Имелись и другие факторы, склонявшие чашу весов в мою пользу. Поначалу я играл по-мелкому: ограничивался обналичиванием стодолларовых чеков в мотелях, отелях и у стоек авиакомпаний, и не так уж редко мне приходилось слышать, что в кассе найдется разве что долларов 50 или 75. На путешествие каждого из моих никудышных чеков по клиринговым путям в Нью-Йорк всегда уходило несколько дней, а когда чек возвращался со штампом «Недостаток средств», мой след уже давно успевал простыть. Тот факт, что я располагал легитимным (по крайней мере, с виду) счетом, тоже способствовал успеху. Банк не возвращал мои чеки с вердиктами «ничтожен», «жульничество» или «фальшивка». Он просто присылал их обратно с пометкой «Недостаток средств для покрытия».
Авиакомпании и гостиницы проворачивают с помощью чеков огромную часть бизнеса. Большинство чеков, возвращаемых из-за недостатка средств, – вовсе не попытки мошенничества. Обычно это запущенные случаи денежных затруднений со стороны субъектов, рассчитавшихся чеками. Как правило, подобных субъектов разыскивают, и чеки их становятся действительными. Во многих случаях, связанных с выданными мной чеками, те сперва откладывали для инкассации, прежде чем предпринять попытки разыскать меня через «Пан-Ам». Уверен, что во многих других случаях пострадавшие от моей руки бизнесы просто списывали потерю в убытки и больше не парились из-за этого.
Те же, кто парился, передавали дело местной полиции, что опять-таки содействовало и способствовало мне. Даже в метрополисах очень немногие полицейские департаменты, а то и вовсе никакие, располагают адекватно укомплектованными отделами по работе с палеными чеками или подразделениями по борьбе с мошенничеством.
И ни один детектив в любых органах правопорядка не обременен делами так, как офицер, занятый расследованием чековых мошенничеств. Аферы с жульническими чеками – самое распространенное преступление, а профессиональный кидала – коварнейший из преступников, повязать которого труднее всего. Это справедливо сегодня и было справедливо тогда, и никоим образом не бросает тень на способности или решимость занятых этим офицеров. Процент их успехов восхитителен, учитывая количество жалоб, с которыми им приходится иметь дело ежедневно. Подобные полицейские обычно работают по приоритетам. Скажем, команда детективов занимается делом о подделке зарплатных чеков, обходящихся местным торговцам в 10 тысяч долларов еженедельно и, очевидно, созданных преступной группой. На ней также висит заявление ювелира, потерявшего 3 тысячи долларов из-за кидалы. И от банкира, чей банк обналичил фальшивый банковский чек на 7500 долларов. Плюс пара дюжин дел, связанных с местными фальшивомонетчиками. И вдруг поступает заявление от менеджера мотеля, утверждающего, что он потерял 100 долларов из-за мошенника, выдающего себя за пилота гражданской авиации. Произошло это правонарушение две недели назад.
И что же сделают детективы? Прибегнут к стандартной процедуре, вот что. Установят, что нью-йоркский адрес злоумышленника – фикция. Выяснят, что в «Пан-Ам» такой пилот не числится. Может, зайдут настолько далеко, что раскопают, как самозванец раскрутил одну авиакомпанию на бесплатный полет в Чикаго, Детройт, Филадельфию, Лос-Анджелес или какой-либо иной отдаленный пункт назначения. Отправят депешу в соответствующий город по полицейскому телетайпу и отложат заявление в долгий ящик для будущих справок, вот что они сделают. Они сделали все, что могли. А я, как шмель, продолжал летать и собирать нектар на стороне.
В те первые два года я понимал, что за мной идет охота, но даже не догадывался, насколько близко подобрались мои преследователи.
Так что, учитывая последние два фактора в моей гипотезе, ничуть не удивительно, что я мог действовать настолько свободно и дерзко. Такого инструмента полиции, как Национальный информационно-криминологический центр (NCIC), в тот период еще не существовало. Если бы мне пришлось иметь дело с компьютеризированной полицейской системой, с ее обширным, внушающим благоговение кладезем криминальных фактов и цифр, моя карьера, вероятно, укоротилась бы на несколько лет. И наконец, я был пионером в мошенничестве столь невероятном, столь невозможном с виду и столь дерзком, что оно удалось.
В последние месяцы своих приключений я наткнулся на капитана «Континентал», с которым эстафетил пару раз. Я весь внутренне подобрался, но он рассеял мою тревогу теплым приветствием. Потом рассмеялся и сказал:
– Знаешь, Фрэнк, пару месяцев назад я говорил со стюардессой «Дельты», так она обозвала тебя жуликом. Я сказал ей, что это чушь собачья, что ты держал мою птичку за рога[17]. Чем ты насолил девушке, парень, вышвырнул из постели, что ли?
В первые годы все это было для меня только приключениями. Конечно, авантюрно-криминальными, но все-таки приключениями.
Я вел блокнот – тайный дневник, в котором набрасывал фразы, технические данные, разнообразные сведения, имена, даты, места, номера телефонов, мысли и прочее, что считал необходимым или потенциально полезным.
Это была комбинация бортжурнала, учебника, донжуанского списка, ежедневника и авиационной библии, и чем дальше, тем больше он распухал от записей. Одной из первых в блокноте была пометка о «глиссадных маяках». Этот термин был упомянут во время моего второго перелета по эстафете, и я чиркнул его в блокнот, чтобы не забыть поглядеть, что он значит. Глиссадные маяки – это радиопередатчики, позволяющие самолету ориентироваться по вертикали при заходе на посадку. Дневник был битком набит всякого рода мелочами, бесценными для человека под личиной. Если ты изображаешь из себя пилота, полезно знать, какой расход топлива у 707-го в полете (2000 галлонов в час), что самолеты, летящие на запад, удерживают высоту на четных уровнях (20 тысяч футов, 24 тысячи футов и т. п.), а направляющиеся на восток – на нечетных (19 тысяч футов, 27 тысяч футов и т. п.), или что все аэропорты идентифицируются по коду (LAX – Лос-Анджелес; JFK или LGA – Нью-Йорк и т. д.).
Мелочи в большом обмане имеют огромное значение. Имена членов каждого встретившегося мне экипажа, типы бортов, на которых они летали, их маршруты, авиакомпании и базы заносились в книжечку как ценнейшие данные.
Взять хотя бы мою эстафету на борту «Нэйшнл».
– Ребят, вы откуда?
– А, базируемся в Майами.
Взгляд украдкой в блокнот, затем:
– Эй, а как дела у Рыжего? Уж, конечно, кто-нибудь из вас знаком с Рыжим О’Дэем. Как там этот ирландец?
Рыжего О’Дэя знали все трое.
– Эгей, да ты знаком с Рыжим, а?
– Ага, эстафетил с Рыжим пару раз. Он клевый пацан.
Подобные обмены репликами укрепляли мой имидж пилота и обычно предотвращали деликатный перекрестный допрос, которому меня подвергали на первых порах.
Просто глядя и слушая, я поднаторел в других вещах, укрепивших мою личину. После второго полета, если мне предлагали наушники, чтобы послушать радиообмен, я всегда соглашался. Впрочем, большинство пилотов предпочитали громкоговорящую связь.
Мне приходилось немало импровизировать. Если я летел по эстафете в город, где «Пан-Ам» не вела деятельности, – скажем, Даллас – и не знал, какими мотелями или отелями пользуется летный состав, я просто подходил к ближайшей билетной стойке какой-нибудь авиакомпании.
– Послушайте, я тут ради чартера, прибывающего завтра. Где здесь останавливаются авиакомпании? – спрашивал я.
И мне неизменно подсказывали названия ближайших гостиниц. Выбрав одну из них, я отправлялся туда и регистрировался, и мне ни разу не предъявили претензий, когда я просил отправить счет «Пан-Ам». Единственное, о чем меня спрашивали, так о нью-йоркском адресе «Пан-Ам».
В первые годы все это было для меня только приключениями. Конечно, авантюрно-криминальными, но все-таки приключениями.
Время от времени я оседал в каком-нибудь городе на две-три недели из соображений логистики. Я открывал счет, скажем, в банке Сан-Диего или хьюстонском, давая адрес квартиры, которую снимал по такому случаю (я всегда снимал берлогу, которую можно было арендовать на помесячной основе), а когда коробочка моих персональных чеков наполнялась, собирал манатки и снова поднимался на крыло.
В те первые два года я понимал, что за мной идет охота, но даже не догадывался, насколько близко подобрались мои преследователи. Любой странствующий лохотронщик время от времени трясется, что его вот-вот зацапают, и я исключением не был. Как только у меня начинался мандраж, я нырял в нору, как лис.
Или в нору к лисичке. Некоторые из девушек, с которыми я встречался, брались за дело весьма рьяно, явно считая меня подходящим матримониальным объектом. От нескольких я получил настоятельные приглашения при возможности погостить у них несколько деньков, чтобы познакомиться с родителями. И чувствуя необходимость лечь на дно, я наведывался к ближайшей из них и гостил пару дней или неделю, расслабляясь и отдыхая. Всякий раз я очень славно ладил с родителями. И никто из них так и не выяснил, что пособничал и содействовал малолетнему правонарушителю.
А сочтя, что ситуация уже утряслась, я снова трогался в путь, обещая девушке скоро вернуться и поговорить о будущем. И ни к одной не вернулся. Женитьба меня страшила.
Кроме того, мать ни за что не позволила бы мне жениться. Ведь мне было всего семнадцать.
IV. Раз я детский доктор, где же мои леденцы?
Рейс «Нэйшнл» за номером 106 из Нового Орлеана в Майами. Рутинное эстафетное жульничество. Я уже отполировал свой шахер-махер пилота без портфеля до блеска. Проникся уверенностью в себе, даже самоуверенностью при захвате откидного сиденья в кокпите. После двух сотен злокозненных полетов я усаживался на откидное сиденье с таким же высокомерием, как брокер с Уолл-стрит в свое кресло на бирже.
Даже ощутил легкую ностальгию, ступив в «кабинет» DC-8. Мой первый мошеннический полет проходил на судне «Нэйшнл», направляющемся в Майами. Теперь, два года спустя, я возвращался в Майами, и снова на борту «Нэйшнл». Я счел это вполне уместным.
– Привет, я Фрэнк Уильямс. Спасибо, что подвезли, – возгласил я с благоприобретенным самообладанием.
Капитан Том Райт, командир ВС[18], от сорока до пятидесяти, вид слегка помятый и бывалый. Первый офицер Гэри Эванс, чуть за тридцать, щеголеватый, с веселым выражением лица. Бортинженер Боб Харт, под тридцать, тощий, с виду серьезный, форма с иголочки, новобранец. Славные парни. Как раз таких я и любил водить за нос.
Пока мы выруливали к ВПП[19], стюардесса принесла мне чашку кофе. Потягивая напиток, я смотрел на движение по полосе перед нами. Была субботняя безлунная ночь, и машины, различимые только по освещению салонов и мерцающим выхлопам, спускались и взмывали, как светлячки. Воздушное движение не уставало чаровать меня – и ночью, и днем.
После двух сотен злокозненных полетов я усаживался на откидное сиденье с таким же высокомерием, как брокер с Уолл-стрит в свое кресло на бирже.
Очевидно, Райт был не из любителей громкой связи. Все трое сидели в наушниках, и ни один не предложил мне пару для прослушивания. А если не предлагают, то и не проси. Кокпит пассажирского воздушного корабля ничуть не отличается от капитанского мостика корабля морского. Протокол строго соблюдается, если командир задал такой тон. Судя по всему, Том Райт правил своим бортом строго по инструкции. Я вовсе не почувствовал себя уязвленным. Переговоры между этой троицей и вышкой были лапидарны, поверхностны и довольно любопытны, как, впрочем, большинство подобных односторонних переговоров.
И внезапно они стали по-настоящему интересными, настолько интересными, что мне сразу захотелось и по-маленькому, и по-большому.
Райт с Эвансом вопросительно переглянулись, приподняв брови, а Харт вдруг устремил на меня пристальный угрюмый взгляд. Затем Райт обернулся лицом ко мне.
– Удостоверение личности «Пан-Ам» при вас? – осведомился он.
– Э-э, да. – Я протянул карточку ему.
Райт принялся разглядывать артистическую подделку, и у меня засосало под ложечкой.
– «Нэйшнл», борт 106, вызываю КДП[20]… э-э, да, удостоверение у меня… «Пан-Ам»… выглядит в порядке… Табельный номер? Э-э, тридцать пять ноль девяносто девять… Угу… Э-э, ага. Мгм, минуточку.
– А лицензия FAA при вас? – снова обернулся он ко мне.
– Да, конечно. – Я тщился изобразить недоумение и удержать под контролем мочевой пузырь, напружинившийся, как голландская дамба в час прилива.
Райт принялся разглядывать подделку. Он был первым настоящим летчиком, видевшим фальшивую лицензию вблизи. Он изучал ее дотошно, как искусствовед, призванный установить подлинность полотна Гогена. Затем:
– Э-э, ага. Лицензия FAA, номер ноль семьдесят пять тридцать шесть шестьдесят восемь ноль пять… Да… многомоторные… прошел ТРД[21]… На мой взгляд, в полном порядке… Не вижу в ней никаких изъянов… Э-э, да, шесть футов, каштановые волосы, глаза карие… Лады, в точности.
Повернувшись, он вернул мне удостоверение и лжелицензию с выражением облегчения и извиняющимся видом.
– Даже не знаю, что все это значит, – развел он руками, не потрудившись поинтересоваться, есть ли у меня какие-то мысли на сей счет.
Таковые имелись, но поделиться ими я не рвался, стараясь внушить себе, что все в порядке, что диспетчер КДП в Новом Орлеане просто не в меру дотошен, а может, считает, что так будет правильно. Может быть, твердил я себе, имеется правило FAA, требующее проведения таких проверок, а этот диспетчер просто первым на моей памяти последовал этому правилу, но это как-то не срасталось. Том Райт явно счел этот инцидент из ряда вон выходящим.
Все трое вроде бы выбросили это дело из головы. Задавали обычные вопросы, а я давал обычные ответы. Я вступал в беседу, когда она затрагивала профессиональные материи, а когда они говорили о своих семьях, вежливо слушал. Всю дорогу до Майами я сидел как на иголках, а мой желудок свернулся тугим узлом, как гремучая змея в зарослях опунции.
Но не успел Райт коснуться полосы в Майами, как Дамоклов меч снова завис у меня над головой. Зловещий односторонний разговор возобновился, когда мы уже катили к зоне высадки.
– Ага, конечно, можем. Нет проблем, нет проблем, – лаконично ответил Райт на какой-то запрос вышки. – Прими управление, сейчас вернусь, – сказал он Эвансу, выбираясь из кресла и покидая кабину.
Я однозначно понял, что попал в беду. Ни один капитан не покинет свое кресло, пока машина на рулежке, если только не стрясется нечто экстраординарное. Причесываясь, я ухитрился выглянуть из-за двери кабины. Райт о чем-то перешептывался со старшей стюардессой. У меня не возникло ни малейших сомнений, что предметом беседы выступаю именно я.
Вернувшись на свое место, Райт не обмолвился ни словом. Я сохранял непринужденную мину, словно все так и должно быть, чувствуя, что любая нервозность будет губительной, а ситуация и так уже была катастрофической.
Я ничуть не удивился, когда дверь открылась, и с трапа на борт ступили двое офицеров в форме офиса шерифа округа Дейд. Один встал в проходе, преграждая выход пассажирам. Другой сунул голову в кабину.
– Фрэнк Уильямс? – спросил он, перебегая взглядом с одного на другого.
– Я Фрэнк Уильямс, – объявил я, поднимаясь с откидного сиденья.
– Мистер Уильямс, вы не соблаговолите пройти с нами? – любезным тоном с благожелательным видом произнес он.
– Несомненно, – ответил я. – Но, кстати, что это все означает?
Этот же вопрос откровенно интриговал троих летчиков и стюардесс. На лицах у всех них было написано недоумение. Однако никто из них вопросов не задавал, а офицеры удовлетворить их любопытство не жаждали.
– Пожалуйста, просто следуйте за мной, – распорядился он, первым переступив порог выходного люка.
Его напарник пристроился следом за мной. Экипажу судна осталось лишь гадать, арестован я или нет. Об аресте или задержании не упомянули ни словом. Наручников на меня не надевали. Ни один из офицеров даже пальцем меня не тронул и никоим образом не показал, что моя свобода ограниченна.
Но я иллюзий не питал. Я спалился.
Я однозначно понял, что попал в беду.
Офицеры отконвоировали меня через терминал к своей патрульной машине, припаркованной перед подъездом. Один из помощников шерифа распахнул правую заднюю дверцу.
– Будьте любезны, садитесь, мистер Уильямс. Нам приказано доставить вас в город.
За время поездки до офиса офицеры не обмолвились со мной ни словом. Я тоже помалкивал, напустив на себя вид озадаченного негодования. Помощникам шерифа было явно не по себе, и я догадался, что они попросту не понимают, какую именно роль играют во всем этом представлении.
Меня сопроводили в тесную комнатушку в следственном отделе, усадив за стол. Один из помощников шерифа уселся в кресло по ту сторону стола, а второй встал перед закрытой дверью. Ни тот, ни другой не делали попыток обыскать меня, и оба держались подчеркнуто вежливо.
Сидевший за столом нервно откашлялся.
– Мистер Уильямс, похоже, возникли сомнения в том, что вы работаете на «Пан-Ам», – поведал он скорее в качестве объяснения, нежели обвинения.
– Что?! – воскликнул я. – Что за безумие! Вот мое удостоверение и лицензия FAA. А теперь поведайте мне, на кого я работаю. – Я шлепком ладони припечатал свои липовые документы к столу, ведя себя так, будто меня обвинили в продаже ядерных секретов русским.
Осмотрев удостоверение и летную лицензию с нескрываемым смущением, он передал их второму офицеру. Поглядев на них, тот вернул документы мне с нервной усмешкой. Полицейские выглядели так, будто арестовали президента за переход улицы в неположенном месте.
– Что ж, сэр, если вы капельку потерпите, не сомневаюсь, скоро все разъяснится, – заметил сидевший за столом. – Вообще-то, это не наше дело, сэр. Те, кто попросил нас об этом, скоро прибудут.
– Ладно, – согласился я. – Но кто это?