– Еп… – чертыхнулся Иван Иванович и посмотрел на часы. – Три часа дня, когда он чего успел?
– Известно, в какое отделение его доставили? – спросил Спиридонов.
– Какое-какое, – огрызнулся Леонтьев. – Оно у нас одно.
– Вот что, Иван Иванович, – сказал Спиридонов председателю, – я сейчас съезжу в отделение и попытаюсь выяснить, что к чему.
– Да кого этот шибздик мог изнасиловать? – спросил Маховиков. – Ты же его видел, соплей перешибешь.
– Вы удивитесь, Иван Иванович, когда узнаете, что среди шибздиков насильников больше всех. Но я разберусь. Если он невиновен…
– А зачем тебе его спасать? Ты же его закопать хочешь!
– Кто сказал, что я хочу его спасти? Я хочу разобраться. Поехали, Леонтьев. Приятного аппетита, Иван Иванович.
Спиридонов встал, промокнул рот салфеткой и пошел к выходу. Леонтьев вопросительно посмотрел на Маховикова. Тот кивнул, и водитель побежал следом за лейтенантом. Иван Иванович остался один на один с сырниками.
До милиции Леонтьев и пассажир не перемолвились ни словом. Когда «уазик», взвизгнув тормозами, остановился у входа в ОВД, Спиридонов велел подождать его и вышел из машины.
Отдел внутренних дел располагался в сером трехэтажном здании. Вход с фасада, широкое крыльцо под бетонным навесом, опирающимся на четыре столба из труб большого диаметра, все выкрашено зеленой краской – и столбы, и двери, и перила, и даже железные уголки, предохраняющие от разрушения бетонные ступени крыльца. Этой же краской выкрашены все оконные рамы и отливы. Очевидно, зам по тылу здесь тоже был хозяйственный.
Спиридонов поднялся на крыльцо и вошел внутрь.
У стеклянного окна дежурной части толпился народ, служащий и штатский.
– Товарищи, разрешите пройти, – попросил Спиридонов. – Мне к дежурному.
– Все к дежурному, не видишь, что ли? – огрызнулся кто-то из штатских.
– Я из госбезопасности, по срочному делу.
Народ заозирался. Кое-кто торопливо отошел в сторону, будто заинтересовавшись стендом «Их разыскивает милиция», некоторые утянулись в узкий длинный коридор, кое-как освещенный шестидесятиваттными лампочками. У застекленного окна дежурной части остались только милиционеры.
– Вы позволите? – спросил Спиридонов, отодвигая от двери в дежурку младшего лейтенанта.
Сразу за дверью располагался «обезьянник» – узкое неглубокое помещение, оштукатуренное под «шубу», с дверью из толстой арматуры. Там сидел на корточках и держался за голову Миленький.
– Вам кто разрешил входить? – окликнули Спиридонова.
За столом у окна сидел майор. Перед ним на стуле сидела девица, которую утром благодаря своевременному сигналу Спиридонова сняли с поезда. У нее были влажные волосы и весьма решительное лицо. Рядом с ней стояли лейтенант с вокзала и еще какая-то пара предпенсионного возраста. Все смотрели на Спиридонова.
– Сидите-сидите, я вам мешать не буду, – радушно улыбнулся незваный гость. – Я здесь по поводу гражданина Миленького.
– Он ваш родственник?
– Родственник? Прекрасная шутка, товарищ майор. Нет, разумеется, не родственник. – Спиридонов рассеянно начал шарить по карманам, тем самым успокаивая майора. – Где же оно… Минутку, я документ куда-то засунул… Ах, вот он… вот, прошу.
Майор недоверчиво принял удостоверение и открыл его. За несколько секунд по его лицу, словно рябь по воде, пронеслась целая серия эмоций – удивление, досада, злость. Он закрыл удостоверение, повертел в руках и вернул владельцу.
В это время девица, всматривавшаяся сначала в костюм, а потом и в лицо Спиридонова, вдруг спросила:
– Это же вы утром на вокзале были, да?
– Я. Но мне сейчас некогда, девушка, я разговариваю с товарищем майором, – Спиридонов переключил внимание на майора: – В чем обвиняют гражданина Миленького?
– Не обвиняют пока. Принимаем заявление у гражданки…
– Так что случилось? – перебил майора Спиридонов. – Вкратце, шершавым, так сказать, языком плаката.
Майор шумно вздохнул, но пошел навстречу.
– Гражданка Касатонова Таисия Фоминична, одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, принимая душ на садовом участке номер триста пятьдесят садоводческого товарищества «Ягодка», принадлежащем Забийворота Анатолию Михайловичу, одна тысяча сорок пятого года рождения, подверглась развратным действиям со стороны гражданина Миленького…
– Про него не надо, давайте дальше…
– А дальше вы нам помешали, товарищ лейтенант, – с претензией сказал майор.
– Ах, вот даже как! – обрадовался Спиридонов. – Замечательно. А вы, стало быть, – он обратился к пожилому гражданину, стоящему напротив гражданки Касатоновой и держащемуся за руку не первой молодости дамы, – гражданин Забийворота?
– Я? – испугался гражданин. – Не, я не он, я Ишутин.
– Я Забийворота, – сказал пухлый лейтенант.
– Замечательно. И вы видели, как гражданин Миленький совершал развратные действия?
Все посмотрели на Забийворота.
– Ну как – видел? – смутился он. – Я как раз шел… а тут она как заорет… а я бегом… и вот Ишутин, сосед мой… с супругой… тоже, значит, вместе со мной… бежим, значит… а она визжит, голая… а этот лежит – она ему дверью съездила по лбу.
– То есть об изнасиловании вы знаете со слов гражданки Касатоновой, а самой попытки не видели? – спросил Спиридонов у присутствующих.
Они переглянулись, потом посмотрели на Спиридонова, как на больного.
– Это ж Миленький, он всегда…
– Стоп-стоп-стоп, – Спиридонов поднял руку вверх. – Вы обвиняете человека в тяжком преступлении, но при этом никто не видел, что он делал. Это, товарищи, как-то не по-советски. Прямо скажем, это какая-то буржуазная практика – облыжно обвинять.
Майор сразу понял, к чему клонит незваный гость. Он постарался незаметно убрать начатое заявление, но этот маневр заметила гражданка Касатонова.
– Вы почему заявление прячете? Мы еще не дописали! – выступила она.
Майор покраснел, но Спиридонов тут же пришел ему на помощь:
– Гражданка Касатонова, а как вы оказались на садовом участке гражданина Забийворота? Что вы там делали? Это Миленький сорвал с вас одежды?
Гражданка Касатонова вспыхнула. Отличное попадание, похвалил себя Спиридонов и, пока девица не восстановила дыхание, продолжил развивать наступление:
– А вы, товарищ Забийворота? Как вы это объясните?
Забийворота вопросительно посмотрел на Касатонову и майора.
– Так я ж только что объяснял…
– С вами мы потом поговорим, товарищ Забийворота, – пообещал Спиридонов и хотел продолжить, как неожиданно в бой вступила девица:
– Я путешествую. Автостопом. Знакомлюсь с жизнью нашей необъятной родины.
– То есть бродяжничаете? – опять перебил ее Спиридонов. – А вы знаете, что…
– Нет такой статьи – бродяжничество, – спокойно ответила гражданка Касатонова. – Я путешествую по стране, делаю эскизы и наброски. Я в институт поступать собираюсь.
Она смотрела ему в глаза, и по ее взгляду Степан Борисович понял – не боится, понимает, кто он, и готова вцепиться ему в лицо. Последнее было нежелательным.
– В какой институт? Здесь никаких институтов нет, или я не в курсе? – спросил он у девицы.
– В училище имени Мухиной, – ответила гражданка Касатонова. – Это в Ленинграде.
– В апреле? Еще выпускные экзамены не начались.
– А я сдала их экстерном, еще зимой.
– И аттестат есть?
– Разумеется.
Аттестат был в полном порядке. Отличница. Как и диплом о досрочном окончании художественной школы, тоже с отличием.
– Так что же вы делали на садовом участке товарища Забийворота? – спросил Спиридонов, нехотя возвращая девице документы.
– Мылась, – просто ответила она. – Денег у меня нет, вот я и попросила у товарища Забийворота помыться на его участке.
– Точно так, Христом-богом! – влез в диалог хозяин участка.
– Я же сказал, товарищ Забийворота, – потом! – Спиридонов снова повернулся к потерпевшей. – И чем конкретно, барышня, провинился перед вами гражданин Миленький?
Барышня медленно, будто тупому, сказала:
– Он совершал по отношению ко мне развратные действия. Он меня фотографировал. Голую. Когда я принимала душ.
Спиридонов видел, что девица не до конца понимает, кто такой Миленький. Она считала – и ей наверняка успели про это напеть местные жители, – что на ее девичьи прелести покушался обычный полусумасшедший извращенец. Что ж, тем хуже для нее.
– Какой системы был фотоаппарат?
Девушка открыла рот, чтобы быстро ответить, и тут же закрыла. Попалась, голубушка, не знает. А эти остолопы забыли ей сказать, что…
– Самодельный, – сказала она твердо. – Абсолютно точно – самодельный фотоаппарат, и объектив самодельный, и затвор тоже, очень громко щелкал, я потому его и услышала.
Ты посмотри, какая упрямая, даже самодельный аппарат ее не смутил, подумал Спиридонов. Что ж, сегодняшний день явно оказался богат на непростых соперников. Тем интереснее.
– У нас тут что – передача «Это вы можете»? – Спиридонов издевательски хмыкнул. – Вы слышали, товарищи? «Самодельный».
Девушка невозмутимо выслушала выпад и ответила:
– Не надо меня дурочкой выставлять! Я все прекрасно видела и могу зарисовать по памяти. Думаете, если я несовершеннолетняя, то меня запутать можно? – Она обернулась к майору: – Мне про него тут понарассказывали, про этого вашего… Миленького. Его давно в психушку надо. Или еще лучше – в тюрьму.
Спиридонов покачал головой:
– Почему вы такая кровожадная, барышня? Ну признайтесь хотя бы себе – вы просто испугались, нафантазировали черт знает что и подняли панику. Вас никто не будет виноватить – гражданин Миленький и впрямь выглядит страшновато, неудивительно, что он у вас такую бурную реакцию вызвал. Зачем вы себе цену набиваете, людей от работы отвлекаете?
– Я отвлекаю?! – Девица, казалось, сейчас лопнет от возмущения. – Вы на этого типа посмотрите! А если бы товарищ лейтенант вовремя не пришел?
Снова попадание, улыбнулся про себя Спиридонов. Молодец, возьми с полки пирожок. А ты, гражданка Касатонова, жарче кипятись, смотри, как от тебя свидетели уже отодвигаются.
– Требую, чтобы вашего Миленького изолировали от общества, – закончила девица и хлопнула ладонью по столу.
Спиридонов широко улыбнулся:
– Ну что вы, он совсем не мой миленький.
В следующую реплику девица вложила все презрение, на какое только способны особы ее возраста:
– Это уж вы с ним сами разбирайтесь, кто чей миленький, – с этими словами она демонстративно обернулась лицом к заскучавшему уже майору: – Товарищ майор, так вы будете составлять заявление или мне в прокуратуру идти?
– Минутку, барышня! – Спиридонов не боялся прокуратуры, но добить наглую девку нужно было прямо здесь, чтобы не думала, будто самая умная. – Вы ведь у нас несовершеннолетняя, правильно?
– Вы видели паспорт и другие документы, – ответила она, не глядя. – Вам снова показать?
– Не нужно, я просто уточнил. Дело в том, что товарищ майор по закону не может принять у вас заявление.
Майор совсем заскучал. Девица снова посмотрела на назойливого визитера.
– Если вы несовершеннолетняя, – продолжил Спиридонов, завладев вниманием, – от вас заявление никто не примет. Нужен совершеннолетний гражданин, который от своего лица составит заявление. И в связи с этим обстоятельством у меня возникает вопрос: кто будет этим гражданином? Может, вы, товарищ Забийворота?
Все снова посмотрели на пухлого лейтенанта. Выглядел он так, будто за последний час получил внимания больше, чем за последний год или даже два, – весь пошел пятнами, непрерывно потел и метался взглядом по помещению.
– Так я чего… Я прихожу – он лежит. А она стоит… – под взглядом Таисии Анатолий Михайлович совсем сник и еле слышно добавил: – Я ничего писать не буду.
Тут пришла очередь возмущаться майору:
– То есть как – не будешь? Соберись, совсем немного осталось! Этот говнюк нам все показатели портит, правильно девка твоя говорит – его давно пора на нары! Вспомни: сам жаловался, как он за твоей бабой подглядывал.
Забийворота покраснел еще гуще и мстительно ответил:
– За твоей тоже, между прочим!
Спиридонов в примирительном жесте поднял руки вверх:
– Вот что, товарищи, давайте без этих интимных подробностей. Насколько я понял, заявления нет и, похоже, не будет. В таком случае позвольте мне заняться персоной задержанного.
– Тебе-то он зачем? – устало спросил майор и посмотрел на часы – когда, наконец, закончится этот дурдом?
– Это уже вне вашей компетенции, товарищ майор, – вполголоса ответил Спиридонов. – Но я очень рад, что вы никому не даете нарушать закон. Освободите Миленького.
Голос снова подала потерпевшая:
– Я не поняла – у вас тут мафия, что ли? Может, вы тут все заодно?
Супруги Ишутины, все еще присутствовавшие при разговоре, испуганно прижались друг к другу.
– Барышня, вы свободны, – мягко улыбнулся Спиридонов. – Ваши дерзости меня ничуть не трогают. Спасибо скажите, что я не настаиваю на вашем задержании, поскольку уверен – протокол о снятии вас с поезда уже где-то в глубинах местной канализации. Так что ступайте и не грешите.
Девица схватила свою хипповскую торбу и убежала вон, громко хлопнув дверью.
– Товарищи Ишутины, вы тоже свободны. Спасибо, что проявляете бдительность.
Ишутины всем – и даже закрытому в обезьяннике Миленькому – сказали «до свидания» и хотели уже выйти, как дверь распахнулась, и на пороге снова оказалась гражданка Касатонова. Она растолкала пару, подошла к растерянному лейтенанту Забийворота и потребовала, выставив руку:
– Билет!
Забийворота некоторое время будто не понимал, о чем идет речь. Когда сообразил, то полез в карман брюк и достал оттуда маленький картонный прямоугольник. Девица выхватила билет, небрежно бросила в сумку и, покачав головой, сказала:
– Трус!
На этот раз она ушла спокойно и даже плюнула в Миленького, который так и сидел в позе роденовского мыслителя, держась за голову.
– Эксплуатируете несовершеннолетних, товарищ Забийворота? – снисходительно улыбнулся Спиридонов милиционеру.
Забийворота снова покраснел и ушел вслед за потерпевшей и супругами Ишутиными.
Спиридонов не оскорбился. В конце концов, что ему до обид простых смертных?
– Товарищ майор, освобождайте вашего маньяка. Да аппарат ему верните!
Майор удивился:
– Какой аппарат? Его с пустыми руками привезли.
Спиридонов рассмеялся:
– С такими кадрами вы можете вообще без доказательной базы оказаться. Это как – милиционер орудие преступления с места происшествия не взял?
Майор молча снес унижение, открыл обезьянник и велел Миленькому выметаться.
Миленький охал и продолжал держаться за лоб. От него почти не воняло, и выглядел он после помывки и стрижки более молодым.
– Иди чуть впереди, на крыльце остановишься, – предупредил Спиридонов.
– А ху-ху не хо-хо? – огрызнулся Миленький.
– Я сейчас передумаю, помогу грамотно оформить на тебя заявление, и пойдешь ты на зону к грубым мужикам, которые очень не любят насильников, – пообещал Спиридонов. – Все понятно?
Миленький, пробурчав что-то про пархатиков, пошел впереди и послушно остановился уже на крыльце ОВД.
– Закурить есть? – спросил Миленький, дыша полной грудью.
Спиридонов вынул из пиджака пачку «Camel» и протянул освобожденному узнику.
– А спички?
Спиридонов щелкнул фирменной зажигалкой. Миленький затянулся, а пачку положил себе в карман. Спиридонов ухмыльнулся – на самом деле внутри лежали обычные «Родопи», но кто разбирает мелкий шрифт?
– Знаешь, старик… – Спиридонов потрогал пальцем выкрашенные зеленой краской перила, убедился, что они высохли, и оперся обеими руками. – Кругом такой большой, такой прекрасный мир, живи да радуйся. А мне приходится с вашим братом возиться. Как же мне это надоело…
– Щас заплачу, – ответил стоящий за спиной Миленький, громко пыхтя сигаретой. – Чего ж возишься?
– Это ненадолго. Скоро все изменится. Понимаешь, старик, тут как в банке. Сначала ты служишь интересам родины, вкладываешь свои силы, а потом она служит твоим интересам и отдает с процентами.
Спиридонов увидел, что из «уазика» выходит Леонтьев и направляется к нему.
– Думаешь, я тут случайно появился, случайно тебя нашел? Да хрен ты угадал. Я эту операцию планировал. Впрочем, ладно, о делах потом поговорим – сейчас надо будет Леонтьева уговорить, чтобы он тебя на борт принял. Хотя, конечно, ты уже не так воняешь… или это у меня нос ничего не чувствует?
– Ты чего, сам с собой разговариваешь? – спросил Леонтьев, подойдя к крыльцу.
Спиридонов оглянулся.
Миленького нигде не было, он сбежал, пока Степан Борисович с ним откровенничал. Значит, ничего не услышал. Впрочем, это даже к лучшему.
– Слился, засранец, – сказал Спиридонов. – Ну да ладно, авось, на сегодня он больше в историю не попадет. Поехали, успокоим твоего шефа – отмазал я маньяка вашего.
8Если кто-то подумал, будто сразу после кутузки Миленький трусливо убежал к себе – хрен тот угадал, потому что Миленький был не из таковских. Первым делом Миленький побежал на место преступления. Туда, где он выронил свою картонку.
Собственно, ему не столько камеры было жаль, сколько отснятого материала. Миленький морщил лоб в отчаянных попытках вспомнить – успел он, прежде чем его вырубило дверью, закрыть объектив колпачком или нет? Затвор заедало, и он мог не до конца закрыться, колпачок был страховкой. Если пленка засветится, как случалось чаще всего – это будет катастрофой.