полковником, это будет самый лучший выход. Прекрасная мысль.
35Сержант Клос, сидя в дворницкой, разговаривает с Макухом.
— Вы были дома вчера вечером?
— А где мне еще быть? — спрашивает Макух.
— И вы не видели, кто выходил из флигеля после того, как туда вошел капитан? Из вашего окна виден весь двор.
— Вы думаете, что мне больше делать нечего, как только пялиться на всех, кто входит и выходит? Ей-богу, дайте человеку немного покоя!
Из кухни выходит Галина, улыбается сержанту.
— Пан Макух, — говорит Клос, — вы лучше не огрызайтесь. Если вас вежливо спрашивают, нужно вежливо и отвечать.
Сержант отворачивается от Макуха и здоровается с Галиной.
— Я заходил во флигель, — говорит он, — хотел поговорить с пани Вятрык. Она всегда знает, кто что делает, и, возможно, кого-то видела…
— Но ведь уже два дня, как Марианна Вятрык… — прерывает его удивленная Галина, — ее нет в живых.
— Умерла? Это невозможно. Она так хорошо себя чувствовала, была такой бодрой…
— И бодрость не поможет, — вмешался Макух, — когда падаешь с лестницы и ломаешь себе шею.
— Ее кто-нибудь подтолкнул, ударил?
Макух пожимает плечами.
— Это с удовольствием сделал бы каждый из жильцов, — говорит Галина, — Но Марианна упала сама. Я даже видела, как она летела с лестницы. Я как раз стучалась к одному из жильцов этажом выше, когда Марианна шла вниз. Старуха услышала стук и задрала голову — так как ей хотелось узнать, что же там, вверху, происходит. И тут она оступилась и упала. Я видела, как она катилась по ступенькам. Это было ужасно! Сразу позвонила в «Скорую». Врач сказал, что у Марианны перелом основания черепа. Она еще лежит в морге, завтра будут похороны… А как здоровье пана капитана?
— Мы отложим погребение, — говорит сержант. — Здесь надо все проверить.
Макух поворачивается к Галине.
— Видишь? Зачем говорила, что была при этом? Будут тебя теперь таскать в милицию как свидетеля…
36В ходе поисков убийцы Эмиля Зомбека я уже записал на свой счет целый ряд неудач. В их список я включил исчезновение удочки из квартиры Зомбека, удар по голове, от которого осталась большая шишка, странную смерть Марианны Вятрык и самую большую потерю — убийство Эвелины Фальконовой. Эвелины, которая должна была — как утверждает сержант — сообщить кое-что важное. Кое-что, могущее распутать загадку смерти Эмиля Зомбека и обнаружить убийцу.
Милиции в Колюшках мы снова выслали словесный портрет человека, который двадцать третьего числа приходил к Зомбеку, и нетерпеливо ждали ответа.
Обо всем этом мы говорили с майором Птаком, который последнее время каждое утро заходил в мою комнату в управлении. Он, кстати, объяснил, почему поручал мне в последнее время самые трудные дела.
— Я думал, что ты привык к быстрым и легким успехам и уже избаловался. Поэтому и давал тебе практически безнадежные задания. Однако твое отношение к этой истории с кассиром «Протона» убедило меня, что я ошибался…
Признание майора меня удивило: он неохотно говорил о своих ошибках, тем более при подчиненных. Вероятно, шеф похвалил меня в его присутствии.
— Как ты хочешь дальше вести дело? — спросил он. — Чем будешь руководствоваться?
— Много думал об этом, — сказал я, — и знаю, что теперь только один человек мог бы ответить на вопрос об убийстве.
— Кто?.
— Труп. Только труп кассира может дать нам ответ.
Я уже давно уцепился за эту идею. В самом деле, что мы знали о Зомбеке? В его папке, кроме сомнительных сведений и поверхностных характеристик, лежала его автобиография с непроверенными фактами. Запрос, сделанный в связи с этим, не дал ничего интересного, точнее, совсем ничего. Родился он в маленькой деревушке под Люблином. Во время оккупации воспитывался у монахинь в Н. Позже уехал на освобожденные земли. Закончил во Вроцлаве какие-то бухгалтерские курсы, неизвестно, впрочем, какие именно. Потом очутился в Щецине, в маленькой артели «Чайка». В папке Зомбека была справка о работе в этой самой «Чайке». Десять лет назад его приняли кассиром в еще строившийся тогда «Протон».
— Нужно еще раз проверить биографию Эмиля Зомбека, — сказал я майору. — Но обязательно, пункт за пунктом, от места рождения вплоть до артели «Чайка». Нам надо забыть о том, что всякие запросы на эту тему ничего не дали. Жизнь кассира сама должна принести ответ на вопрос, кто его убил. Другой возможности нет.
— Добро, — согласился майор, — Будем держаться этой линии. Я получил, кстати, заключение о вскрытии тела Марианны Вятрык. Мы устроили также эксперимент с манекеном на той самой лестнице. Все сходится. Показания Галины Макух — правда. Что ты еще планируешь?
— Скрытое наблюдение за Габриэлем Броняком.
— На каком основании?
— Я бы хотел, чтобы ты разрешил это без всякой конкретной причины. Уж больно меня заинтриговало то обстоятельство, что охранник так категорически отказался показать мне удочку. И что такая же удочка пропала из квартиры Зомбека.
— Этого недостаточно для установления наблюдения.
— Мы уже изучили биографии всех, кто был близок к Зомбеку на заводе. О Броняке же пока известно меньше всего. Его, правда, взволновала смерть Зомбека, он хотел мне помочь и даже посоветовал, чтобы я прижал Фальконову. Но все-таки не дает мне покоя эта удочка!
— Добро, — сказал майор. — А как ты возьмешься за биографию Зомбека?
— Поручик Витек полетит в Щецин и поищет там кого-нибудь из «Чайки». Сержант Клос отправится в Люблинское воеводство. А я — в Н-ский монастырь, где Зомбек жил во время оккупации.
37Поручик Витек вот уже час блуждает по щецинскому порту. Наконец, он находит человека, которого так упорно ищет. Это крановщик, коренастый мужчина с приятным, хотя и несколько хитрым выражением лица.
— Пан Вавжик?
— Да, а вы?
Поручик показывает служебное удостоверение.
— Известно, что десять лет назад вы были руководителем отдела рыбацких артелей в уездном Народном Совете.
— Был. Это верно. Только я бросил канцелярскую работу. В порту можно больше заработать. Я делаю полторы нормы и получаю приличную монету.
Вавжик хлопнул себя по карману.
— А существует ли еще артель «Чайка»? В Народном Совете не знают.
— Ее расформировали более десяти лет назад. Даже почти одиннадцать. Была артель «Чайка», это верно.
— Там работал некий Зомбек?
— Какой Зомбек?
— Эмиль Зомбек. Он был в артели бухгалтером.
Поручик вынимает из портфеля конверт, из конверта — пожелтевший документ.
— Это справка, выданная Зомбеку директором артели. Подпись директора неразборчива.
Вавжик внимательно рассматривает справку, с недоверием качая головой.
— Это какая-то липа. В артели «Чайка» всю бухгалтерию вел я сам. Все счета, все деловые бумаги. И всех там знал. Конторщиков было больше, чем рыбаков.
— Как же вы тогда руководили еще и отделом в Народном Совете?
— Ну, знаете, — смеется Вавжик. — Нужно было как-то прокормиться. В Совете я имел небольшую зарплату, да еще по полставки в двух артелях. Каждый должен как-то устраиваться. Сам живешь и другим дай пожить. Вы знаете, как это делается.
— А остались какие-нибудь архивы, где можно найти бумаги расформированной артели? Я должен это проверить.
— Пан поручик, нужно смотреть на жизнь реальнее. От этих давних послевоенных артелей уже ничего не осталось. Архивы пошли в переработку. Тогда еще прислали циркуляр насчет того, сколько килограммов макулатуры нужно сдать государству. Вот мы и покидали в грузовик все счета и акты. Страна растет, требует бумаги, не так ли? А ваш Зомбек никогда в «Чайке» не работал. Я это знаю на все сто процентов. Боже мой, какое было время! Сколько мы водки выпили в этой артели! У меня до сих пор похмелье. А вас кто-то дурачит, пан поручик. В «Чайке» никогда не было никакого Зомбека…
Поручик прячет справку обратно в портфель.
38Сержант Клос сидит за большим дубовым столом в скромно убранной комнате. Он смотрит сначала на буфет, потом с интересом разглядывает цветную олеографию, изображающую битву под Рацлавицами.
Входит ксендз из местного прихода, седой, в вытертой и выцветшей от солнца сутане, в теплых, хотя уже не холодно, туфлях. Он ставит на стол деревянный поднос, снимает с него тарелочку с медовыми сотами, несколько горбушек свежего хлеба, масленку и глиняный кувшинчик с молоком.
— Нужно подкрепиться, сын мой, — говорит он сержанту, — путь до нас нелегкий. Обещали провести железную дорогу, но это только в будущем году. Деревенька на отшибе, может, это и к лучшему.
Ксендз разливает молоко по кружкам, придвигает одну из них сержанту.
— А что с этим Эмилем Зомбеком, — спрашивает Клос, — о котором я вам говорил?
— Сын мой, это тяжелые воспоминания, — морщится ксендз, — Во время войны гитлеровцы сожгли всю нашу деревеньку за укрытие партизан. Все тогда ушло с дымом, даже деревянный храм, а было ему уже за триста лет. И приходские книги все сгорели. У нас теперь новый, каменный храм, может, видел по дороге? Сухой, прочный, крытый оцинкованным железом, а все же тот, деревянный, был сердцу милее.
Сержант высасывает мед из сот, закусывает хлебом, запивает молоком.
— Это самая здоровая пища, — улыбается ксендз, радуясь аппетиту своего гостя. — О чем это я говорил?
— Об Эмиле, который тут родился, — подсказывает сержант.
— А, правильно. Скажу тебе искренне, этого Эмиля Зомбека я не очень-то и помню. Знаю только то, что жил у него за лесочком дядька, кузнец. А родителей его гитлеровцы здесь убили. Родителей помню, почтенные были люди.
— А может кто-нибудь в деревне…
— В деревне трудно дознаться, здесь уже все новые. Из-за Буга пришли, репатрианты. Старые прихожане вымерли. Немцы всех сожгли и расстреляли, дитя мое… Хотя, подожди, соврал я тебе, бог свидетель, что соврал. Остались двое с того времени.
— И живут здесь?
— Здесь. Один — старец, блаженный с того страшного дня. А другая — его дряхлая жена, совсем глухая и неграмотная. Они, когда жгли деревню, укрылись на картофельном поле, около самого леса. Больше с того времени никто не уцелел.
— А та кузница, про которую вы говорили? А кузнец?
— Кузня была деревянная, только каменный очаг от нее и остался. А кузнец примкнул к войску, которое пришло с востока, и больше уже сюда не возвращался.
Ксендз снова выходит и возвращается через минуту с маленькой миской и лоскутом льняного полотна.
— Руки вымой после меда, — говорит он.
Сержант погружает ладони в миску, перебирает в воде пальцами.
— А как же вы уцелели, пан отче?
— За два дня до того, как сюда пришла жандармерия, чтобы спалить деревню, я уехал в Люблин… Сын мой, пути господни неисповедимы, и никогда неведомо, почему всевышний одних забудет, а других оградит. Никогда неведомо — почему.
Рука ксендза дрожит, когда вслед уходящему сержанту он чертит крест в воздухе, пахнущем мятой и сеном.
39Я выехал в Н. только тогда, когда уже получил отчеты поручика Витека и сержанта Клоса.
О дороге к монастырю мне даже не пришлось расспрашивать: размещенный в старом замке, он стоял на вершине пологого холма, господствуя над окружающей местностью.
Я представился вялой привратнице. Она захлопнула ворота, оставив меня снаружи. Через несколько минут вернулась и впустила во внутренний двор.
Мы брели крутыми лестницами и коридорами, от которых веяло сыростью и холодом, потом через обширную трапезную вошли в монастырскую библиотеку. Это была, вероятно, единственная комната, выдержанная в своем первоначальном средневековом стиле, ее не затронули более поздние перестройки.
В библиотеке меня ожидала почтенная монахиня. Сначала она держалась довольно недружелюбно, но когда узнала о цели визита, тон ее изменился.
— Да, — подтвердила она, — у нас был на воспитании юноша. Быстрый, вежливый. Его звали Эмиль Зомбек. Он пас монастырский скот на лужайке у леса.
— Что с ним стало? Куда он уехал?
— Он оставил нас в последний день войны. Ушел с какими-то войсками, или они его сами забрали… В тот день он должен был пригнать скот пораньше, но так и не вернулся. Какой-то старый пастух, немного не в своем уме, говорил потом, что гитлеровцы забрали Эмиля прямо с пастбища и расстреляли. Но люди из деревни часто фантазируют.
— Почему вы сказали, что пастух был не в своем уме?
— Потому что он не ходил в церковь.
— У Эмиля были с собой какие-нибудь документы?
— Да, — ответила монахиня, — во время войны у нас все дети носили в мешочках на груди свои метрики. Ведь как-никак, здесь крутилась немецкая полиция. Искала еврейских детей, которые убежали из гетто.
— А были у Эмиля еще приметы — возможно, родимое пятно?
— Он единственный из всех носил серебряный медальончик с выгравированной надписью «Эмилю в его первый день рождения — Мама». — Монахиня улыбнулась. — Все дети ему завидовали. И еще приметы — он был щербатым, и большой палец ноги у него был раздроблен. Эмиль говорил, что помогал своему дяде-кузнецу, и молот упал ему на правую ногу.
— Это не мешало ему при ходьбе? Он не хромал?
— Нет. Можно узнать, почему вы спрашиваете об Эмиле?
— Потому, что вы его знали, — ответил я уклончиво.
Затем попросил разрешения заказать телефонный разговор с управлением. Сказал, что узнаю, сколько он будет стоить и сразу же заплачу. Монахиня придвинула ко мне железный аппарат. Я заказал срочный разговор на имя сержанта Клоса.
— А откуда взялся тут Эмиль Зомбек? Где сестры его нашли?
— Это не мы, — ответила монахиня. — Его привел к нам здешний ветеринар, доктор Шыдло.
— Вы знаете об этом докторе еще что-нибудь?
— Люди говорят, что иногда он выпивал с немцами. Однако, что его винить — он был вынужден это делать, так как работал в канцелярии старосты. Шыдло здесь уже не живет. Уехал через несколько месяцев после окончания войны. Кажется… в Колюшки… впрочем, в этом я не уверена.