– Что тебе надо, Сотник?
– Стас, ты дежуришь? Нужно срочно отвезти Аню в больницу! У нее кровотечение!
– Сейчас, погоди… – В трубке раздались яростные препирательства, и Витя испугался, что напрасно теряет время. Надо было просто звонить «ноль-три». – Мы у тебя через пятнадцать минут, – наконец ответил Стас. – Собирайтесь пока. А куда повезем, ты уже решил?
– Сейчас пробью один вариант…
– Ну давай, жди. И не психуй, все нормально будет. Я четыре года на «скорой», знаешь, сколько девчонок перевозил?
Аня выскользнула из его объятий и стала собираться.
– Лежи, я сам все сделаю!
Он скомкал испачканные простыни и ночную рубашку и сунул в стиральную машину. Взял сумку, с которой Аня ездила на тренировки, и, вытряхнув на пол спортивную одежду, сложил необходимые в больнице вещи.
– Так. Бутылку воды, яблоко, конфеты… Что еще, Анечка?
– Ничего не надо. Я надеюсь, утром меня отпустят. А разве ты не поедешь со мной?
– Конечно, поеду!
– Тогда оденься.
Витя и забыл, что на нем только трусы. Он быстро натянул брюки и футболку и снова схватился за мобильник.
На свете был всего один врач, которому он без колебаний доверил бы жену, и сейчас Витя молил Бога, чтобы тот ответил на звонок. Он не знал, дежурит сейчас Колдунов или спит дома. Господи, сделай так, чтобы дежурил!
Ян Александрович ответил сразу.
– Что случилось, Витя?
– У меня с Аней беда. Кровотечение и, кажется, выкидыш.
– Подожди, я уточню, кто у нас сегодня гинеколог… Все нормально, Витя, вези к нам. Сумарокову уже сообщили?
– Нет…
– Позвони прямо сейчас! Он отец и должен знать, что происходит с его дочкой.
* * *К приезду «скорой» Аня полностью взяла себя в руки. Как бы она ни страдала сейчас, внешне это никак не выражалось. Она даже извинилась перед Грабовским за беспокойство, которое они ему доставили.
Колдунов курил перед дверью приемного отделения. Вместо приветствия он приобнял Аню.
– Пойдем со мной, заинька.
Приемное отделение недавно отремонтировали. Стены, облицованные блестящим розовым кафелем, и пронзительно-белые потолки вызвали у Вити щемящую тоску.
В скрипучем грузовом лифте они поднялись на пятый этаж и через все отделение прошли к комнате дежурного. Вите сказали ждать снаружи. Настенные часы показывали полчетвертого утра.
Сотников принялся мерить шагами коридор. Подошел к окну. В бледном предрассветном мраке виднелось пустое унылое поле, пересекаемое железнодорожным полотном. Мерно стуча колесами, через поле, как гигантская гусеница, медленно ползла электричка, ее окна светились уютным, домашним светом. «Откуда электричка в четыре утра?» – вяло удивился он.
Как жестоко он наказал Аню! И за что? За то, что она оказалась не такой, как он себе навоображал? Ему захотелось ударить кулаком в стекло, чтобы оно осыпало его градом мелких осколков, порезаться, потерять так же много крови… Но сейчас он не имел права на отчаяние. И на прощение. Если бы он кинулся Ане в ноги, она бы простила его. Но ей сейчас плохо, значит, ему должно быть еще хуже. Пусть она поправится, успокоится, тогда он постарается искупить вину.
И ведь из-за какой малости все случилось! Его идиотская ревность обернулась настоящим горем. Пусть бы Аня даже спала со своим Вадиком, пусть была бы беременна от него, лишь бы только ей не пришлось переживать то, что происходит сейчас!..
«Господи, она же так боится врачей, – вспомнил Витя. – Теперь она со мной разведется! Конечно, кто захочет жить с таким идиотом? Я изнасиловал беременную жену. Именно мои грубые действия спровоцировали выкидыш. Как мне теперь жить? Как смотреть в глаза Ане и ее отцу?»
Каждое утро Сумароков просыпался и говорил себе: «У меня есть достаток, любимая работа, дочь и прекрасная молодая жена – умная и успешная. У меня все хорошо, но почему же я не чувствую себя счастливым? Наверное, это кризис среднего возраста».
Разумеется, он понимал, что супружеская жизнь – это не только постельные восторги, но и душевная близость, и быт, и дети… Но Валентин считал, что настоящая душевная близость между ним и Катей невозможна, он даже и не стремился к ней – слишком велика была для этого разница в возрасте. Быт уже давно его не занимал – у состоятельных людей бытовых проблем не бывает. Ребенок… Да, конечно, он хотел бы ребенка. Особенно – сына. Но Катя в ближайшее время рожать не собиралась, она активно строила карьеру на телевидении и, выпав из обоймы хотя бы на год, могла потерять все.
Ну да ладно, он подождет. Пусть пока у него не будет сына, зато будет внук!..
Ночной звонок зятя застал его в загородном доме. Положив трубку, он долго не мог успокоить отчаянно бившееся сердце. Он помассировал левую половину груди, поднялся с постели и пошел вниз.
Катя в пижаме уже орудовала на кухне с кофемашиной.
– Что с Аней? – спросила она, наливая ему кофе.
– Кровотечение. Я еду в больницу.
– Я с тобой. Ей понадобится женская помощь. Оденусь, пока ты выводишь машину.
– Не волнуйся. – Пристегнув ремень, она легонько сжала его руку, лежащую на рычаге переключения скоростей. – Все будет хорошо.
– Убери руку, ты мешаешь вести.
Выехав на шоссе, Валентин утопил педаль газа до пола и погнал, почти не притормаживая на поворотах.
– Если мы разобьемся, то ничем не поможем Ане, – хладнокровно заметила Катя.
– Это моя дочь!
– А это обычный выкидыш, который случается у миллионов женщин.
Когда они приехали, УЗИ уже подтвердило выкидыш. Полость матки очистилась, и Халед Валедович, гинеколог с арабской внешностью, уступив Аниным мольбам, согласился подождать с выскабливанием, хотя его полагается всегда делать при самопроизвольных абортах.
Вид врача сразу успокоил Сумарокова, который с институтских времен знал, что лучшими медиками являются арабы и представители кавказских народов. Катя пошла выбирать платную палату. Через полчаса туда привезли Аню. В ее лице не было ни кровинки.
– Хочешь, я останусь с тобой? – предложила Катя.
– Нет, со мной Витя побудет. А вы с папой поезжайте и не волнуйтесь за меня.
Сумароков поцеловал ее, поправил одеяло, как в детстве.
– Не расстраивайся, Анюта, все будет хорошо.
– Я знаю, папа. Поезжайте.
– Сейчас поедем, я только к Колдунову на минутку зайду, узнаю, вдруг что-нибудь нужно.
– У тебя нет ночной рубашки поприличнее? – спросила Катя, как только дверь за Сумароковым закрылась.
– Ой, нет! – Аня смущенно оглядела собственные голые руки.
Впопыхах Витя положил в сумку открытую ночнушку на тонких бретельках, и она не скрывала многочисленных следов, которые он сегодня вечером оставил на Анином теле.
– Ты даешь, Витенька! – Катя ухмыльнулась. – Да ты маньяк, оказывается! Разве можно так с беременной женой? Ты же врач, а не маркиз де Сад.
Сотникову очень хотелось вытолкнуть Катю из палаты, но вместо этого он просто молчал, опустив голову.
– Иди, Катя, мы сами разберемся, – сказала Аня. – Тебя уже папа, наверное, ждет, а я спать хочу.
– Ну ладно, засыпай.
Щелкнув выключателем, Катя ушла. Но уже и без того светало.
Витя поставил к кровати стул и сел, готовый ко всему. Упреки, слезы или, наоборот, каменное молчание – все, что угодно, лишь бы Ане стало хоть немного легче.
Из-под одеяла выскользнула ладошка и уверенно нашла его руку.
– Не изводи себя. Не думай, что ты в чем-то виноват.
– Аня!
Он опустился на колени и положил голову на ее подушку.
– Ты ни в чем не виноват.
И тут Витя заплакал. Он оказался мелким и ничтожным негодяем. Он обидел и жестоко оскорбил Аню. Он причинил муки ангелу, доверившему ему свою жизнь, – и лишь потому, что позволил себе усомниться в его святости.
– Мы должны вместе пережить то, что с нами случилось, – тихо сказала Аня.
– Но почему это случилось?
– Не знаю. Я много тренируюсь, а у спортсменок всякое бывает. А может, это просто расплата за то, что мы с тобой так любим друг друга. За наше счастье.
– Ты забеременеешь снова! – сказал Витя. – И тогда уж я буду с тебя пылинки сдувать. Если, конечно, ты и дальше захочешь со мной жить.
– А как же иначе? – удивилась Аня. – Знаешь, я подумала, на самом деле есть одна вещь, в которой ты виноват. Ты наслушался того, что сегодня говорила Катя, и поверил ей больше, чем мне. Мне вообще кажется, что в последнее время она хочет нас поссорить. Не понимаю, зачем ей это надо. А теперь поцелуй меня, и я буду спать.
Сотников взял Анину руку и поднес к своему заплаканному лицу.
Глава третья
Лада уложила Лизу и вышла на кухню готовить борщ на завтра.
Поставила вариться бульон – Олег купил отличное мясо с сахарной косточкой, продукты он умел выбирать, – заодно включила чайник.
– Олег, ты будешь пить чай? – крикнула она, не опасаясь разбудить ребенка. Лиза спала очень крепко.
Олег остановился на пороге кухни, с удовольствием глядя, как она хлопочет.
Олег остановился на пороге кухни, с удовольствием глядя, как она хлопочет.
– Как дела в Анином туберкулезном отделении? – спросил он, разминая в пальцах сигарету. Ладу эта пролетарская привычка бесила, но она привычно сдержала раздражение.
– Деток очень жалко. Я, пока не родила, гораздо жестче относилась ко многим вещам.
– Слушай, Лада, я тут поразмыслил… – Он все еще вертел свою сигарету, не прикуривая. – Лиза у нас с тобой такая хорошая получилась! Давай, может, разовьем этот успешный проект? Забацаем, как говорится, сиквел?
Она засмеялась, показывая, что не принимает всерьез его подначки.
– Олег, дорогой, вспомни, сколько мне лет. В моем возрасте рожать уже просто опасно. Да и Розенберг меня тогда точно уволит! На что жить-то будем?
– Я найду себе вторую работу. В конце концов, сколько можно? Ты заставляешь меня отдавать бывшей жене треть зарплаты, а здесь я живу на положении гостя или бедного родственника.
– Олег, ну что ты говоришь! – Лада поморщилась, понимая, что он говорит абсолютную правду.
– Ты же не позволила мне купить в дом ни одного гвоздя! И не позволила разменять квартиру, хотя моей бывшей жене двухкомнатная не нужна.
Все это тоже было правдой – Лада не разрешала ему тратиться на них с Лизочкой, понимая, что иначе не сможет с легкостью выставить его за дверь, когда ее позовет Валентин. А уж съезжаться с ним, когда он разменяет квартиру, она и вовсе не собиралась!
– Олег, но ты же всегда знал, что не сможешь зарабатывать столько, сколько я. Разве нам от этого хуже живется?
– Хуже. – Олег так растеребил сигарету, что из нее высыпался почти весь табак. – Да и Ларисе мы оказываем медвежью услугу. Деньги на выпивку всегда есть, почему бы не пить? Да плюс еще ты периодически устраиваешь ее подремонтировать организм, чтобы тот снова мог перерабатывать водку. Рай! А вот если она окажется без средств к существованию, может, встряхнется?
Лада заварила чай и присела за стол.
– Встряхнется, конечно. Начнет бутылки собирать, или воровать, или квартиру продаст. А как только она переступит порог риелторской фирмы, считай, что ты овдовел. Знаешь, я звонила заведующему неврологией, сказала ему, какой у нее стаж алкоголизма, так он очень удивился. У нее необратимых изменений нет. Если она завяжет, через два месяца никто не заподозрит в ней пьяницу.
Олег фыркнул:
– Осталось уговорить Рокфеллера.
Лада не успела ответить, поскольку зазвонил телефон.
Она взяла трубку.
Звонил ужасно расстроенный Сумароков – сообщить об Анином выкидыше.
У Лады защемило сердце. Аня так мечтала о ребенке! К счастью, она еще очень молода, а у многих женщин с неотрегулированным гормональным фоном первая беременность заканчивается самопроизвольным абортом. Потом организм настраивается, и все идет без сучка и задоринки.
Как могла, Лада утешала Валентина, но ей было ужасно обидно, что в трудную минуту Аня обратилась не к ней. Почему она в первую очередь подумала о Колдунове, ведь не он же заменил ей родную мать! С женской проблемой всегда логичнее обратиться к женщине, а нужных связей и у нее достаточно.
Попеняв Валентину, она собралась прощаться – бульон закипел, надо было снимать пену.
– Ты помнишь моего водителя Олега? – вдруг спросил Сумароков.
От неожиданности Лада вздрогнула.
– Припоминаю, – сказала она осторожно.
– Мне на днях позвонила его жена, вернее, бывшая жена, потому что этот красавец ее бросил!
– Ну, в жизни всякое бывает, – пробормотала Лада. – И зачем она звонила?
– Симпатичная была девушка, – продолжал Валентин, – одно время собиралась у меня горничной работать. Так вот, Олег ее бросил, потому что у нее нашли какое-то нервное заболевание. Как только она заболела, он развелся с ней и испарился, представляешь? Она говорит: спасибо, хоть квартиру делить не стал.
– А чем она заболела? – спросила Лада.
– Она толком мне не сказала, стесняется, наверное. Но, как я понял, что-то типа рассеянного склероза. Да какая разница, Лада? Он бросил больного человека без средств к существованию!
Лада покосилась на Олега – тот мирно пил чай, не подозревая, какие обвинения обрушиваются на его голову.
– И что ты решил? – поинтересовалась она у Сумарокова.
– Да ничего я пока не решил! Сама понимаешь, все мысли Аней заняты. Ну, денег, наверное, дам…
Положив трубку, Лада решила ничего не говорить Олегу. Ведь он тут же бросится к Сумарокову объясняться, а там недалеко и до раскрытия тайны рождения Лизочки. Но этого допустить она никак не может!
Она посмотрела на Олега. Поймав ее взгляд, он улыбнулся в ответ.
С ним у нее только одна забота – как его выгнать, когда ее счастливый час пробьет. А над Валентином она будет трястись, постоянно мучая себе вопросом: удастся ли его удержать?
Нужны ли ей эти бурные переживания? В ее возрасте у людей другие заботы – они ставят на ноги детей, покупают квартиры и дачи…
Царь Мидас, превращавший в золото все, чего касался, умер от голода – так и человек, превращающий всю свою жизнь в любовь, рискует в конце концов остаться в одиночестве.
Может быть, Олег – это лучшее, что есть в ее жизни? Недаром он появился, когда она готова была утонуть в отчаянии, когда не видела в будущем ни единого просвета! Он вытащил ее из омута одиночества, благодаря ему она познала счастье материнства.
Надо поехать к Сумарокову и все ему рассказать. Разве не должна она защитить честное имя отца своей дочери?
И пусть Валентин узнает, что Лада не страдает от неразделенной любви к нему! Да и вообще неизвестно еще, кто из них счастливее.
Она прислушалась к себе.
«Нет, – сказал ей внутренний голос. – Ты не хочешь избавиться от многолетней привычки любить Валентина. Пусть все идет как идет».
Аня пролежала в больнице три дня, а на четвертый потребовала, чтобы Витя забрал ее домой. Большая потеря крови еще сказывалась, она была бледной и слабой, и он ухаживал за ней, взяв в больнице неделю отпуска за свой счет.
Любовь его переполняла. Выйдя на полчаса в магазин, он начинал тосковать по жене и бегом возвращался домой, чтобы скорее ее обнять. Сумароков звонил по нескольку раз в день, хотел увезти Аню в Сертолово, на свежий воздух, но она отказывалась. Им было так хорошо вдвоем!
Аня простила его, но сам он себя не простил. От жгучего, испепеляющего чувства вины он находил спасение только в руках жены.
Общая беда сблизила их так, что они едва ли не читали мысли друг друга.
Секс был строго-настрого запрещен, но Витя о нем даже не помышлял. То, что происходило с ними сейчас, было гораздо важнее.
…Они лежали на диване и разговаривали, когда позвонил Колдунов.
– Здравствуй, Витя, у меня к тебе предложение. Доктором не хочешь поработать?
– Где?
– Тут бригаду специалистов собирают в Грозный. На пару недель, к госэкзаменам как раз успеешь. Тебе прилично заплатят, и для общего развития очень полезно. Поедешь?
Вите очень не хотелось оставлять еще не окрепшую Аню. Но если он откажется, вдруг Колдунов подумает, что он струсил? Этого бы он не перенес!
Он поделился своими сомнениями с Аней.
– Поезжай и ни о чем не волнуйся, – твердо сказала она.
Через несколько дней она сама отвезла его на вокзал и, проводив, поехала в Сертолово, где собиралась жить в Витино отсутствие.
…Командировка запомнилась ему как бесконечный амбулаторный прием и… бесконечная писанина. Сотников был самым молодым в группе врачей и единственный еще не имел диплома, поэтому старшие товарищи радостно возложили на него все самые муторные и неинтересные обязанности – разумеется, исключительно в воспитательных целях! Утром он работал в стационаре, заполняя горы историй болезни, а во второй половине дня отправлялся в поликлинику. Вскоре доктора, довольные его работоспособностью, приняли Витю в свой круг и стали брать с собой на ежевечерние пьянки, устраиваемые то больничным персоналом, то городской администрацией со всей пышностью восточного гостеприимства. На этих вечерах он скромно отсиживался в уголке, выжидая первый подходящий момент, чтобы незаметно уйти.
Сбежав с застолья, он спускался в приемное отделение и помогал дежурному хирургу. Уровень местной медицины приятно удивил Витю – их десант был в большей степени политическим жестом, чем насущной необходимостью.
Каждый день он звонил Ане, она говорила, что у нее все в порядке, но в подробности не вдавалась и тон ее был непривычно сдержанным. К тому же она ни разу не позвонила ему сама. Витя терялся в догадках: что случилось? Неужели она запоздало обиделась, что он уехал и оставил ее одну? Но это так на нее не похоже!
«Просто она не любит говорить по телефону, – успокаивал он себя. – А тут еще роуминг, связь плохая…»
Но на душе все равно было тревожно. По ночам Витя просыпался в испарине, с сильным сердцебиением и подсчитывал дни до возвращения домой. Уснуть после этого не удавалось, и он спускался в приемное отделение, благо их группу расквартировали на территории госпиталя.