Прежде чем поступить в TWA, я два года прослужил профессором социологии в Городском колледже Нью-Йорка.
– Что ж, определенно похоже, что вы вероятный кандидат на один из наших постов, доктор Адамс, – проникнувшись энтузиазмом, провозгласил доктор Граймз. – Почему бы вам не наведаться ко мне в кабинет завтра утром, чтобы мы могли об этом потолковать?
– С радостью, доктор Граймз. Но поскольку я в Юте совершенный чужак, не подскажете ли, какие документы мне нужны, чтобы претендовать на должность в вашем колледже?
– О, вообще-то вкладыша из Колумбийского университета вполне достаточно. Конечно, если вы сможете получить пару рекомендательных писем из Городского колледжа Нью-Йорка, это будет замечательно.
– Нет проблем. Конечно, мне придется выписать и вкладыш, и рекомендации. Как ни крути, я приехал сюда совершенно неподготовленным, потому что даже не помышлял о временной преподавательской должности, пока не увидел статью.
– Понимаю, доктор Адамс, – согласился доктор Граймз. – До встречи завтра утром.
Хотя мое представление о себе как о преступнике мало-помалу размывалось и тускнело, о реабилитации я даже не помышлял.
В тот же день я написал в Колумбийский университет, запросив полный каталог и все уместные брошюры о школе. Также накатал письмо архивариусу колледжа, заявив, что я выпускник университета Юты, подыскивающий преподавательскую должность в Нью-Йорке, предпочтительно по социологии. А перед отправкой посланий абонировал почтовый ящик в местном почтовом отделении.
Встреча с деканом Граймзом прошла как по маслу. Похоже, я с порога произвел на него благоприятное впечатление, и бо́льшую часть времени, включая и неспешную интерлюдию в виде ланча в факультетском клубе, мы провели за обсуждением моей «карьеры» пилота. Доктор Граймз, как и многие представители сидячих профессий, имел весьма романтическое представление о пилотах гражданской авиации и алкал подтверждения своих волнующих иллюзий. У меня в запасе имелось более чем достаточно баек, дабы насытить его аппетит до чужих приключений.
– Ничуть не сомневаюсь, что мы сможем воспользоваться вашими услугами этим летом, доктор Адамс, – сказал он при расставании. – Лично я буду ждать вашего пребывания в кампусе с нетерпением.
Материалы, запрошенные из Колумбийского университета и Городского колледжа Нью-Йорка, прибыли в течение недели, и я съездил в Солт-Лейк-Сити, чтобы приобрести все необходимое для моей текущей фабрикации. Мой законченный «вкладыш» был произведением искусства. В нем значился средний балл 3,7 и указывалась тема докторской диссертации «Социологическое влияние авиации на сельское население Северной Америки». Как я и предполагал, ответ от архивариуса поступил на официальном бланке колледжа. Я отрезал от него шапку и с помощью скотча и высококачественной гербовой бумаги создал чудесное факсимиле бланка колледжа. Обрезав его до стандартного формата бумаги для машинописи, я написал себе два рекомендательных письма – одно от архивариуса, а второе от главы кафедры социологии.
В обоих письмах я постарался не перегнуть палку. Они лишь упоминали, что я был преподавателем социологии в Городском колледже Нью-Йорка в течение 1961–1962 годов, что аттестационная комиссия факультета выставила мне весьма пристойные оценки и что я уволился по собственному желанию, чтобы поступить в гражданскую авиацию в качестве пилота. Потом отвез письма в мини-типографию в Солт-Лейк-Сити, где заказал по дюжине экземпляров каждого, сказав типографу, что подаю заявления в ряд университетов с целью найти пост преподавателя, и потому мне нужны запасные копии на гербовой бумаге. Очевидно, в моей просьбе не было ничего необычного, потому что он исполнил заказ, не вдаваясь в подробности.
В Сьерре собиралась гроза, но она была сущим пустяком по сравнению с ураганом преступлений, который я вскоре сотворил собственноручно.
Когда я отдал документы доктору Граймзу, он проглядел их лишь мельком. Представил меня заместителю заведующего кафедрой социологии доктору Уилбуру Вандерхоффу, который тоже лишь бросил на них взгляд, прежде чем отдать в отдел кадров факультета для приобщения к личному делу. Не прошло и часа, как меня наняли преподавать в течение двух шестинедельных летних семестров, положив жалованье в 1600 долларов за каждый. Меня подрядили читать девяностаминутный вводный курс утром три дня в неделю и девяностаминутную лекцию для второкурсников днем, дважды в неделю. Доктор Вандерхофф предоставил мне два учебника, на которые надо опираться при подаче материала, а также журналы посещаемости.
– Если вам понадобится что-нибудь еще, то, скорее всего, вы найдете это в книжном магазине. У них есть стандартные бланки требований, – сообщил доктор Вандерхофф и широко улыбнулся. – Я рад, что вы молоды и энергичны. Наши летние группы социологии обычно переполнены, и свою зарплату вы отработаете с лихвой.
До начала первого летнего семестра у меня было в запасе три недели. Якобы ради того, чтобы освежить знания, я посетил несколько лекций доктора Вандерхоффа – на самом же деле затем, чтобы получить представление о том, как читаются лекции в колледже. По вечерам я штудировал оба учебника, которые нашел и интересными, и весьма информативными.
Вандерхофф оказался прав. Обе мои группы оказались большими. На мой курс записались семьдесят восемь первокурсников и шестьдесят три второкурсника, в обоих случаях с явным перевесом нежного пола.
Это лето было одним из самых приятных в моей жизни. Я вовсю наслаждался своей ролью преподавателя. Как и мои студенты, ничуть не сомневаюсь. Курсы я читал по учебнику, как и требовалось, и тут не встретил ни малейших трудностей. Я просто опережал своих студентов на главу, выделяя в тексте места, которые хотел подчеркнуть. Но почти ежедневно я отклонялся от учебника, разглагольствуя о преступности, проблемах молодежи из распавшихся семей и воздействии таковых на общество в целом. Мои экскурсы – по большей части почерпнутые из собственного опыта, о чем студенты не догадывались, – неизменно возбуждали оживленные дискуссии и дебаты.
По выходным я расслаблялся, углубляясь в ту или иную живописную страну чудес Юты, обычно в компании не менее чудесной спутницы.
Лето пролетело стремительно, как весна в пустыне, и когда оно кончилось, я познал искреннее сожаление. Доктор Вандерхофф и доктор Граймз были в восторге от моей работы.
– Будьте на связи с нами, Фрэнк, – сказал доктор Граймз. – Если у нас когда-нибудь откроется вакансия на постоянную должность профессора социологии, мы бы хотели попытаться заманить вас с небес к нам на землю.
Никак не менее полусотни студентов изыскали способ встретиться со мной, чтобы сообщить, как им понравились мои лекции, попрощаться и пожелать мне удачи.
Покидать ютскую утопию мне не хотелось, но веского повода остаться я не нашел. Застрянь я здесь надолго, прошлое наверняка настигло бы меня, а мне не хотелось погубить свой имидж в глазах этих людей.
И я направился на запад, в Калифорнию. Когда я пересекал горы, в Сьерре собиралась гроза, но она была сущим пустяком по сравнению с ураганом преступлений, который я вскоре сотворил собственноручно.
VI. Лохотронщик в «Роллс-Ройсе»
Бывший начальник полиции Хьюстона однажды сказал обо мне: «Фрэнк Абигнейл мог выписать на туалетной бумаге чек, якобы выданный казначейством Конфедерации южных штатов[27], подписать его “Л. О. Хотрон” и обналичить в любом банке города, в качестве удостоверения личности предъявив гонконгские водительские права».
В Юрике, штат Калифорния, подтвердить справедливость этого утверждения мог бы не один банковский служащий. По правде говоря, если бы оно было оформлено в виде подписного листа, в стране нашлись бы десятки кассиров и банковских администраторов, с готовностью поставивших бы в нем свой автограф.
На самом деле в столь откровенные махинации я не пускался, но некоторые из моих выходок в отношении банковских работников заставили бы их густо покраснеть, не говоря уж о том, что дорого им обошлись.
Юрика стала отправной точкой для меня как эксперта-фальсификатора. Конечно, я был старшекурсником по фабрикации бумаг уже по прибытии, но на диплом магистра сдал чековыми мошенничествами в Калифорнии.
Юрику в качестве вехи своей переменчивой карьеры я выбрал отнюдь не намеренно. Она была попросту промежуточной остановкой по пути в Сан-Франциско, но неминуемое появление девушки заставило меня задержаться, чтобы несколько дней поиграть в семью и поразмыслить о будущем. Я был одержим стремлением покинуть страну, смутно страшась, что свора агентов ФБР, шерифов и детективов наступает мне на пятки. Ощутимых причин для подобного беспокойства не было. Я не кидал никого никчемным чеком уже почти два года, а «второй пилот Фрэнк Уильямс» столько же времени прятался в шкафу. Мне бы чувствовать себя в достаточной безопасности, да не тут-то было. Я был весь на нервах, издерган и полон сомнений, и видел копа в каждом, кто одарил меня хоть мало-мальски внимательным взглядом.
Девушка и Юрика вкупе через пару дней немного успокоили мои дурные предчувствия, девушка – своим теплом и страстью, а Юрика – своим потенциалом вознести меня от мелкого воровства до грандиозной кражи. Юрика, приткнувшаяся среди калифорнийских северных лесов с мамонтовыми деревьями у самого края Тихого океана, была восхитительным местечком, наделенным живописной красотой баскской рыбацкой деревушки. Из гавани Юрики в море и в самом деле выходит большой и красочный рыболовный флот.
Но самой занимательной чертой Юрики для меня были ее банки. В ней было больше денежных домов на душу населения, чем в любом другом из виденных мной городов. А деньги мне были нужны, нужны в большом количестве, раз я намеревался стать кидалой-экспатриантом.
У меня по-прежнему имелось несколько стопок ничего не стоящих персональных чеков, и я не сомневался, что запросто смогу раскидать по городу с дюжину, прибрав к рукам тысячу долларов, а то и больше. Но мне было ясно, что уловка с персональными чеками не так уж и хороша. Это самый простой способ мошенничества с чеками, но он оставляет горячие следы в слишком многих местах, а наказание за впаривание необеспеченного стодолларового чека такое же, как за вброс фальшивой бумаги на 5 тысяч долларов.
Я чувствовал потребность в чеке покрупнее, который приносил бы куда больше меда при том же вложении нектара. Скажем, типа зарплатного чека. Естественно, типа зарплатного чека «Пан-Ам». Может, я и был вором, но не изменником.
И я отправился за покупками. Приобрел в магазине канцтоваров книжечку чеков, оплачиваемых банком в присутствии их владельца. Подобные чеки, все еще имевшие в то время широкое хождение, идеально подходили для моих нужд, поскольку необходимые подробности должен был вписать плательщик, в том числе название банка-респондента. Потом я взял напрокат электрическую пишущую машинку IBM с несколькими шаровыми головками с разными шрифтами[28], в том числе рукописным, и несколько запасных картриджей с красящей лентой с разной плотностью печати. Разыскав магазин товаров для хобби, продававший модели авиалайнеров «Пан-Ам», я купил несколько наборов самого мелкого масштаба. Напоследок я наведался в художественный магазин, где закупил изрядную пачку самоклеящихся летрасетов.
Отоварившись подобным образом, я уединился в номере мотеля и взялся за работу. Выбрав один из чековых бланков, я нанес сверху переводную картинку надписи «Пан-Американ Уорлд Эйрвейз» из набора. Под названием я впечатал нью-йоркский адрес авиакомпании. В верхнем левом углу чека я приладил логотип «Пан-Ам», а напротив, в правом углу, впечатал слова «Депозитный чек», исходя из соображения, что депозитные чеки компании будут отличаться по виду от обычных зарплатных. Я пошел на эту предосторожность, потому что некоторые из банковских кассиров Юрики могли иметь дело с настоящими финансовыми документами «Пан-Ам».
Я был весь на нервах, издерган и полон сомнений, и видел копа в каждом, кто одарил меня хоть маломальски внимательным взглядом.
Получателем платежа на сумму 568 долларов 70 центов, казавшуюся мне достаточно разумной, я, разумеется, сделал себя – «Фрэнка Уильямса». В левом нижнем углу напечатал «Банк Чейз Манхэттен» и адрес, выбрав самую черную ленту, чтобы создалось впечатление, что они выполнены типографским способом.
Под наименованием банка в левый нижний угол чека я перенес с летрасета ряд цифр. Цифры якобы обозначали округ федерального резервного банка, к которому принадлежит «Чейз Манхэттен», идентификационный номер банка в ОФРД и номер счета «Пан-Ам». Подобные номера весьма важны для каждого, кто обналичивает чек, и десятикратно важны для мошенника с палеными чеками. Хороший кидала фактически играет в арифметические игры, и если он не знает нужных чисел, то кончит с совершенно другим номером, набитым по трафарету на груди и спине рубахи, выданной государством.
Фабрикация чека – тщательная, изнурительная работа, занимающая куда больше пары часов, а законченное изделие меня отнюдь не порадовало. Оглядев его, я решил, что ни за что не обналичил бы такой чек, будь я кассиром и предъяви мне его кто-нибудь для оплаты.
Впрочем, если поверх платья из комиссионки надета норковая шуба, его обычно принимают за высокую моду. Так что я состряпал для своего чека на рыбьем меху норковое манто: взял конверт с окошком, нашлепнул на него переводную картинку названия «Пан-Ам» с нью-йоркским адресом «Пан-Ам», сунул внутрь чистый бланк и отправил его себе же самому на адрес мотеля. Послание прибыло назавтра утром, и местная почта помимо собственного желания помогла мне провернуть махинацию. Клерк, штемпелевавший марку, так смазал печать, что разобрать, откуда письмо отправлено, было попросту невозможно. Его неуклюжесть привела меня в восторг.
Облачившись в свой мундир пилота «Пан-Ам», я сунул чек в конверт, а конверт – во внутренний карман кителя. Подъехав к ближайшему банку, я развязной походкой вошел внутрь и предстал перед окошком кассира, за которым сидела молодая женщина.
– Привет, – с улыбкой сказал я. – Меня зовут Фрэнк Уильямс, я заехал сюда отдохнуть на пару деньков, прежде чем явиться в Лос-Анджелес. Вы не будете добры обналичить мне этот чек? Полагаю, все нужные документы при мне.
Достав конверт из внутреннего кармана, я извлек чек и положил его на стойку вместе со своим липовым удостоверением «Пан-Ам» и фальшивой летной лицензией FAA. Конверт с узнаваемым логотипом «Пан-Ам» и обратным адресом я намеренно обронил на стойку.
Посмотрев на мои подложные документы, девушка бросила взгляд на чек, но, похоже, больше ее заинтересовал я сам. Очевидно, летчики гражданской авиации в форме были в Юрике в диковинку. Она подвинула чек мне для подписи и, отсчитывая деньги, мимоходом расспрашивала меня о работе и местах, где я побывал. Давая ответы, я старался подкрепить явно сложившийся у нее романтический образ пилота гражданской авиации.
Я был достаточно осмотрителен, чтобы, уходя, забрать конверт с собой. Я позаботился, чтобы она углядела обертку, и это несомненно помогло ей поверить в подлинность чека. Эта транзакция также подтвердила подозрение, которое я пестовал уже давненько, – дело не в том, насколько достоверно выглядит чек, на кассиров больше влияет то, насколько достоверным выглядит лицо, его подающее.
Вернувшись в номер мотеля, я заработался допоздна, сфабриковав еще несколько мошеннических чеков, все на сумму 500 или более долларов, и на следующий день успешно сбыл их все в разных городских и пригородных банках. Опираясь на свои познания о банковских процедурах прохождения чеков, я прикинул, что могу провести в Юрике еще два дня, фабрикуя и сбрасывая фальшивые депозитные чеки, и тогда у меня будет в запасе еще три дня, чтобы уехать, прежде чем первый вернут как подделку.
Но личностный кризис, периодически постигавший меня, вынудил меня пересмотреть график.
Я никогда не погружался в подложные личности настолько глубоко, чтобы забыть, что на самом деле я Фрэнк Абигнейл-младший. Фактически говоря, при случайных встречах, когда я не чувствовал необходимости разыгрывать из себя кого-то и личина не сулила мне никакой выгоды, я неизменно представлялся Фрэнком Абигнейлом, странствующим парнем из Бронкса.
И Юрика исключения не составляла. Вдали от мотеля, где я зарегистрировался как Фрэнк Уильямс, или девушки, не устоявшей перед чарами человека, которого она считала пилотом «Пан-Ам», и без облачения пилота я был просто Фрэнком Абигнейлом-младшим. До какой-то степени моя истинная личность служила мне убежищем от гнета и треволнений лицедейства.
В Юрике в ресторане морепродуктов я познакомился с рыбаком. Он остановился у моего столика, чтобы поведать, что эту самую рыбу, которую я ем, он поймал самолично, и подсел потрепаться со мной. Как выяснилось, он был фанатом авто, и я рассказал ему о своем старом «Форде» и о том, как я его тюнинговал.
– Эй, я сейчас как раз пытаюсь наладить «Форд»-кабриолет 1950-го, – встрепенулся он. – У тебя, случаем, нет фоток своего корыта, а?
– Есть, но дома у меня в комнате, – покачал я головой.
– Дай мне свой адрес в Нью-Йорке, и я пришлю тебе фотки моих колес, когда покончу с ними, – пообещал он. – Блин, да я, может, даже прикачу в Нью-Йорк к тебе в гости.
Было крайне маловероятно, что он напишет или приедет в Нью-Йорк повидать меня, и так же маловероятно, что я получу его письмо или приму его в гости, так что я принялся шарить по карманам в поисках листочка бумаги, чтобы записать ему свое имя и нью-йоркский адрес.
Под руку мне попался один из чековых бланков. Одолжив карандаш у официанта, я как раз писал свое имя и нью-йоркский адрес на обороте чека, когда рыбака позвали к телефону – таксофону на стене рядом с дверью. Поговорив пару минут, он помахал мне:
– Эй, слушай, Фрэнк, мне надо обратно на судно, – крикнул он. – Наведайся завтра, лады? – и выскочил из дверей, не дожидаясь ответа.