Реакцию и скорость своего бывшего сокурсника он знал преотлично. Валентин молчал. Что он мог ответить?!
– Двадцать минут, Андрей, – произнес наконец Лапето. – Я обещаю, что протяну время.
Он не стал произносить пафосно-киношную фразу «в память о курсантских годах».
– Твои люди убьют нас, но и отряд сильно поредеет. И ты не получишь свой «куш». Мертвецам не нужны деньги, – подвел итог Валентин.
– Двадцать минут... – проговорил Андрей. – Ладно, Валя... Потом, как Бог решит.
Бог решил следующим образом. Валентин и Лена беспрепятственно покинули лагерь «господ наемников» и спустя три часа давали объяснения в особом отделе контрразведки. Валентин как мог тянул время и одновременно пытался выяснить, каким образом все так сложилось. Однако сидевший рядом с особистами начальник разведки хранил гробовое молчание и старался не смотреть на своих недавних подчиненных.
– Полный провал!
– Вас ждет следствие и гарнизонный суд!
Так сыпали с разных сторон особисты – один молодой и в очках, другой постарше, с небольшой подстриженной бородкой.
– Достаточно! – неожиданно произнес начальник разведки, поставив некую точку. – Давайте координаты этой банды...
Валентину ничего другого не оставалось, как выполнить приказанное. Потом их с Леной на некоторое время оставили в покое. Почти целые сутки они провели в своем кунге, допивая коньяк, почти ни о чем не говоря. Да и что теперь было говорить. Спасибо, в своих стрелять не пришлось. Впрочем, Лене пришлось. Уши пленному щекотать. И смеяться, точно захмелевшей от всего того, что именуется войной. У которой вроде бы не женское лицо. А ведь пленный этот скорее всего был из СВОИХ. Что теперь с ним? Вот оно как все... Самое ужасное, что Лена чисто по-человечески привязалась к Милде. Женщине, стрелявшей в русских. «Как надоело все», – говорила Милда, и Лена понимала ее. Да, надоело. Тем не менее приходилось выполнять эту тяжелую работу. Лена сама выбрала этот путь после смерти сестры Оксанки, после встречи с Валентином.
Самое поразительное – это наши господа генералы. Летают в тыл лютых врагов, как на Рублевское шоссе. Меняют «то» на «это». Выходит, есть такая профессия – Родиной торговать?! Чего бояться генералу Муравьеву? Здесь свои – стрелять не будут. Там тоже вроде как свои и тоже стрелять не будут. Потому как и для тех, и для других он начальник. И те, и другие от его, муравьевского, слова зависят. От его кейсов с долларами. Не брезгует генерал и зауряднейшей транспортировкой наркотиков. Зато и вся прибыль в собственный карман. А от прибыли генерал-демократ (как и прочие демократы) отказываться не привык. Как и от владения парой-тройкой наркофабрик по переработке опия-сырца в героин.
Не прошло и суток, как Валентина вызвал к себе начальник разведки. На сей раз они говорили наедине.
– Дурацкая идея использовать наемников для ликвидации ичкерийских генералов пришла сверху, – сознался, пряча глаза, полковник. – Они были уверены, что ты найдешь с Андреем общий язык. Вас ведь с Еленой всем этим хотели замарать и тоже сделать наемниками.
Валентин ничего не ответил. За прошедшие сутки он слишком о многом догадался самостоятельно.
– Кое-кому очень нужны спецы вроде вас. Способные выполнить любой приказ.
– Мы солдаты, а не наемные убийцы, – ответил наконец Лапето.
– Но вы нужны именно во втором качестве, а не в первом. Прости меня, Валентин... Вы должны будете немедленно подать рапорты об увольнении.
– Не понял.
– Все ты понял и не терзай меня, майор, – полковник покрылся густой краской, аж до самых корней редких седеющих волос. – На тебя и на Елену теперь имеется серьезный компромат. Кое-кто постарался и сработал лучше нас. Вы много знаете... Я, кстати, тоже увольняюсь из войск.
– Это ваше дело. Я лично не собираюсь подавать рапорт.
– Но ты подашь его! Иначе против вас заведут дело как против пособников бандформирований... Или отправят в бессрочный дембель[33] . Все!
Валентин понимал, что немолодой полковник говорит то, что ему вряд ли рекомендовали произносить.
– Уволитесь из войск и исчезните куда-нибудь, – продолжил полковник, убедившись, что Лапето не собирается спорить с ним. – За границу или в какой-нибудь медвежий угол. Преследовать вас не будут. Но если вы начнете какие-либо активные действия, то вас смешают с такой грязью... Это будет длительный срок заключения как минимум.
– Благодарю, господин полковник.
Потом был разговор с Леной. Недлинный, но эмоциональный. Она неожиданно легко согласилась уволиться из войск. Неделю они прожили на съемной квартире, почти ничего не делая и ни о чем не думая. Но вот однажды вечером Валентин вдруг сообщил Лене, что через два дня они отбывают в Африку. Работать по своему «прямому профилю». И тут Лена неожиданно вскрикнула, схватившись за лицо, точно услышала что-то страшное:
– Я больше не могу. ЭТОГО ВСЕГО не могу. Я ведь почти убила того парня. Которого привязали к дереву.
– Ты думала, что это враг.
– Враг... – она осеклась, и глаза ее точно остекленели, из серо-голубых стали бесцветно-прозрачными. – Почему вообще все вокруг поделилось на врагов и на своих?! Почему я, баба, должна в этом участвовать?!
– Ты не баба, ты – офицер! И бабой никогда уже не будешь!
– Нет. Я больше не офицер. И ты тоже... Пусть я не буду бабой, но стрелять в людей я больше не могу.
– А я не могу... без ЭТОГО ВСЕГО не могу... Понимаешь?! – проговорил он.
– Я остаюсь здесь, – произнесла в ответ Лена.
– Извини.
С волками жить – волчиц любить. Проводы были скупыми и короткими. Единственное, что попросил Валентин, хранить при себе амулеты-обереги – Череп, Ежа и Клыки. С ними у майора Лапето была своя история. Неправдоподобная, почти мистическая... Таким образом, Валентин отбыл в Африку в качестве боевого инструктора, а Елена устроилась охотоведом в отдаленном районе Западной Сибири.
Генерал, тот самый, с кейсами, в скором времени приказал долго жить, перевернувшись во время катания на снегокате. Муравьев политической элиты не покинул и даже возглавил благотворительный фонд. Андрей и его команда растворились на просторах бывшего Союза, где то в одном, то в другом месте возникала острая необходимость в подобного рода специалистах. Ичкерийского генерала в ту пору ликвидировать не смогли, но выборы, несмотря на это, прошли вполне удовлетворительно.
Справа, в нескольких метрах, послышался хруст смятой травы. Это не выстрел, это скорее осторожная, обутая в специальную, почти бесшумную обувь ступня. Десантник не спрашивает, сколько врагов...
Спрашивать, где они, также не было смысла. Враг, вооруженный бесшумным пистолетом «гроза», стоял в каком-то метре от Лены.
Генерал Гладий Д. Л., он же Гиммлер
– Что сейчас происходит с заложниками? – почти в самое ухо Гиммлера спросил скрипучий голосок.
– Они живы. Рольф выйдет с нами на связь через двадцать-сорок минут, – ответил Дмитрий Львович.
Журналистка-обозреватель Латункина была ему не слишком симпатична как женщина, зато она являлась главным рентранслятором текущих событий. Нет, она отнюдь не была в курсе затеянной ГАДом многоходовой игры. Просто, как многие журналисты-либералы, Латункина обожала всякую бузу, нарушение порядка, любую мутную водицу. Юлии Соломоновне Латункиной не было еще и тридцати, но выглядела она на все сорок с лишним. Преждевременное старение было частым явлением среди дам либерально-интеллигентского круга. Помимо жидких, окрашенных в йодистый цвет волос и хомячьих передних зубов, Латункина имела еще и сутулую, чуть ли не горбатую спину.
– ФСБ была информирована лучше нас... Чекисты в очередной раз сели в галошу. Со всеми своими «альфами»-«вымпелами», – усмехнулся генерал Гладий. – Мне приходится теперь делать все возможное, чтобы с заложниками ничего не случилось. Поэтому и возглавляю операцию. В противном случае будет второй «Норд-Ост» и Беслан.
Латункина также усмехнулась в ответ. О, какой материал для телевидения и либеральной прессы. Нельзя сказать, что она, в свою очередь, сильно жаловала генерала Гладия, но сейчас готова была представить его героем. Уж очень ей понравились его слова насчет «галоши» и «вымпелов»-«альф». На некоторое время Латункина умолкла и стала со стенографической скоростью набрасывать на своем ноутбуке будущий гневно-обличительный материал.
Дмитрий Львович старался сохранять спокойствие, но это ему давалось все труднее и труднее. Почти час не было вестей от Рольфа. Ему так и не удалось добраться до укрывшихся где-то на территории лагеря «заложников». Фактически Гиммлеру сейчас приходилось самому выдумывать действия и требования террористов. Сами же они вели бой с этой отмороженной девицей, сумевшей завалить Спеца. По счастью, требования террористов были вброшены в СМИ через Интернет. Об этом позаботились службы спецпропаганды господина Дранковского. Генерал Гладий кинул взгляд в сторону бойцов «Альфы», расположившихся рядом со своим штабным автобусом. Валерия Феоктистова среди них он не обнаружил, и это еще больше взволновало Гиммлера. Феоктистову сегодня должно было выпасть зеро. Если не от пули террористов, то от гиммлеровской свиты. Его боевики были сориентированы в нужном направлении. Спросить Прохорова, где его подчиненный? Нет, похоже, придется во всем разбираться самому. Гиммлер посмотрел на часы и тут же отправился к включенному телемонитору, у которого сгруппировались руководители штаба.
– В сложившейся сегодня утром ситуации с заложниками по-прежнему нет полной ясности, – произнес телеведущий экстренного выпуска новостей. – Мы же сейчас хотим предоставить слово известным общественным деятелям и мастерам культуры.
Высокий чин тяжело вздохнул, Сократ Иванович поморщился, командир «Альфы» Самсонов сохранил подчеркнутую невозмутимость. Общественные деятели либо охали и ахали, либо предлагали немедленно стереть с лица земли населенные пункты, откуда прибыли террористы. Однако Гиммлер знал, что вся эта болтовня затеяна не просто так. После истеричных выкриков маститого театрального режиссера на экране появилась упитанная физиономия с бегающими глазками. Это был некий русскоязычный литератор, проживающий в данный момент в том же государстве, что и Дранковский. Литератор писал откровенно порнографические тупые опусы, выдавая их за некую утонченную эротику.
– Во всем мире есть прекрасная практика борьбы с террором! – поведал, шныряя по сторонам глазками, литератор-эротоман. – Нужно захватить близких родственников кого-нибудь из главарей и... Ну, вы сами понимаете, – несколько стушевался литератор, испугавшись публично произнести – «пытать, пытать, пытать!»
– Конечно, это вынужденная мера, – заметно вспотев, продолжил заокеанский эротоман, – но она необходима и эффективна.
Вновь на экране появился телеведущий и в очередной раз поведал, что ситуация никак не проясняется. Гиммлер между тем отозвал в сторону мрачневшего на глазах высокого чина.
– Решайте, генерал-полковник. Только что была подана дельная мысль, – произнес Дмитрий Львович.
– Пожалуй, – без особого энтузиазма отозвался высокий чин. – Вы знаете имена террористов и их родственников?
Гиммлер протянул высокому чину заранее подготовленную записку. Тот пробежал ее глазами, с удивлением посмотрел на Гладия.
– Полковник Умар? В самом деле, его двоюродная сестра и племянница сейчас находятся в Москве на лечении?
– Так точно, – ответил Гиммлер. – Остальное на ваше усмотрение. Подобные акции в ваших, но никак не в моих полномочиях.
Высокий чин ничего не ответил, но аккуратно убрал гиммлеровскую докладную в карман. Затем подозвал к себе полковника Самсонова. Мысленно генерал Гладий потер руки. Дело было сделано. Потный эротоман пел с экрана с чужих нот, но вряд ли представлял, что именно по его «сигналу» будут раскручиваться дальнейшие события. А вокруг штаба уже толпились родители детей, находящихся сейчас в лагере. Милиция как могла сдерживала их напор, пожилой офицер с майорскими погонами без всякого успеха пытался увещевать их банальными фразами. Латункина не без ехидного торжества наблюдала за всем этим, а вокруг нее кучковались господа правозащитники, точно стервятники слетевшиеся к полю еще не начавшейся битвы, но предвкушающие сытный пир. Все развивалось в точном соответствии с планом господина Дранковского.
Между тем Гиммлер собрал пятерых своих верных людей, застегнул бронежилет и приладил под одежду пистолет-пулемет. Иного выхода, как самому оказаться в зоне боевых действий и навести там порядок, у Дмитрия Львовича не было. Гиммлер был авантюристом. У него имелись собственные весьма своеобразные нормы морали, но Дмитрий Львович Гладий никогда не был трусом. Он сказал высокому чину, что идет проверять оцепление. Поскольку в нем стояли люди Гиммлера, не прошло и пятнадцати минут, как генерал Гладий и пятеро верных ему бойцов оказались в зоне боевых действий.
– Первыми не стрелять! – предупредил своих подчиненных Гиммлер, сам при этом извлекая из-под одежды пистолет-пулемет и переводя его в боевой режим.
Арбалетчица
Лена имела возможность хорошо разглядеть боевика, застывшего в нескольких метрах от нее с бесшумным пистолетом в руках. Ему было не более двадцати лет, совсем пацан. Короткая, еще не успевшая отрасти борода делала его тонкое юношеское лицо мужественнее и грубее. Внезапно он сделал шаг вперед, и его взгляд столкнулся с глазами Лены. Она выстрелила первой, стрела вошла точно в горло юнца. Лена откатилась в сторону, стараясь держать тылы прикрытыми, вставила было новую стрелу, но в этот момент арбалет вылетел из ее рук от сильного удара ноги. Лена блокировала второй удар, идущий ей в голову, но он был настолько силен, что женщина не смогла удержаться на ногах. Уже лежа в траве, она исхитрилась выхватить из ножен боевой кинжал и метнуть его в рослый силуэт невесть откуда выросшего перед ней боевика. Однако тот отбил нож магазинным рожком своего автомата. У него оказалась отменная реакция. Он вновь ударил Лену ногой, и она опять хоть и сумела поставить защиту, но снова отлетела в сторону.
– Что, Арбалетчица? – проговорил боевик, нацелив ей в голову свой автомат. – Наш командир сказал, что тебя невозможно взять живой.
У Лены сейчас не было под руками никакого оружия. В рукопашной этот здоровенный, отлично тренированный детина намного превосходил ее. Он сделал ложный замах магазинной коробкой и одновременно ударил женщину в низ живота. На этот раз защититься Лена не сумела, как не сумела сдержать стон от жгучей, пронизывающей все тело боли.
– Любуйся, сынок! – проговорил боевик выскочившему из кустов соратнику с точно таким же автоматом на изготовку.
Тот и в самом деле казался «сынком» – безбородым, с внешностью десятиклассника, попавшего на первые в своей жизни воинские сборы.
– Командир хотел ее голову, – произнес «десятиклассник», рассматривая поверженную женщину. – Разреши мне?
– Пожалуйста! – Рослый боевик протянул «десятикласснику» снятый с пояса боевой нож-мачете.
Всего один удар такого мачете способен перерубить металлический трос. Голова Лены, теряющей от полученных ударов сознание, упала прямо на спецназовский ботинок «десятиклассника». И в ту же секунду она сумела опрокинуть юного боевика и выбить из его не слишком накачанных рук мачете. Рослый боевик решил больше не терять времени на рукопашную и вскинул свой автомат. И в ту же секунду послышался звук, точно кто-то щелкнул ногтем по пластмассе. Рослый боевик выронил оружие, и Лена увидела, что лицо его перекосилось от появившейся на самом лбу черной точки. Точно такая же точка заставила вскрикнуть юного головореза, успевшего поднять выбитое Леной мачете. Прошло не более одной секунды, как оба боевика лежали у ее ног.
– Жива?
Она узнала Феоктистова по голосу. Он не торопился подниматься во весь рост, как и его спутник. Оба они были закованы в спецназовские кевларовые латы и шлемы, закрывающие головы до самых бровей. «Пятый, шестой, седьмой», – мысленно подвела итоги Лена. Ни о чем другом в данную минуту не думалось. Лена спрятала в поясные ножны кинжал, проверила, в порядке ли арбалет.
– Осталось пятеро! Один ранен, но легко, – сообщила она вслух.
– У них есть гранатометы? – спросил Валерий.
– Возможно, – ответила Лена, вспомнив про ящики с тяжелым вооружением, которые ей не удалось отбить.
Хватит всего пары-тройки выстрелов из гранатомета, чтобы сжечь деревянно-блочную постройку кинозала. Это означало, что немедленный лобовой штурм опасен. Ротмистр лишь переглянулся со своим спутником, более молодым, усмехающимся металлическими зубами бойцом. Без всяких лишних слов было понятно – действовать придется втроем. Далее – будет видно.
– Сейчас посмотрим, кто кого убивать будет, – полушепотом, точно самому себе, проговорил Феоктистов.
Елизаветин Сергей Аркадьевич
Прапорщик-водитель Михалыч остановил машину возле поселкового супермаркета.
– Оставайтесь здесь! – приказал водителю Елизаветин, а сам двинулся в сторону толпы молодых мужиков, группирующихся у входа в магазин.
Подойдя к ним вплотную, начштаба понял, что не ошибся в прогнозах. Многие были вооружены тяжелыми арматурами, а кое у кого под одеждой могло иметься и кое-что покруче. Разговоры неслись соответствующие:
– Они там, в поселке этом сраном, полтора месяца тренировались! А мы тут, как мудаки, ушами хлопали.
– Это ФСБ ушами хлопала. А менты у «черных» все в кармане.
– Покончить с ними, на х...
– Менты, б... совсем охренели. «Черным» наших детей продают.
– Так где поселок этой «черноты»?!
– Сейчас узнаешь.
Если бы у Елизаветина было время, он без особого труда сумел бы вычислить подстрекателей, которые находились среди взбудораженной, матерящейся толпы. Не ровен час, вместо поселка кавказцев пойдут громить местную милицию.
– Ладно, мужики, двинулись на...! – громко произнес здоровенный, уже в годах мужик, с куском железной арматуры в руках.
«Вот и двигались бы на...» – мысленно ответил «предводителю» Елизаветин. Табельного оружия у начштаба не было. У Михалыча наверняка имелся «ПМ», а то и ПП[34] , но прапорщик остался в машине. Еще только подъезжая к поселку и видя спешащих к магазину молодых людей с железяками и битами, Елизаветин связался со штабом, но ему сказали, что надо ждать подкрепления из Москвы, которое подойдет через полчаса. Однако через полчаса вся эта толпа будет уже в поселке беженцев. Елизаветину не оставалось ничего другого, как, мысленно чертыхаясь, выйти на дорогу, ведущую из поселка на шоссе, и встать посередине ее.