Они молча прождали еще полчаса.
— Надо пойти отнести чего-нибудь Бейнону, — промолвил Ивен. — По-моему, он сегодня еще ничего не ел, разве только захватил с собой хлеба, но это вряд ли.
— Если что-нибудь узнаю, сразу к тебе поднимусь, — сказала Кэти. — Или пришлю Брона.
Бейнон даже не поднял глаз на подошедшего Ивена. Все это время он, видно, работал без передышки — расчищенной земли оказалось куда больше, чем ожидал Ивен.
— Ты уж прости, я задержался внизу. Ел ты что-нибудь? — спросил Ивен.
— Нет.
— Я принес хлеба с ветчиной.
Бейнон не ответил.
— Я говорю, я тебе принес хлеба с ветчиной.
— Не стану я есть.
— Почему?
— Я не голодный. У меня еда в горле застревает.
— Этак ты долго не протянешь. Ведь силы-то тратишь. Ладно, собирайся да иди, пора пригонять скотину.
Бейнон поднял свою лопату, тщательно обтер ее и, вскинув на плечо, ушел, а Ивен принялся копать. Работа шла туго. Подавленное настроение и смутные тяжелые предчувствия словно сковали все тело. С приближением сумерек краски вокруг блекли и сливались в тусклую мертвенную зелень. По краю набухшего неба, смазывая очертания холмов, густели тучи, а на западе уже повисла пелена дождя. В болотах и вересковых пустошах зазвучали унылые голоса кроншнепов и травников — извечные спутники одиночества. Земля Филлипса на серых склонах Пен-Гофа, которая только утром была почти у Ивена в руках, сейчас казалась недоступной, как луна. В семь часов, сделав очень мало, он вернулся на ферму.
— Что слышно?
— Пока ничего, милый, — ответила Кэти.
— По-моему, нужно заявить в полицию, — сказал Ивен. — Может, случилось что-то серьезное.
Дежурный сержант в Бринароне только и мог сообщить им, что «Пенфолд моторе» заявил о пропаже машины. Он стал расспрашивать Ивена о приметах Брона. Ивен слышал, как он отстукивал ответы на машинке.
— А вообще-то ваш брат человек надежный?
— Безусловно.
— Значит, так: мы разошлем эти сведения по другим полицейским участкам в нашем районе и попросим смотреть в оба. А если ваш брат объявится, вы нам, само собой, сообщите.
Ивен и Кэти сидели за столом друг против друга, даже не помышляя об ужине; они выпили кофе, достали карты и рассеянно сыграли три партии в рамми, потом Кэти перелистывала старые журналы, а Ивен взялся было за какую-то столярную поделку в кухне, но скоро бросил.
В четверть двенадцатого на дороге послышался шум мотора, лучи фар расплющились об оконные стекла и скользнули в сторону — машина свернула к калитке и остановилась. Ивен подошел к окну и увидел краешек голубовато светящегося щитка полицейской машины.
— Полиция приехала, — сказал он Кэти. — Иди лучше спать, милая.
Полисменов было двое: тихий и вежливый констебль Джонс, который улыбнулся Ивену похоронной улыбкой, а потом все время старался держаться как можно незаметнее, и сержант Хэнкин из полицейского управления Суонси. С ними приехал Брон. На нем был все тот же нескладный тюремный костюм, и какая-то тяжесть вдруг набухла у Ивена в груди и стала давить на легкие и на желудок, когда он увидел слишком знакомую улыбку, которая — он знал — не выражала никаких чувств.
Хэнкин был сдержан и непроницаем — настоящий полисмен, лицо, вылепленное профессией, казалось безглазым, пока он, войдя в дом, не снял низко надвинутой фуражки.
— Этот джентльмен утверждает, что он ваш брат, мистер Оуэн.
— Да, он мой брат, — сказал Ивен.
— Констебль Джонс, живущий в этих местах много лет, его не знает, поэтому мы были обязаны проверить.
— Брат долго был в отъезде, — сказал Ивен. — Он вернулся только вчера.
— Насколько я понимаю, вы владелец машины марки «остин» номер ДОП-377?
— Да…
— Ваш брат воспользовался машиной с вашего разрешения?
— Да, — сказал Ивен. — Вернее, он хотел поехать в Бринарон за покупками, и я сказал, чтобы он взял машину.
— Вам было известно, что он не имеет водительских прав?
— Вот об этом я не подумал. Как-то не пришло в голову. Я уверен, что и брат об этом позабыл.
— Ясно, сэр. И надо полагать, машина «остин» была оставлена вашим братом в бринаронском гараже фирмы «Пенфолд моторе» в счет уплаты за другой автомобиль тоже с вашего ведома?
— Вообще-то тут вышло недоразумение. Там, как видно, по ошибке решили, будто я хочу купить машину. У нас и речи не было о том, чтобы оставить мою машину в счет уплаты. Разве ты что-нибудь говорил про это мистеру Дженкинсу, Брон?
Брон все с той же бессмысленной улыбкой покачал головой. Он сидел на стуле очень прямо, свесив руки, и разглядывал пространство между Ивеном и констеблем Джонсом.
— Очень странно, что такая солидная фирма делает подобные ошибки, — заметил Хэнкин.
— Простите, — сказал Ивен. — Вы, кажется, сказали, что вы из Суонси, да? Значит, вас зачем-то специально вызвали?
— Автомобиль, о котором идет речь, был найден сегодня под вечер моими сотрудниками на одной из улиц Суонси, — ответил Хэнкин.
— Почему в Суонси, Брон? — спросил Ивен.
Брон только шевельнул губами и опять мотнул головой.
— Вероятно, по ходу следствия нам еще раз придется побеседовать с мистером Оуэном, — сказал Хэнкин. — Это его постоянный адрес?
— Да, да. Теперь он будет жить здесь.
— Полагаю, мы можем быть в этом уверены?
— Безусловно.
— Прекрасно, сэр. Должен сказать, что у нас могут возникнуть и другие обвинения, кроме обвинения в вождении автомобиля без водительских прав, что противоречит Постановлению о движении на дорогах от 1960 года, вследствие чего мы обязаны знать местонахождение мистера Оуэна, на случай если он нам понадобится.
— Скажите, пожалуйста, а что это могут быть за обвинения, если они возникнут?
Хэнкин сделал знак констеблю Джонсу и, направляясь к двери, покачал головой.
— К сожалению, ничего больше сказать не могу. Сейчас ведется следствие. Возможно, завтра или послезавтра вас вызовут в управление, а возможно, и нет. Больше ничего сказать не могу.
— Да что же такое стряслось, Брон?
Ивен знал, теперь последует то, что в прошлые времена повторялось без конца: он услышит безупречную полуправду. Всем поступкам найдутся разумные объяснения, изложенные кротко, рассеянно, ровным голосом.
— Так что же стряслось?
— Видишь ли, дело было так. Я заехал к Пенфолду заправиться, и там мне сказали, что ты, наверно, заинтересуешься этой машиной.
— Разве ты не должен был пригнать ее прямо сюда?
— Мне сказали: можете ездить, сколько хотите.
— Но что тебе вздумалось ехать в Суонси?
— В магазине Бэртона не нашлось подходящего костюма. Мне посоветовали заехать в их отделение в Суонси.
— Долго же они тебя там продержали, Брон.
— Пришлось укорачивать брюки.
— С утра до ночи укорачивать пару брюк! Разве они и вечерами работают?
— Мне сказали, что это займет часа два. Я пошел в кино, чтобы убить время, и нечаянно заснул. Когда я вышел из кино, магазины были уже закрыты.
— Значит, ты так и не получил костюма?
— Нет, было слишком поздно. Девятый час. Уже темнело. Они, наверно, пришлют его по почте.
— А откуда взялась полиция? Что за разговор о каких-то там еще обвинениях?
— Кто-то налетел на машину. Я оставил ее на улице возле кино, и ее помяли.
— А стоянка там не запрещена? Может, в этом все дело?
— По-моему, констебль подумал, что я пьян. Меня отвели в участок. И там сделали какую-то проверку.
— Но ты хорошо себя чувствуешь, Брон? Может, опять прежнее начинается?
Брон отрицательно покачал головой — лицо без всякого выражения, пустой взгляд, бессмысленная улыбка, губы еле шевелятся, послушно, словно по внушению гипнотизера, отвечая на вопросы.
— Наверно, я угорел от бензина. Мне хотелось спать. В машине все время пахло бензиновым перегаром.
Возможно, будут и другие обвинения. Возможно, будут и другие обвинения. Эти слова гулко отдавались в голове Ивена. Нужно знать все, пусть даже самое худшее. Любая неприятность лучше, чем тревожное ожидание и бессонная ночь.
— Надо будет мне самому завтра с утра съездить в Бринарон и поговорить с полицейским инспектором. Пожалуй, это будет полезно. Во всяком случае, не повредит.
Чтобы успеть на первый автобус до Бринарона, Ивен вышел из дому в половине восьмого. Брон еще не показывался.
Кэти пошла проводить мужа до калитки. Ивен сказал:
— Я все продумал и уверен: ничего плохого не будет. Сказать по правде, я порядком струхнул вчера, когда пробило десять, а от Брона ни слуху ни духу, но теперь-то понятно, почему так вышло. Будь это не Брон, а кто другой, я бы вовсе не беспокоился, хотя, если вдуматься, не очень-то хорошо это по отношению к нему. — Ивен очень старался уверить себя, что все кончится благополучно.
Кэти с ним согласилась.
Ивен заехал в гараж Пенфолда за своим «остином», и Дженкинс повел его в мастерские поглядеть на «ягуар».
— Шестьдесят фунтов будет стоить привести его в порядок, — сказал Дженкинс. — Кому послать счет, вам или вашему брату?
Ивен осмотрел помятое переднее крыло и глубокие царапины во всю длину машины, прямые и параллельные, как трамвайные рельсы.
— Она что, не застрахована?
— Страховка действительна, только если у водителя есть права, — сказал Дженкинс. — В других случаях компания не несет ответственности.
— Но ведь вы даже не потрудились узнать, есть ли у водителя права! Разве вы не обязаны были проверить?
— В нашей фирме, сэр, верят людям на слово. Быть может, и напрасно. Но нам кажется, что неловко требовать, чтобы клиент предъявил права, если он сказал, что они у него есть.
— Вы что же, полагаете, что мой брат умышленно вам солгал?
— Я ничего не полагаю. Я просто говорю: он сказал мне, что права у него есть, и я поверил ему на слово.
Разговор с инспектором Фенном также не принес Ивену ничего утешительного.
Он попал к нему в дурную минуту. Утром в местной газете опять появилась передовица о нераскрытых преступлениях, за нею последовал весьма неприятный звонок начальника окружной полиции. Ночью на фасаде участка появилось крупно выведенное дегтем похабное слово, а с первой же почтой пришло анонимное письмо о том, что один из подчиненных Фенна берет взятки. И это было вполне вероятно.
В это утро Фенн испытывал к Уэльсу и валлийцам еще менее теплые чувства, чем когда-либо.
— Право, не понимаю, чего ради вы ко мне явились, — сказал он Ивену.
— Я думал, может, еще можно поправить дело или по крайней мере разобраться…
— Поправить дело? Ничего не понимаю. Как это — поправить?
Ивен нервничал в этой обстановке, ему было трудно собраться с мыслями и высказаться яснее. Его угнетали покореженные судьбою лица трех разыскиваемых преступников, которые мрачно глядели на него с объявлений на стене за спиною Фенна.
— У нас тут жителей немного, все друг с другом связаны… Желательно бы как-то умерить усердие очень молодого констебля. Может, это и похвально… — сбивчиво заговорил Ивен.
— Никак не возьму в толк, что вы хотите сказать.
И снова у Фенна появилось такое чувство, будто перед ним азиат. На аденском базаре был меняла с оливковой кожей, он и разговаривал и держался в точности как этот человек, даже выговор у него был такой же. Потерявшиеся племена? А почему бы и нет? Кожа не могла не посветлеть немного за две-три тысячи лет. «Мистер Фенн, на золотые соверены королевы Виктории у нас большой спрос, потому что у них цвет гуще. Мы с удовольствием возьмем у вас любое количество по вышеупомянутой цене». Восточный человек. Валлиец из Адена, одной ногой стоящий в их лагере, другой — в нашем, туземец, который возводит к небу глаза и простирает ладони, а сам свято верит в людскую продажность.
— Молодой и неопытный констебль, — умоляюще продолжал Ивен, — можно сказать, вчерашний подросток, видит поврежденную и, похоже, брошенную машину и с ходу делает выводы.
У таких вот крестьян порой хватало наглости пробраться сюда и, в расчете совратить правосудие с пути истинного, из-под полы предложить ему — инспектору с семилетним стажем, получавшему одни только благодарности от столичной полиции, — дары: например, четырнадцать фунтов ярко-желтого масла, или кусок солонины, или даже курочку-несушку в проволочной корзинке. «Уж не откажите замолвить словечко где надо, мистер Фенн. Может, есть какая возможность, чтоб помягче отнеслись…»
— Мистер Оуэн, поймите раз и навсегда: я не имею никакого влияния на полицию Суонси, но, если б даже имел, мне и в голову бы не пришло воспользоваться этим.
— Мой брат прекрасно водит машину и ездит очень осторожно.
— Тем не менее вчера вечером в Суонси, незадолго до того как констебль видел вашего брата на Ривер-стрит, произошло столкновение, и скрывшаяся машина соответствует описанию той, которую вел ваш брат, не имея к тому же водительских прав.
— Это не мог быть Брон, — сказал Ивен.
— Да? Почему?
— Потому что он с обеда до самого вечера просидел в кино.
— Так он вам сказал?
— Да.
— И вы ему верите?
— Конечно, верю, инспектор.
Фенна охватила бешеная злость. Пусть бы его разжаловали в сержанты, только бы перевели подальше отсюда! С одной стороны на него жмут начальник окружной полиции и старший инспектор: «Подавай результаты, а как ты их получишь — не наше дело». С другой стороны — полицейский юрист: «Пожалуйста, можешь пустить на поле бульдозер, раз уж тебе так хочется, но предупреждаю: если ничего не обнаружишь, хозяин подаст на тебя в суд и выиграет дело». Вчера утром ему показали страшное кровавое месиво, завернутое в газеты, — кто-то нашел это в урне для мусора среди парка. «И не надейтесь уличить детоубийцу. Не те времена», — предупредил его полицейский сержант. «Ну так выкиньте это к чертям», — ответил Фенн.
Злость все-таки пробилась сквозь броню его профессиональной сдержанности.
— Признайтесь, вашему брату иногда случается хватить лишнего?
— Никогда. Он спиртного в рот не берет.
— И все-таки вчера вечером, когда констебль заговорил с ним на Ривер-стрит, у него заплетался язык. Он еле на ногах держался.
— Тут что-то не так, — сказал Ивен. — Очень возможно, что брату стало нехорошо, но вы напрасно думаете, что он выпил. Этого быть не может.
— Когда его доставили в участок, он не мог даже сказать, кто он такой.
— Ему было плохо, — сказал Ивен. — Судя по всему, у него был сильный припадок. С ним иногда случаются такие припадки.
— Во-первых, закон запрещает садиться за руль тем, кто по состоянию здоровья не может за себя отвечать, а во-вторых, полицейский врач иного мнения о его состоянии, — возразил Фенн. Но это был чистый блеф. Дело Брона было совсем не таким бесспорным, как хотелось бы полиции. Свидетели описали умчавшуюся после столкновения машину «ягуар», но никто не разглядел ее номера, и едва ли Брона можно было привлечь к ответственности за езду на машине в нетрезвом виде. Штатного полицейского врача в тот вечер не оказалось — он был болен, и, пока разыскали и доставили в участок врача, который мог его заменить, у Брона, точно по волшебству, исчезли все подозрительные симптомы. Этот врач, как сообщили Фенну, весьма набожный прихожанин методистской церкви, не пожелал хоть в чем-то пойти навстречу блюстителям закона. «Я делаю анализы потому, что они теперь в моде и от меня этого требуют, — сказал он. — Но я придаю им меньше значения, чем вы. Возможно, этот человек и был пьян час назад, но сейчас он безусловно не пьян, и мне безразлично, сколько алкоголя я найду у него в крови. Я пьяного и так сумею распознать. В таких случаях толика здравого смысла не помешает».
— Со мной такое тоже случалось: я готов был поклясться, что человек крепко выпил, — сказал Ивен. — А потом оказывалось, что у него сердечный приступ. Все-таки нельзя судить о людях наспех, не разобравшись.
Кое-как Фенну удалось его выпроводить. Но когда Ивен шагнул за порог, Фенн вдруг спохватился:
— Ваш брат сказал нашим людям в Суонси, что он только что приехал из Австралии. Это что, правда?
Ивен остановился, круто повернулся к Фенну.
— Нет, — сказал он. — Это неправда. Очень жаль, что он солгал, но, по-моему, его можно понять.
Нотариус протянул Ивену соглашение.
— Надеюсь, тут все так, как вы хотели. Безо всяких ухищрений. Обычные договоры между партнерами мы составляем иначе. Там нужны твердые гарантии. А тут ведь совсем другое дело, сугубо семейное. Все основано на взаимном доверии. Может быть, вы все-таки поглядите?
Соглашение оказалось очень кратким. Ивен прочел его за две минуты, и первой мыслью, лишь на долю секунды задержавшейся в мозгу, было: да разве я и правда этого хотел?
Он был мрачен; слишком крут оказался поворот событий, разрушивших его вчерашний оптимизм. Множество забот, страх перед тем, что история с помятым «ягуаром» может повлечь за собой кое-что похуже, встреча с инспектором Фенном, точно ледяной душ, — все это, увиденное сквозь огромное выпуклое стекло бессонной ночи, наполнило его отчаянием, а старания оправдать Брона, казалось, исчерпали всю его решимость искупить вину перед братом. Ивен уже готов был верить, что Брон и вправду учинил какую-то бессмысленную дикость, врезался в чью-то машину, кого-то ранил, а может, и убил.
В глубине его памяти снова вспыхнули споры и раздоры, бушевавшие десять-пятнадцать лет назад. Не слыша толком голоса собственной совести, Ивен пассивно поддерживал отца, который непременно хотел поместить Брона в специальную лечебницу, а мать при поддержке доктора Гриффитса, тогда еще кутавшегося в лохмотья порядком изношенной гуманности, сопротивлялась отцу изо всех сил и поставила на своем.