— Как это — действует?
— Наступает кома или конвульсии.
— О, святый Иисусе, — побледнев, она скрестила руки на груди.
— Как ты себя чувствуешь, док? Хочешь спать?
Денни поморгал глазами: теперь картины из кошмара отступили куда-то на задний план, но все еще пугали его.
— Если буду спать с вами.
— Конечно, — сказала Венди. Она снова заплакала, и Джек обнял ее за плечи.
— Венди, клянусь тебе, что я действовал точно по инструкции И не моя вина…
— Обещай, что ты избавишься от гнезда утром. Ну, пожалуйста.
— Конечно, обещаю.
Они улеглись в постель втроем, и Джек хотел было выключить торшер у кровати, как вдруг что-то вспомнил и откинул одеяло: «Нужно сфотографировать и гнездо тоже».
Он подошел к комоду, взял камеру и последний заряд магния и вышел, показав Денни кольцо из двух соединенных вместе пальцев — указательного и большого. Денни ответил ему таким же жестом здоровой руки.
Ну совсем ребенок — ничуть не взрослеет, думал Джек по дороге в спальню Денни. Когда он приблизился к двухэтажному сооружению койки и взглянул на стол, волосы зашевелились у него на голове: прозрачное дно тазика изнутри было сплошь покрыта осами, так что само гнездо едва виднелось из-за них. Они ползали и жужжали. Трудно было определить, сколько их — пятьдесят или, может быть, вся сотня.
Сердце Джека глухо колотилось в груди. Он сделал снимок и подождал, пока фотография проявится. Потом непроизвольно вытер губы тыльной стороной ладони. Его мозг сверлила только одна мысль, наполняя его
Ты опять вышел из себя, ты опять потерял над собой контроль
почти суеверным ужасом, он убил ос, а они вернулись.
Где-то в его черепной коробке бился крик, его крик, когда ой вопил прямо в испуганное лицо плачущего сына: «Перестань заикаться!»
Он опять вытер губы.
Джек покопался в ящиках рабочего стола Денни и вытащив картинку-загадку, наклеенную на картонную основу. Он поднес картонку к столу и осторожно передвинул на нее тазик вместе с гнездом. Осы сердито зажужжали в своей тюрьме. Затем, придерживая рукой тазик, чтобы тот не соскользнул, он вынес его в гостиную.
— Ложишься спать, Джек? — спросила Венди из спальни.
— Ложишься спать, папочка? — повторил за ней Денни.
— Нет, мне нужно ненадолго спуститься вниз, — ответил он, стараясь говорить непринужденно.
Как это случилось? Как — во имя Господа Бога?
Бомба вовсе не была испорченной. Когда он потянул за кольцо, о видел облачко распыляемой жидкости. И когда поднял с земли гнездо двумя часами позже, то вытряхнул из него кучу мертвых ос через входное отверстие гнезда.
Так как? Самопроизвольная регенерация?
Но это же безумие, чистое средневековье! Они не могут регенерировать!.. Даже если из осиных яиц способны развиться зрелые особи за двенадцать часов, сейчас не тот сезон, когда матка откладывает яйца. Это бывает в апреле или мае. Осень — время умирания ос.
А они, вопреки его рассуждениям, яростно жужжали и ползали под колпаком тазика. Он понес их в кухню, к задней двери, выходящей на площадку, куда летом доставляли молоко для обитателей отеля. Холодный ветер ударил в его почти обнаженное тело, ноги сразу же застыли на ледяном бетоне. Он поставил картонку с осами на площадку и, выпрямившись, взглянул на термометр — 25° по Фаренгейту. К утру холод убьет их. Он вошел внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. Потом, подумав, запер ее на задвижку.
Он снова прошел в кухню, выключил в ней свет и постоял некоторое время в темноте, испытывая желание напиться. Отель вдруг показался ему полным тысяч тайных звуков: стонами, скрипами и вздохами ветра под карнизом крыши, где прячутся еще другие гнезда, как смертоносные фрукты.
Внезапно он понял, что ему больше не нравится «Оверлук», словно его сына покусали не осы, пережившие каким-то чудом газовую атаку, а сам отель.
Последняя мысль, пришедшая ему в голову до того, как подняться в спальню
Отныне, Джек, ты будешь держать себя в руках. Никогда, слышишь, никогда больше не теряй самообладания, что бы пи случилось,
была ясным и решительным императивом.
Проходя через холл, он вновь вытер губы тыльной стороной ладони.
15. У доктора
Лежа на кушетке в одних кальсонах, Денни Торранс казался совсем маленьким. Он поглядывал на доктора («Зови меня Биллом») Эдмондса, который придвигал к нему большой черный аппарат. Денни скосил глаза, чтобы лучше рассмотреть его.
— Не бойся, парень, — сказал Билл Эдмондс, — это электроэнцефалограф. Он не делает больно.
— Электро…
— Мы называем его ЭЭГ для краткости. Я прикреплю к твоей голове пучок проводов, и стрелка в окошечке будет регистрировать волны, исходящие из твоего мозга.
— Как в книжке «Человек с шестью миллионами»?
— Примерно. А ты хотел бы стать Стивом Остеном, когда вырастешь?
— Вовсе нет, — запротестовал Денни. А тем временем сестра прикрепляла электроды к выбритым местам на макушке Денни. — Мой папа говорил, что когда-нибудь у него будет короткое замыкание, и тогда мы все окажемся в чер… в очень трудном положении.
— Бывал я в таком положении, — заметил доктор дружелюбно, — и не один раз. Этот аппарат может поведать нам о многом, Денни.
— Например?
— Например, о том, страдаешь ли ты эпилепсией. Только нужно выяснить…
— Да, я знаю, что такое эпи… лепсия.
— Откуда?
— В нашем детском садике в Вермонте — а я, когда был маленьким, ходил в садик — был один мальчик, так с ним часто приключался родимчик, и тогда говорили это слово.
Эдмондс и сестра обменялись быстрыми смешливыми взглядами.
— Изложено не очень изящно, но правильно. Только, Денни, вместо «родимчик» надо говорить «припадок». А теперь лежи тихо, как мышка.
— О’кей.
— Денни, когда у тебя бывают эти самые… — ну, как ты их там ни назови, — ты, случайно, не видишь перед глазами яркие вспышки?
— Нет.
— И не слышишь никаких звуков: ни колокольчика, ни дверного звонка — ничего?
— Не-е-е.
— А как насчет странных запахов, например, апельсинов, или опилок, или чего-то гнилого?
— Нет, сэр.
— И тебе не хочется плакать перед тем, как потерять сознание, даже если у тебя нет повода для горя?
— Никогда!
— Вот и прекрасно!
— А я болен эпилепсией, доктор Билл?
— Не думаю, Денни. Еще немножко полежи, сейчас закончим.
Минут пять машина гудела и чертила линии, потом доктор Эдмондс выключил ее.
— Вставай, парень, — сказал он отрывисто. — Пусть сестра Салли снимет электроды, а потом выйди в соседнюю комнату, мне нужно поговорить с тобой.
— Ладно.
— А вы, Салли, перед тем как отпустить его, возьмите у него анализы.
Доктор Эдмондс вырвал из аппарата длинный сверток бумаги и вышел в соседнюю комнату, рассматривая его.
— Сейчас я немного уколю тебя в руку, — сказала сестра, когда Денни натянул штаны. — Нужно проверить, нет ли у тебя туберкулеза.
— Меня кололи в садике только в прошлом году.
— Ну, это было давно, ведь ты теперь большой мальчик.
— Ну ладно, — печально вздохнул Денни, протягивая руку для жертвоприношения.
Надев рубашку и башмаки, он прошел в кабинет доктора Эдмондса. Тот сидел на краю стола, болтая ногами.
— Здорово, Денни.
— Привет!
— Ну как рука? — Он кивнул на левую руку Денни, перевязанную бинтом.
— А, ерунда.
— Хорошо. Я просмотрел твою ЭЭГ. На первый взгляд, все в порядке. Только я пошлю его в Денвер своему другу, который специализируется на таких вещах. Мне нужно знать точно.
— Да, сэр.
— А теперь расскажи мне о Тони.
Денни переступил с ноги на ногу.
— Это мой друг-невидимка. Я его выдумал. Для компании, чтобы не скучать.
Эдмондс рассмеялся и положил руку на плечо Денни.
— Это так говорят твои родители. Все, что ты мне расскажешь, останется между нами, парень. Я твой доктор. Скажи мне правду, и я обещаю, что никому не расскажу об этом без твоего согласия.
Денни задумался. Он посмотрел на Эдмондса, а затем, сосредоточившись, постарался уловить мысли доктора или, по крайней мере, цвет его настроения. И внезапно в его голове сложился утешительный образ: картотечный шкаф со многими ящиками, на которых стояли надписи: А-Б-ТАЙНЫ, В-Г-Д-ТАЙНЫ и так далее. Денни почувствовал облегчение.
Он осторожно произнес:
— Я не знаю, кто такой Тони.
— Он твоего возраста?
— Нет, ему лет одиннадцать, а может и больше. Я его никогда не видел вблизи. Возможно, он даже имеет право водить машину.
— Значит, ты видишь его только издали, угу?
— Да, сэр.
— И он всегда появляется перед тем, как ты теряешь сознание?
— Ну, вообще-то я не теряю сознания. Я вроде как ухожу с ним. И он показывает мне вещи.
— Какие?
— Ну… — Денни помялся, но потом рассказал врачу о сундуке с рукописями папы и о том, как папа думал, что сундук был потерян по дороге между Вермонтом и Колорадо. А тот стоял прямо под лестницей.
— И отец нашел его точно там, где об этом сказал тебе Тони?
— Да, только Тони не сказал, а показал мне это место.
— Понимаю. А что Тони показал тебе вчера вечером?
— Не помню, — сразу же ответил Денни.
— Уверен?
— Да, сэр.
— Минуту назад я сказал, что ты запер дверь в ванную. Но это неверно. Дверь запер Тони, так ведь?
— Нет, сэр. Тони не мог запереть дверь. Ведь его нет на самом деле. Он только велел запереть дверь, и я запер ее.
— Правда?
— Конечно. Один раз показал мне аттракционы и зоопарк в Грейт-Баррингтоне. Тони сказал, что папочка собирается повести меня туда на мой день рождения. Так и было, но я уже видел все до поездки.
— Что еще он показывает тебе?
Денни нахмурился:
— Вывески. Все время показывает какие-то дурацкие вывески. Я не могу их прочитать.
— А как ты думаешь — зачем он это делает?
— Не знаю. — У Денни вдруг просветлело лицо. — Но папа и мама учат меня читать, я здорово стараюсь.
— Так теперь ты сможешь прочитать вывеску?
— Да, я хочу научиться читать. И вывески тоже.
— Тебе нравится Тони?
Денни взглянул на мозаичный пол и ничего не ответил.
— Так как, Денни?
— Трудно сказать, — заговорил наконец мальчик, — я привык к нему и надеюсь, что он будет приходить ко мне и показывать что-нибудь хорошее, особенно после того, как папа и мама перестали думать о РАЗВОДЕ. — Взгляд Эдмондса стал пристальнее, но Денни не заметил этого, он уставился в пол, сосредоточившись на своих мыслях. — Только в последнее время Тони показывает мне нехорошие вещи, страшные, какие я видел вчера в ванной. Эти вещи… они делают мне больно, как от укусов ос, они жалят меня от сюда. — Он приложил палец к виску, словно пародируя самоубийство.
— Какие вещи, Денни?
— Не помню! — выкрикнул он в приступе страха. — Я бы сказал вам, если бы мог. Наверно я не могу их припомнить, потому что они настолько плохие, что я не хочу их запоминать. Единственное, что я помню, когда просыпаюсь, это слово ЬТРЕМС.
— А что это такое?
— Не знаю, я видел это слово в зеркале.
— Денни!
— Да, сэр.
— Можешь ли ты вызвать Тони сейчас?
— Не знаю, он не всегда является на вызов. И я не уверен, что хочу видеть его снова.
— Попытайся, Денни, я буду рядом.
Денни глянул на доктора с сомнением, тот поощрительно кивнул. Денни испустил долгий, печальный вздох.
— Не знаю, подействует ли. Никогда еще не вызывал его на глазах у других. К тому же Тони не всегда появляется.
— Ну, не появится — не надо. Просто я хочу, чтобы ты попытался.
— О’кей.
Денни бросил взгляд на медленно покачивающиеся мокасины доктора и направил мысли на папу и маму. Они где-то рядом… прямо за этой стеной с картиной. В приемной, где они ожидают его. Сидят рядышком и не разговаривают. Листают журналы и беспокоятся за него.
Он сосредоточился еще сильнее, наморщил лоб, пытаясь разобраться в мыслях мамы. Это делать труднее, если ее нет рядом. Затем у него в мозгу прояснилось — мамочка думает о сестре. Своей сестре, которая умерла. Мамочка думает о том, что главной причиной, почему ее мать стала такой
сукой?
старой наседкой, послужила смерть ее сестры. Когда она была маленькой девочкой, ее
сбила машина о боже я бы на месте мамы никогда не перенесла какого пусть будет лучше рак менингит лейкемия мозговая опухоль как у сына джона гунтера у детей его возраста бывает лейкемия которую лечат радиотерапией и химией но и тогда им не позволяют умереть на улице как эйлин нет дурочка напрасно я себя стращаю у него все в порядке.
Денни — Денни и Эйлин.
Но Тони не было. Только его голос. Когда он стал удаляться, Денни последовал за ним во тьму, провалившись в какую-то волшебную дыру между качающимися мокасинами доктора. Он летел сквозь гулкие мерные удары, пролетев мимо ванны, проплывшей рядом в молчаливой тьме, через ее край перевалилось что-то ужасное, приведшее Денни в содрогание; летел мимо мелодичного перезвона церковных колоколов, мимо часов под стеклянным куполом…
Затем темноту пронзил луч света, сплошь в паутине. При его слабом свете он различил под ногами цементный пол, сырой и осклизлый. Откуда-то неподалеку слышался ровный механический гул, приглушенный и не страшный. Усыпляющий. Такие вещи не припомнишь, подумалось Денни в сонной одури.
Когда его глаза привыкли к сумеречному свету, он впереди увидел Тони, вернее, его силуэт. Тони смотрел на что-то, и Денни напряг зрение, чтобы разглядеть это.
Твой папа. Видишь своего папу?
Конечно, как же он мог не узнать своего папу, лаже в тусклом подвальном свете. Папа стоял на коленях на холодном полу, освещая фонариком старые картонные коробки и деревянные ящики. Они были заплесневелые и ветхие. Некоторые из них. были разбиты, и их содержимое вывалилось на пол: газеты, книги, обрывки документов, похожие на счета. Папа разглядывал их с огромным интересом. Потом он направил луч света в другую сторону — луч выхватил еще одну книгу, большую белую книгу в кожаном переплете, перевязанную золоченой бечевкой.
Это был альбом для газетных вырезок. Денни захотелось крикнуть, запретить отцу трогать эту книгу.
Теперь Денни узнал механический гул, заполнявший подвал, — это гудели котлы отеля «Оверлук», которые папа проверял раза три-четыре в день. Внезапно гул сменился шипением — зловещим ритмическим шипением, звучавшим, как… удары клюшкой. Запах плесени и сырости, гниющей бумаги сменился чем-то другим — острым можжевеловым запахом Дурной Жидкости. Он витал вокруг папы, как туман.
Тони куда-то пропал в темноте, и только его голос повторял
Эта обитель нелюдей превращает человека в монстра. Эта обитель нелюдей…
снова и снова одну и ту же непостижимую фразу:
превращает человека в монстра.
Он опять провалился во тьму и летел под тяжелый стук, на этот раз не шипение котлов, а яростный грохот ударов в стены с голубыми обоями — ударов клюшки, от которых клубами сыпалась штукатурная пыль. Денни беспомощно опустился на черно-синие джунгли ковра.
Выходи!..
Эта обитель нелюдей
И ПРИМИ СВОЕ ЛЕКАРСТВО!
превращает человека в монстра.
С глубоким вздохом, отдавшимся эхом в его голове, Денни вырвал себя из тьмы. На его плечах лежали руки, и сперва он отпрянул от них, думая, что страшилище отеля «Оверлук» из мира Тони последовало за ним в реальный мир. И вдруг услышал слова доктора Эдмондса:
— Успокойся, Денни, — у тебя все в порядке, все просто замечательно. Ты чувствуешь себя прекрасно.
Денни узнал доктора и обстановку в его кабинете. Он начал неудержимо дрожать. Эдмондс не отпускал его. Когда дрожь унялась, доктор спросил:
— Ты говорил что-то о монстрах, Денни. Что это было?
— Эта обитель нелюдей, — выдавил Денни судорожно сжатым горлом. — Тони сказал мне… эта обитель нелюдей… превращает… превращает… — он покачал головой. — Нет, не помню.
— Постарайся вспомнить.
— Не могу.
— Тони приходил?
— Да.
— Что он показал тебе?
— Темноту. Звуки ударов. Не помню.
— Где ты был?
— Оставьте меня в покое, я не помню. Отстаньте от меня, — заплакал Денни от страха и отчаяния. Теперь все исчезло, превратившись в липкую массу вроде кома мокрой бумаги, оставив в памяти одну пустоту.
Эдмондс подошел к холодильнику, налил воду в бумажный стаканчик и поднес его мальчику. Денни выпил.
— Ну как — полегчало?
— Да.
— Денни, мне не хочется приставать к тебе и раздражать своими вопросами, но пойми, для меня это очень важно. Что ты помнишь о том, что было до того, как пришел Тони?
— Мамочку, — сказал Денни медленно, — она беспокоилась обо мне.
— Матери всегда беспокоятся, парень.
— Нет… У нее была сестра, которая умерла, когда была еще маленькой. Эйлин. Мама вспоминала о том, как ее сбила машина, и поэтому стала бояться за меня. Больше я ничего не помню.
Эдмондс пронзительно глянул на него.
— И об этом она думала сейчас? Сидя в приемной?
— Да, сэр.
— Откуда ты это знаешь?
— Не могу сказать. Вероятно, из-за свечения, — ответил Денни тускло.
— Чего-чего?
Денни медленно покачал головой.
— Я ужасно устал. Можно мне пойти к маме и папе? Я не хочу больше отвечать на вопросы. У меня болит живот.