После длительного рассказа и массы уточняющих вопросов Игнатьева на некоторое время оставили в покое. А спустя примерно полчаса в кабинет вошел подполковник.
— Здравствуйте, Зосима Иванович, — протянул он руку и уселся напротив. — Моя фамилия Жондарев. Так, значит, решили сами во всем разобраться? Похвально, похвально. Вы уж нас извините, что задержали вас, но, сами понимаете, ваше поведение очень подозрительно. Мало ли что… ну да ладно. Скажите, Зосима Иванович, а чего-нибудь вам удалось раскопать? Может, вам помощь наша нужна? Все-таки мы краевое управление, нас дела в районах интересуют. Можем подключиться, если что.
— Увы, пока тыкаюсь носом, как слепой кутенок, — признался Игнатьев. — Все, что я успел, — это поговорить с десятками людей, которые знали семью Никольченко лучше меня, кто лично знал Сергея, его дела.
— Разумеется, — одобрил Жондарев, — нужно искать мотив, если уж вы заподозрили убийство. Значит, вас акт вскрытия не удовлетворил? Хорошо, мы постараемся негласно проверить это. А кто вам в Романовском помогает, на кого вы там опираетесь? Вы же приехали всего несколько дней назад.
Игнатьев посмотрел в чистые приветливые глаза подполковника и решил, что он наговорил уже достаточно. Очень Игнатьеву не понравился последний вопрос. Особенно если учесть, что ему рассказывал очкарик о крышевании района краевым УВД. Что-то он купился на приветливые слова и добрые понимающие улыбки. Не рановато ли? Забыл, что ему рассказывали, забыл семью своего брата?
— Ни знакомых, ни приятелей, — сокрушенно проговорил Игнатьев. — Кто мне там поможет-то? Люди, знаете ли, разговаривают и то неохотно, а уж помогать… Не те люди в нашей стране стали, не те. Живут хорошо, а на других им наплевать. Это я давно понял, а потом они к нам бегут, когда самих жареный петух в копчик клюнет.
— Да, да! — согласился Жондарев. — Работать становится трудно. Ну, хорошо! Я вам помогу. Сами вы многого не сумеете без особых полномочий. Вам нужен человек, который имеет доступ к официальным источникам, поможет предоставить информацию, обеспечить организационные моменты.
— А что это вас так вдруг заинтересовало мое частное расследование? — не удержался Игнатьев от провокационного вопроса и стал с любопытством ждать, как подполковник отреагирует.
— Чисто доверие к профессионалу, — почти мгновенно ответил Жондарев. — Передо мной сидит не зеленый лейтенантик, а человек, дослужившийся до майора. За вами опыт, вы знаете семью Никольченко, его самого лучше всех остальных. Я просто считаю, что если у вас появились подозрения, то надо разобраться. А тут такая негласная проверка с вашей помощью получается. Вдруг правда там следствие ведется тяп-ляп? Вдруг вы правы, а в районе просто не хотят работать? Вы уж извините, что у меня такие корыстные интересы возникают в связи с тем, что толкает на это расследование лично вас. Ну, так запишете телефон?
— Какой телефон?
— Телефон человека, которому можете полностью доверять, к которому можете всегда обратиться по любому вопросу в Романовском. Если он не сможет решить сам, то сообщит мне.
— Он работник Романовского РУВД?
— Вот этого вам знать не обязательно, — широко улыбнулся Жондарев. — Зачем я буду рисковать и сдавать собственные кадры, которые там мои глаза и уши? Пишите: зовут его Дмитрий Алексеевич, номер телефона, по которому можно позвонить, представиться и сказать, когда и где вы с ним хотите встретиться…
— Так это не его личный телефон?
— Конспирация, товарищ майор, конспирация. Он через час будет о вас знать, а по этому телефону вы всегда сможете передать для него информацию. В любое время дня и ночи.
Игнатьев позвонил Марине и сообщил, что дела в Краснодаре закончил и сел в автобус до Романовского. Звонил он, желая успокоить женщину. За пару его арестов она так извелась, что Зосима Иванович предпочел почаще извещать ее о своих делах, чтобы не давать повод лишний раз переживать за него.
В автобусе он устроился поудобнее, сложил руки на груди, закрыл глаза и стал размышлять о разговоре в краевом УВД. Трудно было что-то возразить против того, что ему говорил этот подполковник Жондарев. Железная логика и железная позиция. Край большой, районов много, а иметь точное представление о том, как работают подчиненные на местах, можно только от особо доверенных лиц. И в отношении того, что Жондарев узнал от Игнатьева, чувствовалась его оперативная хватка. Если есть подозрения, если появилась оперативная информация, то ее надо проверить. А если появилась возможность обзавестись лишним доверенным лицом и внедрить своего человека в какие-то круги, то на это пойдет любой оперативник, не задумываясь.
Тогда что же? Вопрос, который задал подполковник? Кто вам помогает, на кого вы можете опереться? Иными словами, один ты землю роешь или вас несколько таких энтузиастов? В каком случае такой вопрос имеет смысл? Если его задавал человек из праздного любопытства. Жондарев профессионал, значит, вопрос имел чисто профессиональный интерес, хотя и был задан походя. Вот! Этот вопрос мимоходом был задан, между делом. А вопрос-то важный. И важный он почему? Потому что, докопайся Игнатьев до конкретных результатов, Жондарев должен точно знать, кто еще располагает этой информацией. Значит, он считает, что Игнатьев может докопаться до опасной информации. Кому может быть опасна информация об истинной причине гибели целой семьи в Романовском? Хорошо, если нерадивым работникам, потому что их могут за нерадивость наказать, за сокрытие преступления. А если речь идет не о нерадивых работниках, а о преступниках? Тогда Игнатьев под колпаком, а первый же его успех равносилен смертному приговору.
Из автобуса Игнатьев вышел полный решимости устроить несколько проверок своим новым добрым знакомым из полиции. Он посмотрел на часы. Кажется, все сложилось удачно и он не застрял в Краснодаре надолго. Через два часа состоится в условленном месте та самая встреча очкарика с его поставщиком, о которой он рассказал Игнатьеву. Ну вот и проверим, кто чего стоит.
Игнатьев позвонил лейтенанту Ионову и предложил сдать канал по сбыту наркотиков. Тот загорелся этой идеей.
— Тогда приезжай к ЦУМу через два часа.
— То есть брать пока некого?
— А это на месте решишь, Леха, — успокоил Игнатьев. — Они от тебя никуда не денутся, можешь потом планировать любую операцию. Хоть захват, хоть разработку.
— Значит, вы мне хотите кого-то показать? Может, я Червоненко с собой возьму?
— Бери кого хочешь, мне-то что. Я тебе сдаю информацию, а ты работай, как считаешь нужным. Ну что? До встречи?
Игнатьев отключил связь и удовлетворенно хмыкнул. Ну, теперь ждем ответного хода. Нет, не так. Будет ответный ход, значит, верить ребяткам из уголовного розыска нельзя, значит, они играют на другой стороне. Пройдет все чисто — значит, мне теперь в самом деле есть на кого опереться в городе. А теперь можно и подкрепиться.
Снова посмотрев на часы, Игнатьев определил себе нужное количество времени для того, чтобы перекусить где-нибудь поблизости. Теперь осталось найти подходящее заведение и…
— Гражданин, предъявите ваши документы, пожалуйста! — раздался голос за спиной.
Игнатьев со стоном повернулся и увидел двух полицейских, судя по рациям на ремнях, — местный патрульный наряд. Ну, вот и ответный ход.
— А представиться вы по правилам разве не должны? — язвительно осведомился он, доставая удостоверение.
— Гражданин Игнатьев Зосима Иванович, — бесстрастным голосом произнес старший наряда, глядя в удостоверение.
Закрыв книжечку, сержант сунул ее в карман и смерил Игнатьева взглядом. «Вот так-то, — подумал Игнатьев, — быстро и оперативно. И наркодельцов не тронули, и меня устранили». Мелькнула мысль попытаться сбежать. А смысл? А куда? Под юбку к Марине? А жить потом дальше как? Нет, ребята, война так война.
— Пройдемте, гражданин, вас приказано доставить в прокуратуру, — объявил сержант.
— Доставляйте, — согласился Игнатьев, — только как доблестная прокуратура узнала, что я в данный момент нахожусь в данном месте, а? Не просветите, товарищ сержант?
— Вот там и зададите этот вопрос, — все тем же бесцветным голосом ответил старший наряда.
Игнатьева завели в ставшее почти родным здание районной прокуратуры. Провели по коридорам, миновали дверь с табличкой старшего следователя Пугачева и подвели к другой, где на табличке красовалось четыре фамилии. Кажется, здесь его уже допрашивали, вспомнил Игнатьев, ага, вот и фамилия Черемисов в списке.
Игнатьев сидел и слушал Черемисова. Сегодня следователя интересовали буквально по минутам первые два дня его пребывания в Романовском. Возможно, у молодого следователя что-то на уме, или возможно, за прошедшие два дня что-то произошло. Какое-нибудь преступление. Игнатьев старательно вспоминал и добросовестно рассказывал. Только, естественно, получалось, что алиби ему могли обеспечить те, кого уже не было в живых: Сергей Никольченко и его жена Галина.
Честно говоря, Игнатьев в первые два или три дня практически не просыхал. Как-то у них так получилось, что перебрали с Сергеем в первый день, выпивая за встречу, наутро Игнатьев похмелился, а похмелье плавно перешло в пьянку. Это потом он спохватился и взял себя в руки.
Дверь неожиданно открылась, и на пороге вырос сам старший следователь Пугачев. Он несколько секунд постоял, потом решительно велел:
— Игнатьев, подождите, пожалуйста, в коридоре.
Это было как-то странно. Игнатьев посмотрел на Черемисова, потом вспомнил, что Пугачев тут главный. Он встал и молча вышел в коридор. Сержантов, которые его привезли, не было. В коридоре вообще было пусто. «Может, взять и уйти, — подумал Игнатьев. — Хотя нет, что-то интересное назревает».
Опять открылась дверь. Пугачев вышел и пригласил Игнатьева следовать за ним. Именно пригласил, это Зосима Иванович уловил в интонации пожилого следователя очень хорошо.
В кабинете Пугачев предложил сесть, а сам подошел к окну и стал открывать створки. Теперь движения следователя стали не такими решительными и стремительными. Скорее вялыми.
— Курите, если хотите, — предложил Пугачев, стоя лицом к окну и глядя на улицу.
— Покурить я мог и на улице. Около вокзала. А вообще-то я там собирался пообедать, когда меня схватили и поволокли сюда.
— Что, в самом деле? — хмуро спросил Пугачев.
— Нет, шучу я, — махнул рукой Игнатьев. — Юмор у меня в последнее время стал такой. И шутить все время тянет от веселой жизни.
— Не обижайтесь, Зосима Иванович, — сказал Пугачев простецки. — Вы же сами в прошлом полицейский, прекрасно знаете, что во время расследования подозрения часто падают на невинных людей. И приходится идти на некоторое ущемление их гражданских прав ради поиска настоящего преступника. А как быть? Мы же не машины, мы можем ошибаться, можем заподозрить на эмоциональном уровне, можем не сразу правильно оценить те факты, которые получили. Это неизбежно.
— А на эмоциональном уровне я похож на убийцу своих родственников? А хоть какой-то мало-мальски приемлемый мотив преступления вы придумали? Так чего же все сбрасывать на издержки производства. И я вам тысячу раз говорил: давайте поможем друг другу в расследовании…
В кармане у Игнатьева зазвонил мобильный. Злой на всех, он не стал даже извиняться или просить разрешения ответить на звонок.
— Да, слушаю.
— Зосима Иванович, а вы где? Пардон, не представился. Это Ионов звонит.
— А! Рад слышать, — с сарказмом ответил Игнатьев. — Я, знаете ли, уже далеко. Сорвалось у нас все с вами по причинам, от меня не зависящим. Задержан я и доставлен в районную прокуратуру. Причины мне неизвестны и самому, поэтому и не спрашивайте. Пока вот беседуем, а что потом, одному лешему известно: то ли в камеру, то ли, как в 37-м, сразу к стенке.
— Это шутка, Зосима Иванович?
— Это злая ирония, Леша, очень злая, как и моя судьба. Если не верите, то приезжайте или позвоните старшему следователю Пугачеву. Вот он как раз на меня сейчас косится. Извините, говорить больше не могу. Освободят, тогда поговорим.
— Злости в вас, Зосима Иванович, на троих хватит, — покачал головой Пугачев.
— Почему же на троих, на восьмерых. По количеству трупов в доме. Совесть не мучает, нет?
— Не давите на совесть, Игнатьев, — вдруг резко сказал Пугачев. — Это уже моя боль. Только моя боль сильнее, потому что я уже старый. А знаете, сколько старикам приходится носить на своей совести?
— Оп-па! — Игнатьев удивленно уставился на следователя. — Не ожидал.
— Чего вы не ожидали? — еле сдерживаясь, осведомился Пугачев. — Что у меня есть совесть?
— Не ожидал, что один из крепких и важных винтиков этой системы вдруг начнет крутиться в обратную сторону. Вы думаете, я ничего не знаю и даже не догадываюсь? Вы думаете, все эти дни я слоняюсь по городу, терзаюсь, водку пью и скорблю по погибшим родным? Скорблю! Но без соплей и заламывания рук. За это время многое узнал и понял. Понял, кто именно стоит у власти в вашем тихом городке, кто истинный правитель. Нет, фамилии я не знаю, но знаю, куда сходятся все нити управления этой зарвавшейся, кровавой системы. Я не знаю истинной причины смерти моих близких, но обещал жизнь положить на то, чтобы это дело раскрыть. И я раскрою!
— Причины смерти, я полагаю, — тихо сказал Пугачев, — у всех одинаковые. Почти у всех. Проникающие ранения в грудную полость. Я считаю, что это ножевые ранения.
— Что-о? — осипшим голосом переспросил Игнатьев. — Что вы сейчас сказали?
Он вскочил со стула, судорожно проглотив подступивший к горлу комок. Схватив следователя за плечи, Игнатьев встряхнул несколько раз его тело.
— Повторите, что вы сейчас сказали!
— Да не трясите вы меня, — отпихнул Игнатьева следователь. — И возьмите себя в руки.
И Пугачев стал рассказывать. Сначала о своей жизни, как удачно она у него складывалась, как его любило и ценило начальство, как он почивал на лаврах. Как всю жизнь убивал в себе порядочного человека, как боролся в себе с этими качествами, как закрывал глаза на истинное положение дел. А ведь начинал-то с малого, еще молодым специалистом в последние годы советской власти. Партия приказала, значит, так надо.
А потом страну зашатало, рухнуло государство и воцарилась власть денег, бизнесменов. Даже не так, власть тех, кто умеет делать деньги из всего и на всем. А этим людям не присуще милосердие, любовь к ближнему. И стали твориться сначала вдали от центра, а потом все ближе и ближе к нему страшные дела. Люди с уголовным прошлым стали депутатами, бывшие быки, рэкетировавшие всю торговлю, а то и заводское производство, оказались руководителями управлений и департаментов, плотно сели на бюджетные средства. И расплодилась страшная система, как раковая опухоль охватившая всю страну. Откаты, подлоги, липовые фирмы-однодневки, обналичка… В карманах воров по всей стране, державших рычаги власти, стали оседать суммы, сравнимые с объемом бюджета страны.
Пугачев и оглянуться не успел, как по инерции стал послушным винтиком новой системы. Только теперь он уже не мог и слова сказать против. Его деяний, если говорить юридическим языком, который так квалифицирует как преступное действие, так и преступное бездействие, теперь хватит не просто на увольнение за нарушения, допущенные в работе. Теперь, если задуматься, какие дела он поощрял по указанию свыше или каких не замечал, все может потянуть на срок заключения. И немалый.
— И что же случилось? — наконец спросил Игнатьев, почувствовав, что запал душеизлияния заканчивается. — Спокойной старости захотелось, совесть очистить?
— Не знаю, — пожал плечами Пугачев. — Кризис какой-то, перелом внутри.
— Да уж, — усмехнулся Игнатьев, — не зря говорят, что сколько веревочке ни виться…
— А вообще-то, наверное, накопилось просто за столько лет. Осознание пришло. Так мы с вами говорили о причинах смерти ваших близких. Я ведь тел не видел. Да-да, не удивляйтесь, не видел! Я старший следователь, я осуществляю общее руководство многими делами, у меня есть помощники, которые выполняют текущую работу. В данном случае я поручил следователю Черемисову проведение опознания и вскрытия. Думаю, что он тоже не смотрел. Понимаете почему. А вещи для опознания вам предъявлялись по списку патологоанатома — что и какому телу принадлежало. А потом…
Пугачев вдруг нахмурился, как-то болезненно дернул лицом и стал ходить по кабинету, растирая кисти рук.
— Потом вы с вашими эмоциями и неверием. Нет, я не хочу сказать, что именно вы подвигли меня на это, что вся причина в вас. Но какую-то роль катализатора вы все же сыграли. Как бы это вам объяснить? Если бы на вашем месте оказался другой человек, другого склада, слизняк какой-нибудь, размазня, то сейчас все было бы, наверное, иначе. Может, позже бы все это со мной начало происходить, может, нет. Не знаю. Но чем-то вы меня заразили, бойцовством своим, непримиримостью, что ли. Одним словом, я тоже стал думать о том, что версия, которая у меня есть, она… слабовата. Но постарайтесь меня понять: если правы вы, то получается, что сведения в акте вскрытия, мягко говоря, не являются правдой. И сокрытие правды не может у нас произойти без ведома первого лица ведомства. Понимаете? Я рисковал бы головой, если бы пошел в морг и прямо потребовал…
— Понятно, чего уж там. Смелее с формулировками. Вы испугались, так?
— Да, я испугался идти прямым путем, потому что понимаю: в моем положении это бессмысленно. Но я пошел, отвлек медика и умудрился взглянуть лишь на одно тело. Полагаю, что это было тело тестя вашего брата. Несмотря на то что оно очень обгорело, я увидел следы ранений в грудную область и глубокий разрез на горле. Вы были правы, Зосима Иванович, их действительно убили, а потом подожгли дом. И кто-то воспользовался какими-то рычагами, чтобы результаты экспертизы фальсифицировать. Выводы делайте сами.