Мутнеющие глаза пытались поймать взгляд Эверарда, но тщетно.
— Я хотел взять тебя в плен, выпытать, где спрятана и как работает твоя повозка, а затем убить тебя… это правда… но не ради себя. Для блага государства. Я боялся, что ты заберешь царя в его страну, ведь я знал, что он этого хочет. И что тогда станет с нами? Будь милосерден, ведь и тебе когда-нибудь понадобится милосердие.
— Не бойся, — сказал Эверард. — Царь останется здесь.
— Хорошо, — выдохнул Гарпаг. — Я верю, что ты говоришь правду… я не смею думать иначе… Но тогда… значит, я искупил свою вину? — еле слышно спросил он с тревогой в голосе. — За то убийство по приказу моего повелителя, когда я положил беспомощного младенца на вершину холма и смотрел, как он умирает, — искупил ли я свою вину, человек из страны царя? Потому что из-за смерти царевича… наше государство чуть не погибло… но я нашел другого Кира! Я спас всех нас! Искупил ли я свою вину?
— Да, — сказал Эверард и подумал о том, имеет ли какую-нибудь силу данное им отпущение грехов.
Гарпаг закрыл глаза.
— Тогда оставь меня, — сказал он, и это прозвучало как слабое эхо команды.
Эверард осторожно опустил его на землю и заковылял в сторону. Два перса склонились над своим господином, исполняя какой-то ритуал. Умирающий воин вернулся к своей молитве. Эверард сел под деревом, разорвал часть плаща на полосы и принялся перевязывать свои раны. Да, нога потребует серьезного лечения. Только бы добраться до скуттера. Это будет нелегко, но он как-нибудь перебьется, а врачи Патруля вылечат его за несколько часов с помощью медицинских средств, которые появятся в будущем даже много позже, чем его собственная эпоха. Ему придется отправиться в какое-нибудь отделение в малоизвестном ареале, чтобы избежать вопросов, которых будет слишком много в двадцатом веке. А он не может себе позволить подобные разговоры. Если только в Главном управлении узнают, что он замыслил надо полагать, ему и думать об этом запретят.
Ответ пришел к нему не как озарение, а скорее, как убеждение, которое подсознательно зрело уже давно. Он откинулся назад, переводя дыхание. К месту боя подошли еще четыре воина, им сказали, что произошло. Никто из них не обращал на Эверарда внимания, они лишь бросали на него взгляды, в которых страх боролся с гордостью, и незаметно делали знаки, отгоняя злые силы. Затем воины подняли мертвого начальника и умирающего товарища и понесли их в лес. Сгущались сумерки. Где-то проухал филин.
9
Великий царь сел на постели. За занавесками слышался легкий шум.
Кассандана, царица, неслышно зашевелилась. Тонкая рука скользнула по его лицу.
— Что там такое, о солнце моего счастья? — шептала она.
— Не знаю.
Он пошарил под подушкой, где у него всегда лежал короткий меч.
— Ничего.
Ее ладонь скользнула по его груди.
— Нет, солнце моей души, — прошептала она, внезапно задрожав. — Что-то случилось. Твое сердце бьется, как барабан войны.
— Оставайся здесь.
Он встал с постели и откинул тяжелый полог.
Лунный свет лился с иссиня-голубого неба и падал на пол сквозь сводчатое окно. Он почти слепил, отражаясь от бронзового зеркала. Воздух холодил обнаженное тело.
Какой-то черный металлический предмет, на котором находился человек, осторожно дотрагивавшийся до тумблеров на пульте управления, внезапно, как тень, возник в воздухе.
Предмет беззвучно опустился на ковер, и человек сошел с него. Он был в шлеме и греческой тунике, крепко сложен и высок ростом.
— Кейт, — прошептал он.
— Мэнс!
Денисон выступил из темноты в лунный свет.
— Ты вернулся!
— Да не может быть! — иронически усмехнулся Эверард. — Скажи, нас могут подслушать? Не думаю, чтобы меня заметили. Материализовался прямо над крышей и спустился на антигравитаторе.
— За дверью стража, — сказал Денисон. — Но они не пойдут, пока я не ударю в гонг или не крикну.
— Хорошо. Одевайся.
Денисон выронил меч. Секунду он стоял, не двигаясь, затем у него вырвалось:
— Ты нашел выход?
— Возможно, возможно…
Эверард отвел глаза и принялся выстукивать дробь на панели управления.
— Послушай, Кейт, — сказал он, наконец. — Я тут кое-что придумал, но из этого может ничего не получиться. Мне нужна твоя помощь. Если все выйдет, как задумано, считай, что ты дома. Главное управление будет поставлено перед свершившимся фактом и закроет глаза на какое-то там нарушение правил. Если же затея сорвется, тебе придется вернуться сюда, в эту самую ночь и жить жизнью Кира до самой смерти. Способен ли ты пойти на это?
Денисон дрожал сильнее, чем в лихорадке.
— Наверно, — еле слышно ответил он.
— Я сильнее тебя, — напомнил Эверард, — и у меня с собой современное оружие. Если будет нужно, я доставлю тебя назад связанным. Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к этому.
Денисон глубоко вздохнул.
— Не заставлю.
— Тогда остается надеяться, что боги будут на нашей стороне. Одевайся. Я объясню тебе все по дороге. Скажи этому году «прощай», и будем надеяться, что не «до свиданья», потому что, если все получится, ты его никогда больше не увидишь, да и никто другой тоже.
Денисон, направлявшийся в угол комнаты, где находилась его одежда, которую до утра должен был прибрать раб, остановился на полдороге.
— Что?!
— Мы попробуем переписать историю, — сказал Эверард. — Или, быть может, восстановить ее в том виде, как она существовала на самом деле. Не знаю. Пошевеливайся!
— Но…
— Говорю тебе, одевайся! Отдаешь ли ты себе отчет, что я появился здесь в тот же самый день, когда уехал отсюда, что в эту минуту я, раненный в ногу, карабкаюсь по холмам, только бы выкроить для тебя лишнее время? Быстрее!
Денисон принял решение. Лицо его находилось в темноте, но голос прозвучал твердо, хоть и негромко.
— Я должен проститься с одним человеком.
— Что?
— С Кассанданой, моей женой. Она была со мной… боже, уже четырнадцать лет! Она родила мне троих детей и выхаживала меня, когда я дважды умирал от лихорадки и сотни раз от отчаяния, а однажды, когда мидийцы находились у ворот Пасаргад она повела за собой женщин, и они вдохновили нас на сражение и победу… Дай мне пять минут, Мэнс.
— Ну хорошо, хорошо. Правда, за пять минут до нее и евнух дойти не успеет…
— Она здесь.
Денисон скрылся за пологом ложа.
Эверард так и остался стоять, пораженный.
«Ты ждал меня сегодня ночью, — подумал он, — и ты надеялся, что я смогу вернуть тебя Синтии, и все же ты послал за Кассанданой».
А потом, когда пальцы его онемели оттого, что он все крепче сжимал рукоять меча, внутренний голос сказал ему: «Заткнись, Эверард, ты просто лицемер и самодовольный ханжа».
Денисон вернулся быстро. Он оделся в полном молчании и сел на заднее сиденье скуттера.
Эверард включил тумблер пространства, скачок — и комната исчезла, теперь перед ними простирались освещенные луной холмы. Холодный ветер продувал путешественников насквозь.
— А сейчас — в Экбатану.
Эверард включил освещение и принялся манипулировать контрольными рукоятями, сверяясь с записями в блокноте.
— Эк… О, ты имеешь в виду Хамадан? Старую столицу Мидии?
В голосе Денисона звучало удивление.
— Но ведь сейчас это просто летняя резиденция царей.
— Я имею в виду Экбатану тридцать шесть лет назад, — сказал Эверард.
— Что?
— Слушай. Все историки будущего категорически утверждают, что рассказ о детстве Кира в изложении Геродота и самих персов — чистая легенда. Что ж, возможно, они и правы. Возможно, то, что произошло с тобой, — просто одно из тех искривлений пространства-времени, которые Патруль так тщательно старается выправить.
— Понятно, — медленно произнес Денисон.
— Ты бывал в свите Астиага достаточно часто, пока еще оставался его вассалом. Ты будешь указывать путь. Старик нам нужен самолично, предпочтительно один и ночью.
— Шестнадцать лет — долгий срок, — сказал Денисон.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Если ты все равно хочешь изменить прошлое, зачем я нужен тебе именно сейчас? Ты можешь отправиться в то время, когда я правил всего год — достаточно для того, чтобы знать все относительно Экбатаны, но…
— Нет. Прости. Я не смею. Мы и так чертовски рискуем. Одному господу богу ведомо, к чему может привести вторичный эффект, который возникнет в мировой истории при таком изменении событий. Даже если у нас все получится, Патрулю ничего не стоит сослать нас обоих на отдаленную планету только за то, что мы пошли на подобный риск.
— Да… я понимаю.
— К тому же, — продолжал. Эзерард, — ты ведь не самоубийца! Ты что, и в самом деле хочешь, чтобы тебя, такого, какой ты есть в эту минуту, никогда не существовало?
— Да… я понимаю.
— К тому же, — продолжал. Эзерард, — ты ведь не самоубийца! Ты что, и в самом деле хочешь, чтобы тебя, такого, какой ты есть в эту минуту, никогда не существовало?
Он закончил программирование на панели управления. Денисон, сидевший сзади, вздрогнул.
— Великий Митра! — произнес он. — Ты прав. Хватит говорить об этом.
— Тогда поехали.
С этими словами. Эверард нажал кнопку главного переключателя.
Скуттер завис над незнакомым городом, окруженным крепостной стеной. Ночь была лунная, однако город терялся во тьме. Эверард порылся в сумках притороченных к сиденью.
— Возьми, — сказал он. — Надень этот костюм, я тоже переоденусь. Ребята из отделения в Мохенджодаро подогнали их под наши размеры. Там, во втором тысячелетии до нашей эры, им самим приходится частенько так переоблачаться, ситуации возникают всякие…
Скуттер, разрезая ветер, повернул к востоку. Денисон показал Эверарду рукой вниз.
— Вот дворец. Царская опочивальня в восточном крыле.
Под ними виднелось массивное, менее изящное здание, чем дворец персидского царя в Пасаргадах. Эверард заметил среди осенней листвы белые скульптуры двух крылатых быков, оставшихся от ассирийцев. Окна были слишком узкие, в них невозможно влететь. Эверард выругался и направил машину к ближайшему входу. Двое конных стражников взглянули вверх и, увидев, что приближается к ним, завопили от ужаса. Лошади встали на дыбы и сбросили всадников. Скуттер разнес дверь в щепки. Еще одно чудо никак не повлияет на ход истории, ибо в эти века люди так же истово верили в чудеса, как в его, Эверарда, собственную эпоху — в витамины, и, возможно, с куда большим основанием. Они проехали по длинному коридору, освещенному светильниками, отбрасывающими на стены тусклый свет, мимо перепуганной насмерть стражи к царской опочивальне. Здесь Эверард вытащил меч и постучал эфесом в дверь.
— Теперь давай ты, Кейт, — шепнул он. — Ты лучше знаешь и индийскую речь, и как с ними обращаться.
— Открывай, Астиаг! — загремел Денисон. — Открывай посланцам великого Ахурамазда!
И к немалому удивлению Эверарда, человек за дверью послушно исполнил приказание. Царь Астиаг отличался не меньшей храбростью, чем любой из его подданных, но, когда этот коренастый мужчина средних лет с грубым лицом увидел перед собой двух существ в переливающейся одежде, с сиянием вокруг головы и крыльями за спиной, излучавшими свет, восседающими в воздухе на железном троне, он распростерся перед ними ниц.
Кейт заговорил громовым голосом ярмарочного прорицателя на диалекте, которого Эверард не понимал:
— О бесславный сосуд порока, проклятье небес пало на твою голову! Неужели ты думаешь, что самые сокровенные твои мысли, хоть и прячешь ты их во тьме, их породившей, могут сокрыться от всевидящего? Неужели ты возомнил, что великий Ахурамазда опустит, чтобы свершилось подлое зло, которое ты замыслил?..
Эверард перестал слушать, поглощенный собственными мыслями. Гарпаг был, вероятно, где-то в этом городе, в расцвете сил и еще неповинный в преступлении. Теперь ему более не придется нести всю жизнь тяжкий крест. Он никогда не оставит ребенка на вершине холма и, опершись на копье, не будет ждать, когда стихнут его крики и плач. Он, конечно, взбунтуется в будущем, но уже по другим причинам и станет хилиархом Кира, но не умрет от руки врага в дремучем лесу; и какой-то перс, чьего имени Эверард не знал, тоже не умрет от греческого короткого меча, пронзившего его насквозь.
«Но воспоминание о тех двух людях, что пали от моей руки, остается в клеточках моего мозга, на моей ноге всю жизнь будет виден тонкий белый шрам. Кейту Денисону сорок семь лет, и он научился думать и повелевать, как царь».
— …Знай же, Астиаг, что этот ребенок, Кир, — избранник небес. Небеса милосердны. Ты получил знак. И если ты возьмешь на душу этот грех и прольешь кровь невинного младенца, тебе ее никогда не смыть! Оставь Кира в его родном Аншане, или ты будешь гореть в вечном огне с Ариманом. Митра сказал свое слово!
Астиаг, простертый у их ног, бился головой о пол.
— Поехали, — сказал Денисон по-английски. Эверард поставил программатор на тридцать шесть лет вперед. Лунный свет освещал ручей в горах Древней Персии и кедры вдоль дороги. Было холодно. Где то завывал волк.
Эверард посадил скуттер, спрыгнул с него и начал высвобождаться из одежды. На бородатом лице Денисона застыло странное выражение.
— Знаешь, — сказал он, — я опасаюсь…
Голос его будто растаял в окружающей тишине.
— Я опасаюсь, Мэнс, не слишком ли мы его напугали? В истории записано, что Астиаг три года воевал с Киром, когда персы восстали.
— Мы всегда можем вернуться назад, скажем, к самому началу войны, и устроить ему видение, которое побудит его сопротивляться восставшим, — сказал Эверард, с трудом стараясь сохранить здравый смысл. — Но надеюсь, этого не понадобится. Он не тронет царевича сейчас, однако, когда его подданные восстанут, он достаточно разъярится для того, чтобы забыть сегодняшний далекий сон. Да и его приближенные, мидийская знать, вряд ли разрешат ему сидеть сложа руки. Впрочем, это можно проверить. Разве в день зимнего солнцестояния царь не устраивает пышного праздника?
— Да. Поехали. Быстро!
И внезапно в вышине над ними зажглось солнце. Они спрятали скуттер и пошли пешком в Пасаргады влившись в толпу стремившихся на праздник Митры людей. По пути они спрашивали, что случилось, объясняя, что долгое время пробыли в чужих краях. Ответы удовлетворили их до мельчайших деталей, которые не были занесены в анналы истории, но остались в памяти Денисона.
Стоя в многотысячной толпе под холодным голубым небом, они приветствовали Кира, Великого царя, который проезжал со своими приближенными и помощниками — Кобадом, Крезом и Гарпагом. Вслед за ними ехали те, кто составлял гордость и славу Персии — ее сановники и жрецы.
— Он моложе меня, — прошептал Денисон. — Так я и думал. И немного меньше ростом… лицо совсем непохоже, правда? Но он годится.
— Хочешь остаться посмотреть? — спросил Эверард.
Денисон завернулся в плащ. Было холодно.
— Нет, — глухо сказал он. — Домой. Прошло так того времени. Даже если всего этого никогда и не было.
— Ну-ну.
У Эверарда тоже был угрюмый вид, он совсем не походил на счастливого спасителя.
— Да, этого никогда не было, — повторил он.
10
Кейт Денисон вышел из лифта своего дома в, Нью-Йорке, Его несколько удивило, что он забыл, как выглядит этот дом. Он даже не мог вспомнить номера квартиры, так что пришлось обратиться к помощи справочника. Детали, детали. Он попытался остановить дрожь в руках.
Синтия открыла дверь, едва он подошел.
— Кейт, — сказала она почти удивленно.
Он не нашелся, что сказать, и только спросил:
— Мэнс, предупредил тебя? Он обещал мне, что предупредит.
— Да. Неважно. Я не могла себе представить, что ты так изменился. Но это неважно. О мой дорогой!
Она втащила его в квартиру, закрыла дверь и прижалась к нему.
Денисон оглядел комнату. Он совсем забыл, какая она тесная. И ему всегда был не по душе вкус Синтии в выборе обстановки, но он не спорил с ней.
Уступать женщине, даже спрашивать ее совета — этому ему еще предстояло заново учиться. Будет нелегко.
Она подставила свое заплаканное лицо для поцелуя. Значит, вот как она выглядит! Нет, он не помнил. После стольких лет в его памяти остался только полустертый образ маленькой женщины со светлыми волосами. Он прожил с ней всего несколько месяцев… Кассандана называла его своей утренней звездой, дала жизнь троим его детям и все четырнадцать лет была готова исполнять любые его желания.
— Ох, Кейт, наконец-то ты дома, — сказал высокий тонкий голос.
«Дома, — подумал он. — Боже правый!»
Рассказы
Поворотный пункт
— Будьте так добры, мистер, не могли бы вы угостить крекером моего дроматерия?
Не совсем те слова, которые ожидаешь услышать в момент, когда история меняет свой курс и вселенная никогда уже не будет такой, как прежде.
Жребий брошен… Сим победиши… А все-таки она вертится… Дайте мне точку опоры — и я переверну Землю…
Когда человек, наделенный воображением, вспоминает подобные исторические фразы, у него мурашки бегут по коже. Но слова, с которыми впервые обратилась к нам маленькая Миерна на одиноком острове, в тысяче световых лет от дома…
* * *По всем статьям планета казалась подходящей. И все-таки с самого начала были симптомы, внушавшие опасения. Даже принимая во внимание, что голосовой аппарат туземцев очень близок к человеческому, мы никак не ожидали, что они заговорят на безукоризненном английском языке уже через пару недель. Причем абсолютно все. По-видимому, они могли бы научиться еще быстрее, учи мы их по продуманной системе. Следуя обычной практике, мы окрестили планету «Джорил», от местного слова «земля», но потом оказалось, что это значит не просто «земля», а «Земля» с большой буквы, а ее население разработало блестящую гелиоцентрическую астрономию. Хотя они были слишком вежливы, чтобы докучать нам, туземцы не воспринимали нас как что-то непостижимое. Они буквально сгорали от любопытства и пользовались малейшим случаем, чтобы засыпать нас самыми что ни на есть сложными вопросами.