Игнатьеву очень хотелось повидаться с Испанцем, который мог сообщить интересную информацию. Но на сегодня условленное время прошло, а завтра отлучиться с наблюдательного пункта будет нельзя. Завтра должен произойти захват, и Игнатьеву важно было знать результат этого захвата. Результат будет ответом на многие вопросы.
Курить хотелось неимоверно, но пока в универмаге еще рабочий день, делать этого нельзя. Даже нельзя распаковать свою новенькую спортивную сумку, где у него термос и бутерброды. В любой момент могли прийти рабочие, представители заказчика или подрядчика. Объяснить здесь свое присутствие можно. Объяснить, почему ты тут расположился с едой, уже сложнее. Могут принять за кого угодно и вызвать полицию. На первом этаже комната участкового да круглосуточный патруль на территории. Нет уж, решил Игнатьев, терпеть будем.
Тоскливо тянувшийся день наконец стал заканчиваться. Опускались рольставни на отделах, где-то коротко звякали включаемые сигнализации. На первом этаже затихал гул продовольственного рынка. Наконец в том крыле, где находился Игнатьев, выключили свет. Жадно выкурив сигарету, Игнатьев принялся за еду. Наблюдать можно было и во время еды, потому что хозяйственный двор все-таки освещался. Мордовороты, которые весь день торчали около двери, ушли. Ворота ангара заперли на два больших навесных замка. «Интересно, — думал Игнатьев, жуя колбасу, — а как с охраной? Наверное, кто-то внутри этого помещения в ангаре остался».
Наступило утро. Игнатьев допил остатки кофе, доел последний бутерброд и с наслаждением закурил. Теперь отсветы огонька сигареты с улицы не видны, а внутренние помещения еще не открыли. Сколько же еще сидеть придется? А может, захвата вообще не будет? Лучше всего было провести все ночью, Игнатьев сам бы так и поступил, но ночь прошла спокойно.
Прошел день. Зосима Иванович мучительно боролся со сном. Ему уже даже не хотелось курить, а только спать. А закрывать глаза было нельзя ни на секунду. На часах было пять вечера, а мордовороты на лавочке под грибком так и не появились. Ворота ангара утром открылись, там работали какие-то люди, но дверь рядом так ни разу и не открылась. Что-то ситуация стала все меньше и меньше нравиться Игнатьеву. И тут что-то стало происходить.
Заметить изменения мог только человек, который сам не раз планировал подобные операции. И Игнатьев их заметил. Сначала он увидел омоновцев. Их было немного, человек десять, и все они были в обычной своей пятнистой форме. По двое или по трое они стали появляться в разных частях прилегающей территории. И не патруль, и вроде не на службе, а так, прогуливаются. Потом появилась пара «Газелей» с цельнометаллическими кузовами, они припарковались под знаками «Остановка запрещена». Потом на дорогах, что окаймляли территорию рынка, появились две машины ГИБДД, а инспектора стояли рядом с машинами, явно ожидая какой-то команды: то ли регулировать движение, то ли перекрывать его для проезда машин важных персон, то ли они тут стоят в рамках очередного «месячника» по искоренению конкретного нарушения конкретных ПДД. А потом молодые крепкие ребята обнаружились в районе хозяйственного двора. И несмотря на летнюю жару, все были либо в летних легких курточках, либо в безрукавках с большими карманами. Удобная одежда, когда летом нужно скрыть оружие.
Потом те самые две «Газели» сдвинулись с места. Одна въехала на пешеходную зону к старому, давно неработающему фонтану, а вторая свернула куда-то на соседнюю улицу, но через минуту показалась по другую сторону забора, ограждающего хозяйственный двор. «Теперь команда «фас», — подумал Игнатьев. И она, видимо, где-то прозвучала. Задние и боковые дверцы обеих машин с треском распахнулись, и на асфальт высыпали фигуры в черном и с черными масками на лицах. Топот десятков ног слился в один гул. Черные фигуры стали вбегать во двор и рассыпаться по сторонам. Через заднюю часть забора тоже прыгали черные фигуры. За несколько секунд двор оказался оцеплен по периметру, весь под прицелом автоматов, а ворота и железная дверь ангара уже вскрывались специальным оборудованием. Пара минут, и черные фигуры ворвались в ангар.
Игнатьев наблюдал за этим хорошо знакомым и тысячу раз виденным действом. Его сейчас очень интересовал результат. И еще он все пытался понять, а кто же там внизу сейчас командует. Наконец черные фигуры стали возвращаться из ангара на дневной свет, держа автоматы стволом вниз и наискосок. Ага, Игнатьев увидел фигуру Пугачева в прокурорской форме, а рядом худощавого Черемисова. Твою мать! Это прозвучало почти вслух. У Игнатьева даже плечи зачесались от удовольствия. Еще бы знать, как давно Черемисов узнал о планируемой операции. А вот и мои оперативники! Игнатьев задумчиво смотрел на Червоненко и Ионова, которые подошли к Пугачеву и о чем-то с ним заговорили. Э, нет, не подошли, а их подвели. В смысле, разрешили подойти, а теперь Пугачев велел их выпроводить за пределы оцепления. Значит, мои лейтенанты тоже тут были. И судя по выражению их лиц, они опоздали.
То, что во дворе теперь наблюдалось бестолковое хождение из угла в угол, Игнатьев понял так: в результате операции всем достался шиш с маслом. Задерживать некого, изымать нечего. Пора и мне туда, решил Зосима Иванович, убирая свою оптику в сумку. Я-то вчера многое сверху видел, мне теперь бы узнать, что я видел.
Игнатьев уже подходил к магазину «Океан», когда заметил молодых оперативников, садящихся в машину. Он тут же достал телефон и набрал номер Ионова. Прежде чем Игнатьев успел сказать что-то внятное, телефон у лейтенанта буквально вырвал Червоненко.
— Слушайте, вы! — заорал он в трубку без всякого стеснения. — Это что, очередная шутка великого затейника? Или вы играете в какие-то только вам понятные игры?
— Хватит орать! — рявкнул в ответ Игнатьев таким голосом, что его услышали омоновцы у входа на территорию двора. — Никуда не уезжайте. Хотите ответов на свои вопросы? Будут вам ответы, только и вы мне кое на какие вопросы ответите. Я вижу вас, вы сели в машину. Я сейчас зайду на сцену, где эта комедия была разыграна, кое-что выясню у прокурорских работников, а потом уж и подумаем, кто тут великий затейник.
— Ладно, — ехидным голосом ответил Червоненко, — подождем.
У входа Игнатьева, естественно, остановили. Пришлось изображать важного человека и настаивать, чтобы его отвели к Пугачеву. Можно было бы просто позвонить Ивану Трофимовичу, но Игнатьев очень хотел посмотреть, какова будет реакция на него у Черемисова.
— Вы? — непонятно чему удивился хмурый Пугачев, когда здоровенный омоновец подвел к нему Игнатьева.
— Архангел Гавриил! — ответил Зосима Иванович. — Что? Пшик вместо результата?
Черемисов, который смотрел на появившегося Игнатьева со странной улыбкой, ответил первым:
— Так вот откуда попала «достоверная» информация! Понятно.
— Отойдемте на секунду, Иван Трофимович, — предложил Игнатьев и потянул следователя за рукав, пока тот не опомнился. — Отправьте своего помощника что-нибудь осматривать с экспертами на территории двора, а мы с вами давайте войдем в ангар.
— Подождите. Да не тяните вы меня. — Пугачев слабо вырывался и старался не смотреть Игнатьеву в глаза.
— Нечего ждать. Вы мне почему не перезвонили? Почему у вас был все время недоступен телефон? Я вам не договорил тогда, а вы кинулись крушить все вокруг.
— Я вам поверил и решил, что это важно и срочно, — невпопад ответил Пугачев. — А вы меня теперь впутали в историю. Как я буду объясняться с руководством?
— Нормально будете объясняться! Нечего было ретивость такую проявлять, не получив всей информации. Не надо так энергично наверстывать упущенное в молодые годы, сердце не выдержит. Я хотел вам еще сказать, прежде чем вы отключили связь, чтобы вы полученную от меня информацию держали в тайне от Черемисова. Видите теперь, что из этого получилось?
— Вы хотите сказать, что Володя…
— Что ваш Володя слил информацию если не бандитам, то начальству точно. И вот вам результат. Вы не только цех не накрыли, вы еще и партию упустили. Неужели непонятно, что их кто-то предупредил? Я, к вашему сведению, за этим двором наблюдал все последние сутки. И я знаю, что говорю. Идемте в ангар. И отдайте ему, наконец, какой-нибудь приказ!
Хмурый Пугачев отошел, подозвал Черемисова и что-то ему стал говорить, обводя рукой двор. Потом он вернулся к Игнатьеву и вопросительно посмотрел на него.
— Пошли, — коротко сказал Зосима Иванович и первым двинулся к ангару. — Если там ничего сейчас нет, то это еще ничего не значит. Невозможно за сутки так тщательно удалить все следы расфасовки наркотиков. Я даже не видел, чтобы тут суета какая-нибудь была. Ого!
Игнатьев сунулся в железную дверь и замер на пороге. Небольшое вытянутое помещение имело площадь примерно тридцать квадратных метров. Большую его часть занимал длинный стол из грубых досок, накрытый толстым полиэтиленом. У стен кое-где стояли разнокалиберные ящики, какой-то хлам лежал кучами. Ни весов, ни гирек и разновесов, ни химической посуды или заготовленных пакетиков. Ничего тут не было. Разумеется, не было тут и следа наркотиков. Зато в большом обилии присутствовала какая-то серая пыль, очень похожая на засохшую пену.
Игнатьев сунулся в железную дверь и замер на пороге. Небольшое вытянутое помещение имело площадь примерно тридцать квадратных метров. Большую его часть занимал длинный стол из грубых досок, накрытый толстым полиэтиленом. У стен кое-где стояли разнокалиберные ящики, какой-то хлам лежал кучами. Ни весов, ни гирек и разновесов, ни химической посуды или заготовленных пакетиков. Ничего тут не было. Разумеется, не было тут и следа наркотиков. Зато в большом обилии присутствовала какая-то серая пыль, очень похожая на засохшую пену.
— Знаете, что это такое, Иван Трофимович? — спросил он, проводя по серому веществу пальцем. — Не встречались ни разу с таким средством? Понятно, вы же никогда не командовали группой по утилизации изъятых наркотических средств. А я вот много раз этим процессом руководил. И сжигали мы их, и керосином поливали, а еще поливали из баллонов, которые заправляли для нас химики вот таким составом. Простая и надежная вещь, вроде неорганического реагента. Прыскаешь — и белый порошок начинает пучиться и разлагаться на составляющие. Что тут было, мы теперь не знаем, даже если кто ненароком пару миллиграммов и просыпал. Теперь все разложилось. А вот химическая экспертиза покажет, каким составом ее уничтожали. Это вам косвенная улика, что наркота тут была.
— И что теперь делать?
— Работать, Иван Трофимович, работать. Думайте, откуда информация утекла, займитесь экспертизой, опрашивайте людей на рынке — выясняйте, кто тут был, что тут делал. Ведь двое оболтусов охраняли вход и сидели вот под этим грибочком целыми днями. А в основной части ангара тоже люди работали. Уж они-то что-то заметили, кого-то в лицо видели, а может, и лично знают. Кстати, для меня информация есть? Узнали что-нибудь из того, что я просил?
— Да, кое-что, — промямлил Пугачев.
Игнатьев смотрел на него и понимал — этот пожилой человек уже жалеет, что связался с ним и откровенно рассказал, какой камень у него на душе. Что повелся он на энтузиазм Игнатьева, а теперь во всем разочаровался, наверное, еще и испугался. И не верит он, что Игнатьев сможет помочь ему. А может, просто опять, как в молодости, считает, что в городе все нормально, а Игнатьев сгущает тучи, наводит тень на плетень. Настроение следователю нужно было поднять.
— Иван Трофимович, я вижу, у вас пропал энтузиазм? А меня, между прочим, вчера поздно вечером четверо бандитов пытались убить на улице. А еще я двое суток не спал и не мылся. Вы мне разрешите прийти сегодня к вам? Я буду очень осторожен, потому что я теперь много знаю и очень дорожу этими знаниями. А уж дома вы мне все и расскажете. Я не боюсь показаться навязчивым, просто напомню, что я, чужой человек в вашем родном городе, пытаюсь сделать то, что вы сами должны были тут сделать. Не я должен жизнью рисковать, а вы — прокуратура, уголовный розыск.
— Вы меня, Зосима Иванович, как-то не так поняли. Я просто очень устал. Возраст, знаете ли. А ко мне вы обязательно приходите, я вам сейчас напишу адрес…
— Тихо, тихо, тихо! Ничего писать не надо. Достаточно назвать его. Я запомню.
Игнатьев вышел со двора и быстрым шагом пошел к машине, где его ждали оперативники. И тут его что-то остановило. Что-то знакомое мелькнуло. Игнатьев остановился и обернулся. Мимо него прошли двое в костюмах. Походки деловые, явно начальники идут. Один со странной шевелюрой, которая кажется растрепавшейся, и он ее часто поправляет рукой, а второй какой-то невзрачный для большого начальника. Может, и не начальник, а помощник. Или… Игнатьев вспомнил, где он видел похожего человека. Похожий человек выходил из той самой двери в ангаре, из помещения, где сейчас работают эксперты.
— Иван Трофимович! — быстро заговорил Игнатьев в трубку, как только Пугачев отозвался на его звонок. — Сейчас во двор вошли двое солидных в костюмах. Один такой… нечесаный, что ли. Запомните их, а вечером мне скажете, кто это такие. Это очень важно.
Первым подходившего к машине Игнатьева увидел Ионов, сидевший на переднем пассажирском сиденье. Он что-то сказал Червоненко, и тот, хмурясь, кивнул. То, что молодые опера сидят злые и подозревают его черт знает в чем, разозлило и Игнатьева. Он рывком открыл заднюю дверь и плюхнулся на сиденье.
— Поосторожнее, — пробурчал Червоненко, — машина своя, не казенная.
— Так в чем вы меня подозреваете? — пропустил Игнатьев замечание мимо ушей. — Что я вас надул? Спектакль разыграл? А ответьте мне, голуби, на один глубоко философский вопрос. А на хрен мне это нужно?
— А вдруг вы маньяк! — почти заорал Червоненко, развернувшись к Игнатьеву на сиденье всем корпусом. — Я в вашу медицинскую карточку не заглядывал. Я не знаю, за что вас из органов попросили, вдруг по причине плохого психического здоровья.
— Ладно тебе, — попытался успокоить друга Ионов. — Чего ты в самом деле?
— А чего он! — уже тише сказал Червоненко. — Вопросы философские задает! Умные все, только работать некому.
— Орешь? Это хорошо, — усмехнулся Игнатьев с недобрым прищуром. — А вот так же, с бурными эмоциями скажи мне, почему провалилась операция, если я о ней никому, кроме вас двоих, не говорил?
— Да мы даже начальству не докладывали, — с изумленным лицом повернулся к Зосиме Ивановичу теперь уже Ионов. — Вы что, хотите сказать…
— Что информация утекла к бандитам, — подтвердил Игнатьев. — Именно это я и хочу сказать. Подумайте, прежде чем орать.
— Фигня все это, — проворчал Червоненко. — Вон, прокуратура организовала операцию по своей линии, значит, и там знали. Им-то кто сказал?
— Я, — довольным тоном ответил Игнатьев. — Я и сказал.
Теперь уже оба оперативника повернулись назад и уставились на Игнатьева.
— Так объясните свои загадочные действия, — предложил Червоненко, хотя по его лицу было видно, что он уже сообразил и сам.
— А чего объяснять? Я тут один как перст среди продавшихся и преступивших закон чиновников, полицейских, прокуроров. Я как-то должен выяснить, кто ссучился, а кто еще остался порядочным человеком? Теперь мне ясно, что информацию слил либо кто-то из вас двоих, либо один человек в прокуратуре.
— Пугачев? — хмыкнул Ионов. — Это личность известная, наслышаны. Можно было бы и не проверять. Ясно, значит, нам вы тоже не верите? Обидно… Я-то ладно, я в ментовку пришел просто так… прикольно, интересно. Ну и… чтобы в случае наездов шушеры всякой рычаги и полномочия были бы. Со мной понятно, а вот он, — лейтенант ткнул пальцем в Червоненко, — мент в третьем поколении. У него и деда, и отца бандиты убили.
— Отец потом умер, — буркнул Червоненко.
— Потом, через год. И потому, что пулю оставили внутри. Ее вынимать было опасно. Вот так-то, товарищ майор.
— Я вам, ребята, верю, но и вы меня поймите. Я рискую головой. Кстати, вчера меня чуть не пришили, еле отбился.
— Опа! — расплылся в улыбке Ионов и весело блеснул глазами. — Вот, значит, как! А мы думали, что это свои разборки. А это наш майор Валета завалил.
— Какого Валета?
— Прудь Александр Михайлович, 1974 года рождения, ранее судимый, известен под кличкой Валет. Подозревается в совершении нескольких преступлений, но только нами двоими. Теперь еще и в третьем. И что, серьезно убить хотели или попугать?
— Уж я-то со своим опытом отличу вымя от сиськи! Давайте о деле, ребята. Теперь можно сказать, что проверкой установлено, что информация ушла от следователя прокуратуры Черемисова. Да-да, не удивляйтесь, именно от него. Я просто Пугачева предупредить не успел. И слил информацию Черемисов либо своему начальству, либо прямо бандитам. Скорее первое, а там связь уже понятно на каком уровне.
— Вы уверены в Пугачеве?
— На все сто. Человека совесть замучила, он просто устал стелиться под криминал и готов на все, чтобы искупить ошибки своей жизни. Я ему верю.
— Ладно, согласимся, — кивнул Червоненко. — Поехали дальше. Значит, так, навели мы справки по делу о гибели Белозерцева. Сказать можно одно — темный лес, и все притянуто за уши. Хотя формально не подкопаешься. Но одно понятно — ковши экскаваторов сами не поднимаются и на людей на падают. А если учесть, что Белозерцев ранее судимый и известен в определенных кругах как Рома Белый, то направлений в этом деле море. Но это одна сторона вопроса. Нам удалось установить, что исчезла некая Наталья Васильевна Садовская, а она ни много ни мало была первым замом в фирме Белозерцева. И исчезла она практически в тот же день. Соседи ничего не знают. Ее мать уехала к родственникам, чуть ли не в Волгоград, но адрес установить пока не удается. Интересно, что исчез и четырехлетний сын Садовской. Он не появлялся в детском садике, где…
— Сын? — Игнатьев схватил оперативника за плечо. — Четырехлетний сын? В доме моего брата обнаружено тело молодой женщины, личность которой не установлена, и тело четырехлетнего ребенка, мальчика, личность которого тоже не установлена. Понимаете? Я не знаю, была ли Садовская знакома с Никольченко, но таких совпадений не бывает. Вот, значит, и ниточка наметилась.